Лелька захлопнула входную дверь и, как много лет назад, сказала:
— Дома никого нет.
Потом повернулась к нему лицом, расстегнула блузку, сдернула и отшвырнула лифчик.
— А теперь целуй меня!
Он молча подхватил ее на руки и понес к тахте.
Через час Лагутин ушел от Лельки. На лестничной площадке у ее квартиры они обменялись фразами, содержание которых было интересно только им.
— Почему твои волосы пахнут теперь другими цветами? — спросил он.
— Тогда я полоскала их в бабушкиных настоях из трав, — ответила она, — а бабушки давно нет.
Он отправился на службу, прямиком в группу кадров — писать покаянную объяснительную.
А еще через час Рита вышла из дома и опустила в ближайший почтовый ящик письмо, которое тут же было изъято и доставлено нам…
Перед вечером Почтмейстер заглянул ко мне с новой «клубничкой». Это было коротенькое заявление некоей гражданки Востриковой, адресованное начальнику областной милиции. «Гражданин начальник! — писала Вострикова. — Вчера, 16 августа 1968 года, в 9 часов вечера мой сын Василий, 15 лет, проходил мимо дома нашего соседа Гасана Мамедова, который в это время стоял пьяный у своих ворот. Мамедов затащил моего сына к себе во двор и там учинил ему насилие через задний проход. Прошу, чтоб такое больше не повторялось. Заранее благодарная вам Анна Вострикова».
— Так, — резюмировал я. — Значит, гнусное насилие над жопой Василия.
Почтмейстер захихикал:
— Да ты у нас поэт!
— И до чего же смиренен русский человек! — продолжал я. — Она ведь не требует наказать насильника, а нижайше умоляет, чтобы он так больше не делал! Кстати, от Канцельсонов ничего нет?
— Есть, да не про твою честь. Велено доложить лично генералу.
Почтмейстер гаденько ухмыльнулся, забрал свою «клубничку» и покинул мой кабинет. Я понял, что мне на работе сегодня больше делать нечего, и ушел домой…
О начальнике управления генерале Латышеве подчиненные говорили, что он не только «слуга царю», но и «отец солдатам», и это вполне соответствовало действительности.
Когда генерал ознакомился с письмом Риты, он сразу понял, что писалось оно не для венской подружки, а для него, Латышева. В письмо, помимо разной бабьей дребедени, были вкраплены такие строки: «Я встретила одного хорошего парня — старую мою любовь. Говорят, он у них тут теперь главный контрразведчик. Мы замечательно провели время. Я сделала с ним все, что хотела. Он по-прежнему любит меня. Когда мы прощались на лестничной площадке у моей квартиры, он сказал, что хочет поехать в круиз по Дунаю и остаться в Вене, чтобы быть рядом со мной». Это был приговор Лагутину, которого Латышев любил и ценил. Генерал взял письмо и пошел с ним в свой персональный туалет. Там он чиркнул зажигалкой, намереваясь уничтожить компромат, но вовремя вспомнил, что письмо читал Почтмейстер, а тайна, известная двоим, уже не тайна. Он вернулся в кабинет и начертал на конверте: «Группа кадров. В личное дело майора Лагутина Н.И.». Затем позвонил кадровику.
— Разыщи Лагутина и зайди с ним ко мне.
— Лагутин у меня, — ответил кадровик.
— Вот как! Что он там делает?
— Объяснительную пишет.
— Ишь какой прыткий! Как только напишет, заходите оба.
Ознакомившись с докладной, генерал сказал Лагутину:
— Знаешь, в чем твоя ошибка? В том, что ты утаил от нас всю подноготную твоих взаимоотношений с Ритой. Мы бы тебя в командировку услали или в отпуск и спасли бы от нее. Ты до сих пор ее любишь?
— Люблю, товарищ генерал.
— Ну и дурак! Она же тебя ненавидит.
— Неправда.
— Правда. На, прочти!
Латышев положил перед Лагутиным письмо Риты.
— А вот здесь она врет! — возмутился Лагутин, дойдя до того места, где Лелька пересказывала их беседу на лестничной площадке. — Не было разговора о круизе и о Вене!
— Конечно, врет, но как докажешь? Вот тут и есть твоя погибель, Николай Иванович. За что она мстит тебе?
— Не знаю. Может быть, в моем лице она мстит всей нашей конторе за отца и брата.
— Может быть, может быть… Не будем пороть горячку. Сдавай потихоньку отделение Ростовцеву и думай заодно, что скажешь жене и детям.
— Скажу все как есть.
— Опять дурак. Хочешь семью развалить? Ладно, я послезавтра вечером приду к тебе домой и сам все объясню супруге и потомству твоему.
— Как будете объяснять?
— Ты допустил серьезный просчет в работе, который повлек за собой тяжелые последствия, поэтому принято решение тебя уволить. Так пойдет?
— Так пойдет.
— Мужа и отца вашего прошу уважать и любить, как прежде. Он хороший, честный человек.
— Спасибо, товарищ генерал.
— Насчет твоего трудоустройства подумаем. У тебя гражданская специальность какая?
— У меня нет гражданской специальности.
— Так это же замечательно! Значит, быть тебе, пока живешь, начальником. А этой сучке Рите мы за ее художества закроем въезд на родину на всю оставшуюся жизнь…
Лагутин вышел от Латышева поздно, где-то около полуночи. Домой идти было страшно, и ноги почти сами принесли его в городской парк. Там уже никого не было. Только на одной из скамеек сидела группа поддатых молодых людей, громко распевавших хором под гитару бардовскую песню:
Была у дурака жемчужинка,
Да и ту дурак потерял.
Была одна-единственная,
Да и ту дурак просрал.
Стоит дурак посреди двора,
Ищет в кармане и никак не найдет.
Да и как тут найдешь, когда в кармане дыра,
Да и в голове-то ветер гудёт.
Ой, слеза с кипятка, ой, кручина-тоска,
А у дурака была жемчужинка!
Лагутин перелез через изгородь летнего театра, прошел мимо пустых скамеек к белой концертной раковине, занял место в первом ряду и стал смотреть на погруженную в полумрак сцену. Там, склонив головку, стояла тоненькая девочка в белом выпускном платье. Она вживалась в образ. Лагутину стало душно. Он снял пиджак, вынул из подмышечной кобуры пистолет и положил его на скамью. «Ах, Лелька, Лелька, проклятая и любимая моя стерва! За что же ты меня так? А знаешь, для чего мы с тобой родились и встретились? Для счастья! Но нам никто не сказал тогда, что жизнь — больший ад, чем сам ад. Пришлось доходить до этого самим. Мы потеряли время и проиграли. Я проиграл — это уж точно. Не думаю, что ты осталась в выигрыше… Почему молчишь? Скажи что-нибудь?..» Лелька не захотела дискутировать с ним. Она стала белым прозрачным облачком, а затем и вовсе исчезла.
— А я тебя узнал, — сказал кто-то сзади. — Лет пятнадцать назад ты приходил сюда ночью с девчонкой. Она тут такие номера откалывала! До сих пор не могу
