Сведение счетов с сотрудниками, в которых Кравцов видел своих противников, было бесспорным апогеем разрушительной деятельности замполита. Для этой акции он выбрал инцидент, связанный с исчезновением одного оперативного офицера разведпункта. При пассивной поддержке Жердева он сделал своих личных противников ответственными за этот инцидент. Позже я расскажу об этом инциденте более подробно, а теперь только скажу, что вследствие усилий заместителя командира по политической части из разведпункта ГРУ в Магдебурге были принудительно откомандированы следующие офицеры: подполковник Кушнерев, подполковник Трусов, майор Мотинов, лейтенант Громов и прапорщик Черников. Все сотрудники относились к самым опытным и самым успешным сотрудникам разведпункта ГРУ в Магдебурге.
Само собой разумеется, личная месть Кравцова не была бы возможной, если бы он не пользовался поддержкой командира разведпункта. Все, на кого обрушивался удар замполита, могли хорошо понять, что сопротивление Кравцову и Жердеву ничего бы не дало, так как речь шла уже и о самоутверждении руководства разведпункта. Когда я сегодня анализирую все развитие ситуации в разведпункте, связанное с ролью замполита, я прихожу к выводу, что как раз деятельность вышеупомянутого привела к разрушению внутрислужебной работы, к ряду профессиональных неудач и, в конце концов, внесла свой вклад и в арест Жердева.
Я охотно описал бы и мои контакты с сотрудниками КГБ, которые были очень интенсивны с 1989 по 1990 годы, речь идет, прежде всего, о сотрудниках так называемой группы связи КГБ. Официально это подразделение КГБ, которое размещалось в том же здании, что и разведпункт ГРУ, должно было координировать деятельность обеих разведок на оперативном уровне. Но неофициальной причиной было то, что благодаря размещению обеих разведок под одной крышей достигался взаимный контроль, так как речь шла о двух соперничающих организациях, которые в любое время были готовы разрушить друг друга. Полиция всех стран с советскими посольствами знает о ревности и ненависти между ГРУ и КГБ. Поэтому всюду, где есть сотрудники КГБ, также есть и сотрудники ГРУ — и наоборот. Безразлично, будь то на стратегическом, оперативном или тактическом уровне, всюду они следят друг за другом и иногда ведут себя при этом как соперничающие банды мафии.
Все сотрудники группы связи, с которыми я познакомился во время моего пребывания в Магдебурге, принадлежали к выпускникам Краснознаменного института (КИ), который был также известен как «часть КГБ имени Андропова» или «Андроповский институт» и был подчинен непосредственно Первому управлению КГБ (внешняя разведка).
«Ежегодно на первый курс учебного центра андроповского института принимали около трехсот человек. Традиционный путь в Ясенево (окраинный район Москвы, где находится здание института) вела через несколько престижных московских институтов, прежде всего МГИМО (Московский государственный институт международных отношений), ВИМО (военный институт Министерства обороны) и т. д.».
Олег Гордиевский, автор книги о КГБ, так описывал коррумпированные отношения в МГИМО:
«Ректор МГИМО Лебедев, не стесняясь, пользовался услугами офицеров КГБ, которые просили устроить в МГИМО своих сыновей. Так, он предложил одному резиденту КГБ, просившему за своего сына, прислать ему охотничий каталог, из которого он выбрал охотничье ружье с оптическим прицелом. Резидент прислал ему ружье, а сын попал в МГИМО».
«В середине восьмидесятых годов ПГУ КГБ все больше жаловалось, что почти все кандидаты на работу в нем из престижных московских институтов были избалованными детьми высокопоставленных родителей. В качестве ответной меры Андроповский институт стал принимать все больше курсантов из провинции. Центр регулярно просил местные управления КГБ в республиках направлять своих лучших молодых офицеров кандидатами на работу в Первое и Второе главные управления, так что многие прибывшие на учебу в ПГУ до приезда в Андроповский институт и не видели раньше Москвы… Курсанты Андроповского института проходили одно-, двух- и трехгодичные курсы в соответствии со своим прошлым образованием и опытом. По прибытии курсантам давали новое имя и легенду, которой они придерживались в течение всего периода обучения».
«Хотя курсантам присваивались военные звания, но они ходили в штатском. На трехгодичном курсе учились шесть дней в неделю сорок четыре часа: четырнадцать часов языка, двенадцать часов оперативной работы, восемь часов политики и страноведения, четыре часа научного социализма, четыре часа физкультуры и спорта и два часа военной подготовки. В их распоряжении имелось две библиотеки: абонемент со многими иностранными изданиями, запрещенными в Советском Союзе, и читальный зал с секретными оперативными материалами КГБ и диссертациями, такими, как «Особые черты британского национального характера и их использование в оперативной работе» Михаила Любимова».
«Каждые полгода студенты неделю жили в Москве на «вилле» — оперативном учебном центре, возглавлявшемся генералом. Там они проходили индивидуальную и групповую подготовку: вербовка агентов, встречи с агентами, обнаружение слежки, моментальная встреча, использование тайников и другие оперативные приемы». [11]
Мое сближение с сотрудниками группы связи началось чисто случайно после беседы, когда мы нашли общих знакомых из KИ, так как примерно 30 % моего учебного курса продолжили свою учебу в КИ после окончания учебы в Военном институте иностранных языков. Не менее важным при этом сближении был тот факт, что несколько сотрудников группы КГБ были моими ровесниками.
Было также очень интересно, что один из офицеров КГБ, некий майор Кощеев, перед его переводом в Магдебург служил в областном управлении КГБ в моем родном городе. К его тогдашней компетенции относился также контроль над самым большим промышленным предприятием тамошнего региона, который обозначался как ПЗХО (Пермский завод химического оборудования), но в действительности производило различные модификации ракетных комплексов, которые на Западе известны под наименованиями SS-24 и SCUD. Мой отец работал в этом предприятии как конструктор. Как правило, деятельность Кощеева состояла в контроле кадров, у которых был доступ к оборудованию и тайным документам. Так, моя мать как жена «секретоносителя» не могла поехать даже в турпоездку в Болгарию. Как я узнал позже, Кощеев в 1989 году после окончания его командировки в Магдебурге снова был отправлен в этот город, где он служит в областном управлении КГБ и занимается наблюдением за иностранцами.
Группой связи КГБ в Магдебурге руководил некий полковник Серпокрылов. Рассказывали, что он перед своим назначением на пост начальника группы в Магдебурге был резидентом в США. Серпокрылову было шестьдесят лет, и в разговорах его перевод в Магдебург связывали, прежде всего, с его возрастом, хотя не исключалось также, что этот перевод мог быть и наказанием.
Относительно дружеские отношения возникли у меня с еще двумя другими сотрудниками группы связи КГБ — капитаном Юрием Маларчуком и старшим лейтенантом Андреем Орловым. Я говорю относительно дружеские отношения потому, что до последнего мгновения нашего знакомства сохранялась определенная доля недоверия и опаски. К сожалению, нам троим постоянно приходилось считаться с тем, что кто‑то доложит о нашем знакомстве «наверх». Оба они вели себя по отношению ко мне вполне свободно и никогда не пытались прятаться за таинственным имиджем офицера КГБ. Со временем оба начали рассказывать о своей работе в Москве. Это было очень интересно, так как речь шла о контроле над новыми образующимися тогда политическими движениями и партиями, то есть, о людях из самых различных слоев культурной, политической и экономической жизни. Очень часто наши беседы переходили в самые острые споры, в которых я сначала участвовал только очень осторожно, опасаясь возможных ловушек. Но со временем я начал понимать, что моим обоим собеседникам нет никакого смысла «подставлять» меня.
С тех пор образовался особенный фундамент доверия, который позволил зимой 1990 года перейти к неофициальному обмену информацией. С моей стороны это были сведения военного характера, с их стороны это была политическая информация. В принципе, деятельность группы связи КГБ концентрировалась на получении политических сведений. Сведения военного характера были важны для них только в форме общих аналитических справок. Разведпункт же ГРУ преимущественно интересовался военными сведениями. Но после событий в октябре 1989 года в ГДР объем ориентированных на политику заданий для разведпункта ГРУ увеличивался скачкообразно, потому что центральное руководство ГРУ не хотело отдавать весь пирог соперникам из КГБ. Зимой 1990 года все разведпункты ГРУ получили новые списки заданий, которые содержали исключительно задачи политического характера. Этот факт вызвал ряд трудностей в разведпунктах ГРУ, и это касалось, прежде всего, разведпункта ГРУ в Магдебурге, так как такие изменения основных направлений работы потребовало также приобретения новых источников. В этих условиях мой тайный обмен информации с двумя сотрудниками группы связи КГБ способствовал укреплению моего положения в разведпункте ГРУ.
