Утром роту, как всегда, подняли на зарядку. Но, что самое удивительное, сразу после команды «Выходить строиться на зарядку» дежурный подошел ко мне и уже более тихо сказал:
— Паша. Там тебя вниз требуют. По полной форме одежды. Там внизу такой фестиваль.
Когда я оделся и спустился, то понял, что дело плохо. У подъезда тесной группой стояли: заместитель начальника училища контр-адмирал Сидоров, мой начальник факультета капитан 1 ранга Тур, его заместитель Плитень, мой командир роты, начальник строевого отдела капитан 2 ранга Браславский, дежурный по факультету, еще кто-то и самое главное — Мент. Он-то и был в центре внимания, что-то оживленно рассказывая и при этом возбужденно жестикулируя. Я не знал, к кому подойти, а потому решил, что надо обратиться к самому старшему, как то предписывает устав:
— Товарищ адмирал, курсант Белов по вашему приказанию прибыл.
Я сознательно опустил старшинское звание, чтобы ненароком не подставить своего командира.
— Ну… Белов… бл… докатился, с офицерами драться!
Я просто онемел. Язык буквально парализовало. Я и на самом деле не знал что говорить и по какому поводу. Сопоставить вчерашнюю встречу с Бутенко и какую-то мифическую драку с офицером я даже не помышлял.
— Товарищ адмирал, я ни с кем не дрался.
— Не надо пи… врать, курсант Белов! Бутенко, повторите, что вы нам рассказали!
И тут прямо передо мной нарисовалась круглое лоснящееся лицо Мента:
— Что, Белов, а не ты меня ударил, когда я тебя задержать пытался?! Не ты?! Вот у меня синяк на шее от твоего кулака. Он, тащ адмирал, сначала, когда я его схватил, меня в лицо ударил, но я увернулся, поэтому синяк на шее, а потом еще ногой в живот и снова кулаком! Что глаза прячешь, подлец? Руку на офицера поднял! Думал, я его в джинсах и куртке цветастой не узнаю? А когда я упал, удрал трусливо на машине, говно такое! Я, тащ адмирал, сначала хотел комендатуру на поиски поднимать, а потом уж подумал, зачем училищу пятно на весь флот, ну и решил с утра вам лично доложить. Все мои курсанты, вся моя рота подтвердит, все видели, что ты делал, все!
Я был в коме. Да, мне было понятно, что я виноват и что здорово залетел со своим легкомысленным и глупым желанием встретить Гвоздя на Графской в гражданке да еще и на такси. Но мне и в страшном сне присниться не могло, чтобы офицер, старший офицер, в присутствии еще более старших и умудренных опытом офицеров мог так нагло, беззастенчиво и упоенно лгать. Мне стало понятно, что терять уже нечего, и судя по тому, что мне даже не задавали вопросов, а просто и молча смотрели, словно на пустое место, все уже определились по отношению ко мне и рассказу Мента.
Я набрал воздуха и, стараясь быть как можно спокойнее, просто прервал Мента, который продолжал кривляться и обезьянничать передо мной, поливая меня словесной грязью.
— Товарищ адмирал! Да, я переодевался в гражданскую форму одежды. Виноват. И на Графской я был. Но до капитана 3 ранга Бутенко даже пальцем не дотронулся. Он ко мне даже подойти не успел. Я уехал сразу, как его увидел, сразу уехал. Честное слово… я. Не трогал я его.
Сидоров хмуро оглядел меня.
— Белов, бл…, ты предлагаешь, мне, адмиралу, поверить тебе, а не боевому офицеру? Не стыдно врать, Белов… бл… Все мне с тобой ясно. Тур, разбирайтесь с ним сами, как хотите… еще старшиной роты был… бл… рекомендацию у меня в партию брал. Мразь ты, Белов, а не будущий офицер.
Адмирал отвернулся и, заложив руки за спину, двинулся прочь. Я ошеломленно поглядел вокруг. Ни у кого из стоявших вокруг я не увидел на лицах ни тени сомнения в том, что я говорю неправду. Даже мой командир, у которого была возможность не один раз увериться во мне, стоял с молчаливым приговором в глазах. Тур поправил свою огромную фуражку, приподнял бородку и презрительно взглянул на меня.
— Белов, шагом марш в казарму. Никаких увольнений, на вахту дневальным через день. Шадурко, после завтрака зайдите ко мне в кабинет.
Следующие пару недель про меня как будто забыли. Я стоял на вахтах, как и все, ходил на занятия, и даже грешным делом начал надеяться, что все так и обойдется. Погоны с меня снова сняли, да я и не сильно горевал по этому поводу, считая это справедливой платой за собственную дурь. Мента я старался обходить стороной, и не потому что боялся, а просто опасался, что выплесну на него скопившуюся злость за наговор. Мой командир, капитан 2 ранга Шадурко, со мной почти не разговаривал и всячески старался меня не замечать, чему поначалу я находил объяснение, а потом постепенно стал беспокоиться. И судя по всему, не зря.
В один из дней, когда мы всем классом переходили из одной аудитории в другую по длиннющим коридорам учебного корпуса, откуда-то неожиданно вынырнул начальник строевого отдела Конь, он же капитан 2 ранга Браславский, и перехватив меня за рукав, наклонился и сказал мне практически на ухо, всего лишь несколько слов:
— На тебя готовят документы на отчисление. Думай, Белов, что делать будешь.
И унесся по своим делам. Почему он так сделал, я не пойму до сих пор, а спрашивать потом, уже будучи офицером, просто постеснялся. Словно в подтверждение его слов и очень неожиданно для меня на следующий день было назначено комсомольское собрание класса для рассмотрения моего личного дела. Я понимал, что меня накажут, но то, что комсорг класса, пряча глаза, после изложения всего предложит исключить меня из комсомола, повергло меня в шок. Исключение из ВЛКСМ автоматически вело к отчислению из училища. Я еще раз покаялся перед всеми в содеянном, но категорически отказался признать случай драки с Ментом. Удивительно, но, несмотря на откровенное давление командира роты, собрание меня не исключило, а лишь приговорило к строгому выговору с занесением в карточку. После собрания у меня как бы спала пелена с глаз, и я понял, что меня и на самом деле готовятся турнуть из училища со страшной силой и в самый кратчайший срок. А способ на это повлиять у меня был всего один, к которому я очень не хотел прибегать, но кроме которого у меня больше ничего не оставалось. И в этот же день сразу после собрания я отправил домой телеграмму такого содержания: «Папа, необходимо твое присутствие. Очень срочно. У меня большие проблемы. Павел».
Потом были еще сутки напряженной тишины, а через день утром после первой пары я встретил своего отца, идущего по коридору учебного корпуса с капитаном 1 ранга Придатко, его старым другом и сослуживцем еще по «К-27». Отец меня заметил, но, судя по лицу, разговаривать со мной настроен не был, а вот Придатко, остановившись, неожиданно сказал:
— Пашка, тебя сегодня при любых обстоятельствах отпустят в увольнение до утра завтра. Вечером приезжай к Отдельнову, отец будет там.
Они ушли дальше по коридору, а я уже через полчаса понял, что же это за «любые обстоятельства».
На следующей паре меня внезапно вызвали к начальнику политотдела училища. Причем за мной на занятия зашел сам командир роты, как всегда, хмурый и с папкой подмышкой. Мы шли по пустынным во время занятий коридорам, и наши шаги гулко отдавались под высокими сводами. Я ничего не спрашивал у командира, и так зная, что меня ждет, а он по каким-то непонятным причинам, видимо, не хотел ничего говорить, а только морщил лоб и играл желваками. В кабинете начальника политотдела, капитана 1 ранга Смирнова, был еще один офицер, неизвестный мне кавторанг. Они о чем-то беседовали, когда мы, постучавшись, вошли в кабинет.
— Товарищ капитан 1 ранга, курсант Белов по вашему приказанию доставлен. Начальник курса капитан 2 ранга Шадурко.
Начпо был представительным, седовласым мужчиной с мягким, негромким, но твердым голосом. Служил он в училище давно и снискал репутацию человека, внешне безобидного, но со стальным стержнем внутри.
— Ну здравствуйте, Белов. Наслышан, наслышан. Шадурко, дайте документы. Садитесь.
Командир вынул из папки стопку бумаг, протянул их начпо и сел. Я остался стоять навытяжку, а начпо углубился в изучение каких-то бумажек, которые дал ему командир. Листал их он долго. Минут, наверное, десять. Я, морально готовый к тому, что после всех моих чудачеств и залетов последнего года сейчас выслушаю исчерпывающее и идеологически выдержанное обоснование своего отчисления, закусил губу и, уставившись в стенку, раздумывал о том, что же мне после этого делать. Радовало только то, что долго служить на флоте мне бы не пришлось, имея за спиной полтора года срочной службы. Наконец начальник политотдела отложил бумаги в сторону и поглядел на меня.
— Белов, что это с вами творится? Вы вроде были старшиной своей роты, да еще сразу с третьего курса, что на самом деле большая редкость и очень высокое доверие. Объясните, как это вы умудрились подраться с офицером?
Так как я уже практически смирился с тем, что буду отчислен, несмотря на приезд отца, то решил и здесь отстаивать свою точку зрения.
