что спас меня от Колымы, низкий тебе поклон.
— Чего уж там? Свои люди, — залопотал Трофимов, краснея и смущаясь. — А тебе за бумагу эту спасибо. Ей цена — десятки жизней.
Кулагин засмеялся:
— Ты-то сам за что сидел? Небось анекдот про Сталина рассказал?
— Да ведь и не рассказал, а только выслушал, но при этом антисоветски улыбался.
— За улыбку, значит?
— Выходит, за улыбку.
— Почему же служишь им?
— Если поп взял церковную казну или обрюхатил хорошенькую прихожанку, то это еще не повод для отречения от веры. Замысел же коммунистов построить рай на земле прекрасен.
— Да ну тебя! — возмутился Кулагин и направился в свой сад.
Даже его спина выражала негодование по поводу дурости соседа.
В бывшем родовом гнезде Кулагина теперь обосновалось уездное гестапо. Все деревья и кусты во дворе дома и на прилегающей улице немцы снесли под корень.
— Партизан боятся, — пояснил Трофимов.
Петру Прохоровичу было жаль берез, рябин и сирени, посаженных некогда руками его отца и его руками. Он любил каждое растение, как любят живое существо, и полагал, что растение, когда его убивают, испытывает такую же боль, как животное или человек.
— Какие еще партизаны! — сказал он, безнадежно махнув рукой.
— Партизаны будут! — заверил его Трофимов. — Между прочим, нас с тобой, Прохорыч, немцы станут привечать как лиц, пострадавших от большевиков, и этим надо воспользоваться.
— Для чего?!
— Как для чего? Для борьбы с оккупантами.
Кулагин покачал головой и ничего не ответил.
Учитель как в воду глядел. На другой день новая власть поставила его бургомистром Липовца. В самом деле лучшей кандидатуры на этот пост было не найти. Исключен из партии, сидел, имеет опыт руководящей работы. Трофимов поломался для виду и согласился возглавить новую администрацию города. А еще через день пришли и по душу Кулагина. В гости к нему пожаловали оберштурмфюрер СС Хорст Хандке и переводчик из фольксдойчей Гюнтер Шваб. Оба служили в гестапо, и идти им было недалече. Петр Прохорович встретил гостей настороженно, однако яблоками и бражкой угостил. Толстый и румяный потомок мясников и пивоваров Хандке жрал, как свинья. Пережевывая яблоки, он громко чавкал, а бражка булькала в его глотке с такой сдавленной безысходностью, будто проваливалась в преисподнюю. Бывший советский инженер-электрик Шваб ел почти бесшумно, изредка бросая на своего начальника укоризненные взгляды.
— После нашей полной победы над Россией мы вернем вам дом и землю, — пообещал Хандке.
— Где же тогда будет гестапо? — полюбопытствовал Кулагин.
— Русские пленные рабы возведут для наших нужд новое прекрасное здание.
— Господа хорошие считают, что я доживу до их победы над Россией? Мне ведь уже под шестьдесят.
Хандке расхохотался.
— Разгром России — вопрос нескольких месяцев, и каждый русский патриот должен помочь нам в избавлении его страны от большевистского ига. Согласен ли со мной господин Кулагин?
— Согласен, — выдавил из себя Петр Прохорович.
— Очень хорошо. Тайная государственная полиция рейха предлагает вам секретное сотрудничество.
— Но какую пользу могу принести великому рейху я, старый человек со слабым здоровьем?
— То, о чем мы намерены просить вас, не потребует ни молодых сил, ни железного здоровья. Вы являетесь близким другом нового бургомистра Трофимова, так?
— Да, это так.
— Он делится с вами сокровенными мыслями, вы видите из ваших окон его окна и вход в его дом.
— Все правильно.
— Мы высоко ценим Трофимова, поэтому намерены со всей ответственностью обеспечивать его безопасность. Ведь враги рейха могут войти к нему в доверие с целью получения секретных сведений, они могут шантажировать его и, наконец, убить. Жизнь вашего друга в ваших руках.
«Черт с ними, — подумал Кулагин, — соглашусь и признаюсь во всем учителю. Будет хуже, если они завербуют под него кого-то другого».
— Я согласен, — твердо сказал он.
— Это замечательно. Я предлагаю выпить за наше сотрудничество, — воскликнул оберштурмфюрер.
Они выпили бражки и закусили яблоками.
— Осталась одна маленькая формальность, — продолжал Хандке. — Для конспирации в работе с нами необходимо избрать псевдоним, которым вы будете подписывать ваши донесения.
Кулагин смешался, а немец подбросил одно из яблок, поймал его и, осклабившись, закончил:
— Я предлагаю Апфель — яблоко.
— Ну, Апфель, так Апфель, — согласился Петр Прохорович.
— Вот мы и договорились. Осталось написать подписку о сотрудничестве.
Вечером Кулагин рассказал Трофимову о том, как нежданно-негаданно стал агентом гестапо. Учитель обрадовался.
— Хорошо, что так получилось. Будешь, Прохорыч, писать им только то, что я скажу. И ни шагу в сторону!
На том и поладили, а через пару дней Трофимов, встретив Кулагина на улице, поприветствовал его вполголоса:
— Здорово, стукач!
— От стукача слышу! — обозлился Петр Прохорович.
В этот момент взрыв огромной силы потряс Липовец до основания — взлетела на воздух привокзальная водокачка. Так заявил о начале своей деятельности партизанский отряд капитана Дроздова.
После взрыва в городе начались облавы, обыски и аресты. Подвал гестапо превратился в пыточную. По ночам оттуда доносились душераздирающие вопли и стоны. Кулагин пытался укрыться от этого ужаса двумя подушками и периной, но те мало помогали. С наступлением дня он садился к столу писать очередной «донос» на соседа, а по вечерам приходил Шваб, чтобы забрать его сочинения. Иногда переводчик приносил подарки: водку, консервы, сигареты, шоколад. Петр Прохорович по-братски делился этими дарами с Трофимовым, а тот в свою очередь приносил старику то, что перепадало ему от немцев. Кое-какие из агентурных донесений они сочиняли для Хандке вдвоем — учитель имел богатейший опыт написания подобных бумаг по заданиям НКВД.
Между тем Дроздов со своим отрядом довел гитлеровцев до белого каления: он пустил под откос несколько поездов с подкреплениями для фронта, сжег склады с боеприпасами и продовольствием. На улицах города почти каждое утро находили убитых военнослужащих вермахта. Немцы беспощадно расстреливали десятки ни в чем не повинных заложников и наконец отправили в Бороздинский лес роту карателей с целью уничтожения набившего им оскомину отряда. Эта экспедиция не принесла результатов. Рота вернулась ни с чем, потеряв в непролазных топях несколько солдат и служебных собак. Вот тогда и стал вопрос о проводнике. Кто-то показал на Кулагина как на человека, прекрасно знающего окрестные леса. Хандке несказанно обрадовался: его агент поможет покончить с партизанами. Однако верный холуй Апфель на поверку оказался последней сволочью. Он завел карателей в засаду под кинжальный огонь партизанских пулеметов, а во время боя переполз к русским. Немцы в отместку раздавили танком хижину Кулагина, страшно перепахали гусеницами его сад и питомник, повалив все деревья. Узнав об этом, Дроздов пригласил Петра Прохоровича в свою землянку.
— Я тебе клянусь, отец, — говорил он, крепко сжимая руку старика в своих, — ты будешь доживать
