Особенно нам нравились бесконечно длинные коридоры, по которым приходилось много раз в сутки нестись в классы. Самым длинным и прямым был классный коридор, пересеченный посередине совершенно круглым компасным залом. Пол этого зала представляет картушку компаса, с нанесенными румбами, и замечателен был тем, что, когда кадет выгоняли из классов за плохое поведение, их ставили на эти румбы до окончания данного урока.
Уроки начинались в 8 часов 10 минут утра, и потому нас будили около семи. Утреннее вставание было самым неприятным моментом: в спальнях еще только затапливали печи, зимой было совершенно темно, и вдруг слышаться неприятные резкие звуки горна, игравшего "побудку". Через пять минут уже появлялся дежурный офицер, а за ним дежурный унтер-офицер и фельдфебель роты. В первый раз они обходили спальни и только покрикивали. Особенно ленивые делали вид, что встают, но, как только должностные лица проходили, они сейчас же опять заваливались. Через десять минут начинался второй обход, и тут уже спящим приходилось хуже — с них сдергивали одеяла, а кто и после этого оставался на кроватях, тех записывали и потом наказывали.
В 7 ч. 30 мин. начиналась гимнастика, а без четверти восемь шли пить чай с французской булкой. Ровно в восемь возвращались в роты и отправлялись по классам.
Кроме дежурных офицеров, для присмотра за кадетами из двух гардемаринских рот назначались фельдфебель и человек 10-12 унтер-офицеров. Это были лучшие по учению и поведению гардемарины, и они всегда жили среди нас и только на уроки ходили по своим классам. В самой младшей роте мы питали к ним большое почтение, но чем становились старше, тем их авторитет обычно падал.
Нашими преподавателями были частью офицеры, а частью учителя гимназий и других учебных заведений; по иностранным языкам преподаватели были преимущественно из Училища Правоведения или Лицея.
В те времена преподавательский состав по качеству оказался весьма разнообразным, и наряду с выдающимися педагогами встречались довольно слабые; у них, конечно, мы учились плохо и предметов почти не знали. Таким образом, в значительной степени все зависело от того, к какому преподавателю попадешь. Если он сам серьезно относился к своим обязанностям и умел обращаться с кадетами, то они хорошо учились, и, наоборот, у плохого ровно ничего не делали.
Вообще же тогда в Корпусе царил дух довольно большой распущенности, и особенно трудно было с нами справляться штатским преподавателям, которых мы, конечно, считали много ниже военных и потому их не слушались и изводили. Благодаря этому, некоторые преподаватели за долгие годы так привыкли к нашему отношению, что, казалось, на все махнули рукой и только отбывали номер.
Морской Корпус в те времена был очень своеобразным учебным заведением. Он существовал уже два века и за это время переживал и периоды расцвета и периоды полного упадка. За эти два века в нем выработались особые обычаи и традиции, которыми, по-видимому, пропитались даже стены, и их выветрить было почти невозможно. Хотя в Корпус ежегодно поступали новые воспитанники и каждая рота была совершенно отделена от другой, но и одного воздуха было достаточно, чтобы новички быстро проникались "корпусным духом" и через два-три месяца оказывались такими же, как и их предшественники.
Мы все любили Корпус и им чрезвычайно гордились, но в то же время питали какое-то инстинктивное неуважение к своим воспитателям — корпусным офицерам. Морской офицер, бросивший службу на флоте и перешедший в Корпус, уже одним этим фактом как бы сразу лишался уважения. У нас, кадет, да, в сущности, и на самом флоте, корпусные офицеры считались много ниже плавающих. Надо все-таки отметить, что это имело и некоторые основания, так как среди корпусных офицеров были такие, которые уже по 20-30 лет не плавали на боевых кораблях и совершенно отстали от строевой службы. По-видимому, даже высшее морское начальство перестало считать их настоящими морскими офицерами и дало им сухопутные чины и на погонах черные просветы заменило белыми.
Была еще одна "особенность" в Корпусе: воспитанники считали как бы унизительным для себя военную выправку, отчетливое отдание чести, согласно требованиям Устава, и хождение во фронте, "как в пехоте". Вообще ничто не должно было напоминать подтянутости сухопутных военных училищ. "Настоящий" кадет Морского корпуса должен был иметь вид весьма независимый, несколько расхлябанный, ходить вразвалку и честь отдавать небрежно, так сказать, походить на морского волка. Между прочим, из-за плохого отдания чести сухопутные офицеры, в особенности гвардейские, относились к нам враждебно и часто придирались на улицах. Никакие строгости не могли побороть эту закваску, да, впрочем, в то время и не очень энергично боролись с этой расхлябанностью и подчеркнутой небрежностью: начальство как будто свыклось с таким положением вещей. Сам директор Корпуса контр-адмирал К [* Александр Христианович Кригер (17 ноября 1848 г.), с 6 декабря 1903 года вице-адмирал. Начальник Николаевской Морской академии и директор Морского кадетского корпуса с 1896 по 1901 гг Командовал Отдельным отрядом судов в Средиземном море с 1901 по 1903 гг., затем старший флагман Черноморской флотской дивизии (1903), Практической эскадры Черного моря (1903-1905). С 1 июня 1905 г исполнял должность Главного командира Черноморского флота.
Был обвинен в бездействии, а также в том, что во время восстания на эскадренном броненосце u Князь Потемкин-Таврический" проявил нерешительность и не потопил мятежный корабль. Уволен в отставку 1 августа 1905 г Прошение о возвращении на службу поданное им 12 апреля 1907 г., было 21 июня 1907 г. отклонено Николаем II, хотя в 1902 г аттестовался как человек "высокой нравственности и отличных способностей, с большим тактом, но несколько слабым характером (РГА ВМФ. Ф.2, оп.1.,д. 32, л. 30). По сведениям А. Е. Иоффе в 1917 г проживал в Петрограде.], мало вникал в его дела и в воспитание "вверенных ему" будущих офицеров, и все шло по "добрым старым порядкам", по инерции. В то же время, конечно, такие замашки оставляли свой след в нашем воспитании и отражались в будущем на отношении к службе.
Вообще, нельзя не сознаться, что в тот период Корпус переживал времена упадка и положение настоятельно требовало реформ. Это сознавалось всеми, и в последние годы моего пребывания в Корпусе даже сам Государь Император обратил внимание на плохую постановку воспитания и через генерал-адмирала Великого Князя Алексея Александровича сделал суровое внушение нам и всему нашему начальству. Скоро после этого был назначен и новый директор со специальной целью — Корпус подтянуть.
Да и, действительно, так дальше продолжаться не могло: флот требовал все большее количество офицеров, и быстрое увеличение его количественного состава часто выдвигало вновь произведенных офицеров на очень ответственные должности, и они должны быть к ним подготовлены. А в стенах Корпуса то и дело происходили разнообразные скандалы: кадеты были плохо дисциплинированы, небрежно относились к занятиям и устраивали всякие неприятности воспитателям и преподавателям.
Почти во всех учебных заведениях учащиеся устраивают скандалы начальству и ленятся, однако это не мешает обычно учению и хорошей подготовке по специальностям, у нас же в Корпусе эти неизбежные отрицательные явления превратились в систему и оттого приносили определенный вред.
Я помню целый ряд проделок, которые доставляли нам много удовольствия, и мы ради них готовы были нести даже суровые кары. Излюбленным местом таких "бенефисов" была столовая. Здесь собирались кадеты и гардемарины четыре раза в день, для утреннего и вечернего чая, завтрака и обеда, и, благодаря присутствию всего Корпуса, такие “спектакли” могли выходить эффектнее и в них могло участвовать сразу несколько рот.
Например, чтобы поизводить дежурных офицеров, иногда роты сговаривались между собой после еды, когда их поставят во фронт и скомандуют: "Такая-то рота на пра-во шагом марш", то, вместо того чтобы спокойно идти шагом, роты начинают шаг постепенно ускорять и переходят в бег Дежурные офицеры попадали в глупое положение и не знали, бежать ли им вдогонку или стараться роту остановить криками, а тем временем она уже скрывалась в коридоре. Также соглашались во время ходьбы стучать в такт каблуками, и это создавало страшный шум, или вся рота демонстративно растегивала воротники голланок, что строго запрещалось. Зачинщиками чаще всего были старшие гардемарины, которые пользовались известными льготами, и у них не было отдельного дежурного офицера.
Иногда устраивались и более крупные скандалы, и их объектом зачастую бывал один из ротных командиров, полковник А.[* Анцов Николай Спиридонович], в сущности, очень добрый человек, но по натуре вялый и флегматичный. За бесцветные глаза и сонный вид его прозвали "судаком" и изводили каптенармусом Поросенковым, так как он часто, приходя в роту, громко звал этого каптенармуса и очень смешно, на французский лад, произносил “Поросенков”.
