когда дом сгорел дотла.
Учителя, придерживавшиеся подобных взглядов, проповедовали различные системы обоснования, но когда, в конце концов, они встретились с Буддой, все они непосредственно постигли собственную сущность и стали его учениками. Эти христиане не достигли даже уровня неосвободившихся индусов, но при этом пребывают в уверенности, что их учение истинно. Поистине, они подобны лягушкам, живущим в колодце (которые не знают, насколько на самом деле необъятно небо).
Идея о вознаграждении и наказании в последующей жизни не была, конечно, чужда японским буддистам. Что было глубоко противно им, так это идея о полной окончательности вознаграждения или наказания. Христианская модель линейного времени, в соответствии с которой у души есть только один-единственный шанс в земной жизни – или она обретает вечное спасение, или получает вечное проклятие, – резко контрастировала с буддийской цикличной моделью, позволявшей рассматривать человеческую судьбу с трансперсональной и трансродовой точки зрения.
Утагава Куниёси. Энъя Ханган Такасада в полном церемониальном облачении, застыл в угрожающей позе. XIX в.
Буддийский подход предполагает наличие у сбившейся с пути истинного души гораздо большего количества возможностей обрести спасение, чем то, что, видимо, предлагала религия «кнута и пряника» португальских миссионеров. Вот почему Судзуки Сёсан вновь обвиняет в конце христиан в узколобом фанатизме, прибегая к хорошо известному даосскому образу лягушки, живущей в колодце и полагающей, что небо на самом деле таково, каким оно открывается со дна.
В заключительной части своего сочинения Судзуки Сёсан доходит и до политических причин той яростной полемики, которая развернулась между европейцами-христианами и японцами-буддистами и синтоистами. Миссионеры предстают в его изображении обманщиками и разрушителями устоев, но не меньше достается и их японским последователям, поддерживающим и вдохновляющим чужеродное учение. Японских христианских мучеников Сёсан осуждает в том же духе, что и современные японцы, когда они говорят о ком-либо дамасарэта хо га варуи, «обманутые были неправы». В данном случае подразумеваются люди, которых попросту одурачили, то есть заставили бесцельно гоняться за высокими идеалами. В результате они не только теряли самих себя, но и, преследуя свои ложные цели, причиняли беды и страдания другим (мэйваку о какэта).
«7. Христианские учителя и иже с ними, в последнее время прибывающие в нашу страну, не страшатся Пути Неба; утверждая собственного Творца мира, они разрушили святилища синто и буддийские храмы, они дурачат людей всевозможными пустыми разговорами. Все это есть часть их плана, посредством которого португальцы хотят прибрать к рукам Японию.
Наши собственные ложные учителя были все заодно, они называли себя “Ирмао-падре” и привлекали к себе многих последователей. Они говорили, что будды нашей страны не есть будды, что солнце и луна – всего лишь падшая природа и что они не источают божественный свет. Преступления их были очень серьезны и не могли избегнуть кары Неба, кары будд, кары духов и кары людей. Всех их повесили.
Чувство вины за это наполняет сердца многих из тех, кто следовал за ними. Я не знаю, сколько тысяч их погибло. Однако все это случилось не по указу властей, но по самому провидению. Они узурпировали Путь Неба, произносили ложные речи и тащили в ад бесчисленное множество людей. В итоге своими злыми, порочными и беспринципными деяниями они привели самих себя к гибели.
Если бы эти учителя на самом деле источали божественный свет, то убийство даже одного из них означало бы нанесение смертельного оскорбления Пути Неба. В нашей стране было казнено бесчисленное множество христиан, и какое проклятие за этим последовало? Сколько бы раз они ни приходили сюда, пока существует Путь Неба, они, без сомнения, будут всякий раз уничтожать самих себя. Необходимо понять это».
Хотя здесь Судзуки Сёсан, несмотря на свою приверженность буддийскому учению, негодует в истинно синтоистском духе, это отчасти можно объяснить тем, что по сути сочинение его есть реакция на иностранное вторжение, а не просто выражение спонтанной ксенофобии. Действительно, в глазах сёгуната европейская угроза выглядела столь значительной, что после того, как в XVII столетии Сёсан написал свой антихристианский трактат, Япония оказалась на двести с лишним лет практически полностью закрытой для Европы – и в духовном, и в экономическом, и в политическом плане. Ощущение обмана со стороны агрессивных западных держав сохранилось в Японии и в XIX веке, когда страна вновь открыла себя внешнему миру по настоянию Соединенных Штатов, пригрозивших в случае необходимости начать торговые отношения при помощи оружия.
Принимая всю условность подобного сравнения, можно все-таки сказать, что в некоторых отношениях взаимодействие Японии с Западом ненамного ушло вперед по сравнению с периодом столетней, или даже трехсотлетней давности. Ярким примером тому является тот факт, что обе стороны постоянно рассматривают себя как «противостоящие друг другу». А отсюда и формирование определенного стиля и типа взаимоотношений. С буддийской точки зрения, едва ли разумно рассуждать в конвенциональной плоскости международной конкуренции и борьбы, когда на самом деле проблема вовсе не в каком-то конкретном народе или системе, но в невежестве, алчности и агрессивности, одинаковых повсюду. Надеемся, что понимание этого откроет, быть может, единственно возможный путь в будущее между Сциллой подрывающих доверие эмоций, проистекающих из западных антияпонских настроений, и Харибдой таких же антизападных чувств в Японии.
Невежество и ложный след. Искусственный эзотеризм. Отличие бусидо от буддизма. Взаимоотношения с синто. Воинственность в японском обществе и психологии японцев
Дзэн-буддизм и японские боевые искусства безусловно связывает общий исторический опыт, однако столь же несомненно, что их духовное родство никогда не было полным. Попытка использовать существовавшие исторические связи для того, чтобы вплести буддийское учение в ткань боевых искусств как таковых, вполне можно считать одним из ярких проявлений классического искусства стратегического обмана. Это может показаться странным, но в современной Японии, где, казалось бы, общепризнанно влияние дзэн-буддизма на культуру страны и даже формирование национального характера, так и не появилось практически ни одного критического исследования дзэн-буддизма.
Обзор академических и религиозных сочинений на эту тему сразу же открывает перед нами простой факт: аутентичная информация по данному вопросу в высшей степени ограниченна и фрагментарна. Более того, огромные пробелы существуют не только в классической литературе, но даже там, где речь идет о современном дзэн-буддизме, несмотря на то что источники легко доступны, а языковой барьер, безусловно, не столь велик, как в случае с классическими сочинениями. Некоторые причины такой ситуации лежат на поверхности – дело в узости как религиозного, так и академического подходов.
Политические, или социальные, причины столь избирательного подхода к изучению
