— В Москве фашистам не бывать!
Наш отдел пропаганды проявлял особую заботу о раненых. Их в сибирские города поступало много. Школы, институты, административные здания были отданы под госпитали. Женщины и девушки старались во всем помочь медикам: организовали донорские пункты, шли медсестрами, нянями и просто сиделками.
Интересная встреча произошла однажды с выздоравливающими одного из госпиталей, расположенного в Новосибирске. Я должен был там выступить с докладом о положении на фронте. Перед поездкой мне позвонил член Военного совета округа.
— Ты собираешься в госпиталь? — спросил Кузьмин. И тут же порекомендовал: — У меня сейчас товарищ Некрасов. Надо организовать ему встречу с ранеными. Некрасов прибыл в Новосибирск по ранению, он командовал дивизией под Москвой.
Когда с полковником Некрасовым мы приехали в госпиталь, выздоравливающие уже собрались. Свой доклад я начал с самых тяжелых сообщений: рассказал о боях на подступах к столице.
— А сейчас перед вами выступит командир прославленной, ныне гвардейской, стрелковой дивизии. Слово имеет гвардии полковник Некрасов.
Командир дивизии вышел к трибуне, невысокий, плотный, в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, раненая рука на черной повязке.
— Наш командир, — вдруг раздался возглас в зале. — Это командир нашей дивизии, мы с ним воевали под Смоленском.
Несколько минут продолжалась овация.
Некрасов рассказал, как под Ельней был нанесен удар по врагу, о подвигах бойцов. Это была волнующая беседа фронтовика-командира с ранеными. Закончилась она поздно вечером.
Недолго мне пришлось служить в Сибирском военном округе: вскоре я был назначен на новую должность.
Осенью 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение о комплектовании десяти воздушно-десантных корпусов.
В ноябре я был назначен комиссаром 7-го воздушно-десантного корпуса и сразу же вылетел к месту службы. Наш корпус формировался на территории Поволжья. Штаб располагался в Мариентале. Командиром соединения назначили генерал-майора Иосифа Ивановича Губаревича. Подвижный, сильный, он как бы олицетворял само понятие — десантник. На счету у Губаревича было триста пятьдесят парашютных прыжков. До войны он командовал десантной бригадой в Борисполе, под Киевом. В то время я работал в политуправлении Киевского округа, хорошо знал эту бригаду. И теперь, пожимая сильную руку командира корпуса, с удовлетворением подумал, что у Губаревича могу многому научиться.
Командир рассказал, что наш корпус укомплектовывается молодежью, прибывающей по путевкам комсомола из Москвы, Сибири, Урала и Поволжья.
Декабрь принес перемены. Началось паше наступление под Москвой. Это известие мы встретили с восторгом, его долго ждали. Так тяжело было слышать и сознавать, что враг нацеливается на нашу столицу. А теперь и дышалось легче, и работалось уверенней.
В декабре же мы получили приказ Ставки: воздушно-десантные соединения перемещались в районы Подмосковья, а наш корпус направлялся в саму Москву.
Выехали студеным декабрьским утром. На каждой станции выходили слушай, последние известия. Наши продолжали наступать!
Корпус разгрузился на Красной Пресне. Частям предоставили здания военно-воздушной академии им. Жуковского, а также авиационный и авиатехнический институты на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе.
Москва выглядела по-военному сурово. На Волоколамском шоссе, по которому растянулись наши колонны, — ежи, надолбы. Торопливо пробегали пестро покрашенные белилами фронтовые машины, витрины магазинов заделаны фанерой, заложены мешками с песком. Кое-где видны следы бомбежек.
— Ничего, прогоним фрица — отстроимся, — говорили неунывающие десантники.
Каждый день приносил нам радостные вести о победах Красной Армии. Полностью очищены от фашистских захватчиков Московская, Тульская, Рязанская области, многие районы Ленинградской, Калининской, Смоленской, Орловской, Курской, Харьковской, Донецкой областей и Керченский полуостров Крыма. По признанию начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Гальдера, фашистские войска зимой 1941/42 г. потеряли свыше 400 тысяч солдат и офицеров.
Вскоре десантников переобмундировали и вооружили. Постепенно стал устанавливаться четкий армейский ритм, наладилась учеба.
В последних числах января нас с командиром корпуса вызвали в штаб воздушнодесантных войск. Приняли нас командующий ВДВ В. А. Глазунов, члены Военного совета В. Я. Клоков и Г. П. Громов.
Генерала Глазунова я знал еще по Дальнему Востоку, где он командовал 59-й стрелковой дивизией. Командующий глубоко верил в большие возможности десантных войск. Забегая вперед, скажу, что на войне он показал себя волевым и умелым командиром, дважды был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Генерал Глазунов подробно расспросил о настроениях личного состава, о том, как обучаются десантники.
В заключение беседы нам сказали:
— В самые сжатые сроки подготовить корпус к боевым действиям.
И мы вели напряженную боевую учебу, учили десантников действиям в тылу врагами трудных условиях суровой зимы.
Однажды я прибыл в 14-ю бригаду. Ее комиссар — Григорий Титович Зайцев, докладывая о задачах, которые будут решаться в ближайшие дни, заметил:
— Через два дня — первые прыжки с самолета. Сейчас в ротах и батальонах проходят комсомольские и партийные собрания, посвященные подготовке к ним. Народ настроен хорошо.
Он посмотрел на меня и предложил:
— Может быть, и вы откроете у нас счет?
— Обязательно. Вместе будем прыгать. Все командиры и комиссары пойдут первыми.
Ранним утром приехали на аэродром. Ревели моторы. На солнце серебрился снег. Мороз стоял градусов пятнадцать. Наша первая группа выстроилась. Начальник парашютно-десантной службы тщательно проверил снаряжение. Дал последние советы. Всех осмотрел врач. Чувствую: волнуются все, но вида не показывают. И у меня на душе неспокойно.
Перед самой посадкой отозвал в сторону выпускающего. Высокий капитан М. И. Ковалев наклонился ко мне:
— Слушаю вас?
— Если я замешкаюсь, вытолкни.
— Зачем, товарищ комиссар?..
— Вытолкни без шума. Ясно?
Я отошел, встал в строй. Откровенно говоря, пе очень был уверен в том, как поведу себя, когда буду перешагивать порог кабины. Знал, что люди по-разному чувствуют себя в этот момент. Все бывает, а комиссару никак нельзя ударить в грязь лицом.
В воздухе пристегнули карабины к тросу (прыжок был с принудительным раскрытием парашюта ПД-41), изготовились. Мучительно тянулись последние минуты. Наконец прозвучала команда «Пошел». Я видел перед собой только ранец парашюта комиссара батальона И. Ф. Захарова. Мы познакомились с ним накануне прыжков, и он мне показался несколько нерешительным. Еще на аэродроме подумал: «Почему это его впереди меня поставили? »
А теперь Захаров уверенно короткими шагами продвигался к открытой дверце. Вот он исчез в проеме...
Передо мной открылась бездонная глубина. Сразу похолодело под сердцем. Выпускающий, положив руку на плечо, как бы проводил меня вниз. Не помню, как шагнул через этот рубеж. Только обжег лицо холодный ветер, да сверху хлопнул раскрывшийся купол.
Когда увидел над головой белый парашют — эта минута показалась самой радостной в жизни. Воздушный поток подхватил и бережно понес к земле. Стало вдруг необычно тихо. Казалось, что натянутые над головой стропы звенели и пели песню про десантников. Земля быстро бежала навстречу...
Первый прыжок неповторим. Его не забудешь...
Мы все собрались на аэродроме довольные, уже уверенные в себе. Никто не скрывал своих чувств и переживаний. Захаров, улыбаясь, пошутил:
— Конечно, если бы вокруг меня не было столько начальства, не прыгнул бы.
В тот вечер мы долго говорили о том, как нам вести подготовку десантника, на что обращать больше внимания. Первый прыжок многому научил, заставил прочувствовать и пережить все то, что потом выпадает на долю солдат. Я посоветовал комиссарам батальонов внимательно комплектовать группы на прыжки. Очень важно, чтобы впереди и замыкающим стояли волевые люди. К тем, кто не уверен в себе, подходить надо особо. Пусть он посмотрит, как прыгают его друзья, уверится в надежности парашюта.
Командирам и комиссарам приходилось заново решать многие проблемы подготовки десантников, обращать особое внимание на воспитание высоких морально-боевых качеств. Эти неотложные вопросы выдвигались требованиями войны, заставляли много думать, анализировать, советоваться с опытными и знающими специалистами, вносить поправки в обучение.
Характерно, что каждый из нас нашел свои, особые методы. Комиссар батальона Захаров, человек очень мягкий и душевный, умело вел индивидуальную работу. Позднее он пе раз выполнял обязанности выпускающего или прыгал вместе с теми, кто проявлял робость.
