После программы тренинга меня взяли в отдел рент. Здесь занимались торговлей предъявительскими ценными бумагами или облигациями, выпущенными акционерными обществами, которые, как правило, обещали инвестору твердый процент при жестко установленном сроке действия. В то время как акционер является собственником части акций фирмы и имеет право на свою часть в прибыли, рентный инвестор — это что‑то вроде кредитора. Если фирма идет «с молотка», сначала деньги получает владелец ренты (если, конечно, они там еще есть) и затем только акционерный инвестор. Акция, таким образом, таит в себе более высокий риск, зато приносит преимущественно также более высокую прибыль. В рентном отделе дела шли несколько более спокойно, чем у торговцев акциями, что, впрочем, было хорошо для новичка.
Тогда фирма «Голдман Сакс» еще была организована по принципу частного партнерства с долевым участием. У нее было примерно четыре тысячи сотрудников и семьдесят пять партнеров, которым принадлежала фирма. Поговаривали о прибыли в размере 400 миллионов долларов, так что в среднем на каждого партнера выпадало пять миллионов долларов прибыли. (За прошедшее время фирма превратилась во всемирный концерн в форме акционерной компании с годовым оборотом в размере сорока пяти миллиардов долларов и с годовым доходом в двенадцать миллиардов долларов.) Партнеров в мое время примерно через десять лет отправляли в отставку, так как они к тому времени уже достаточно заработали и должны были теперь позаботиться о влиянии в политике и обществе, вплоть до благотворительности. Многие министры финансов, сенаторы, консультанты в Белом доме или губернаторы были раньше ведущими сотрудниками в «Голдман Сакс». Важными принципами банковского дома было не демонстрировать напоказ свое богатство, ориентироваться на интересы партнеров и действовать как можно правдивее. Это привело к росту богатства. Но все же во время всемирного финансового кризиса в 2009/2010 годах несколько несолидных хеджевых фондов банка тоже стали предметом пересудов, и комитет по надзору за биржами США вел расследование против поставщика финансовых услуг по подозрению в возможных нарушениях закона о ценных бумагах.
После нескольких месяцев работы в отделе рент я узнал, что банк ищет сотрудника для лондонского офиса, который должен был заниматься германским рынком. Так как к 1 октября 1983 года мой трехлетний запрет на поездки в Европу, установленный для меня БНД и ЦРУ, наконец, истек, я сразу подал прошение о переводе на эту должность и был принят. В это время у меня еще были регулярные контакты с Федеральной разведывательной службой, но никаких обязательств или подписок от меня уже не требовали. Внешне меня не так легко было узнать, я отрастил бороду и носил постоянно очки. В моем поведении я был достаточно осторожен. Опасность случайно быть обнаруженным в Лондоне, была, на мой взгляд, не большей, чем вероятность пострадать от случайно упавшего с крыши кирпича.
Во время моей программы тренинга в Нью — Йорке я познакомился с молодой красивой американкой и стихийно женился на ней через две недели. (С помощью ЦРУ мой прежний брак в ГДР удалось расторгнуть за сутки.) Ее семья была сицилийского происхождения, у ее матери из Агриченто девичья фамилия была Корлеоне. Да, Вита Корлеоне. (В фильме «Крестный отец» главарь мафии, которого играл Марлон Брандо, тоже носил имя Вито Корлеоне.) В моей новой семье ни один мужчина никогда не ходил без оружия. Семья была вовлечена в игровой бизнес и владела несколькими пиццериями и первоклассными ресторанами, а также акциями в казино. Глава семьи, знавший мою настоящую биографию, пообещал мне, что, если понадобится, он позаботится о моей безопасности. Если бы я заметил в Лондоне какой‑либо знак опасности, сразу был бы организован мой возврат в США.
В начале октября 1983 года мы переселились на Темзу. Мои коллеги в банке происходили из всех стран мира и были людьми с самыми разными характерами. Швейцарский коллега встретил меня фразой: — Если ты сможешь вынести английскую еду, то сможешь полюбить и их погоду. Итальянец в группе с ума сходил от шоколада, нашему французу для однонедельной деловой поездки на Ближний Восток хватало лишь одной папки, единственный англичанин обожал индийскую кухню, а американский ветеран Вьетнамской войны гордо повесил на стенку свою медаль «Пурпурное сердце» в рамочке. Нашими общими развлечениями в свободное время были собачьи гонки, винные аукционы и игра в покер. Мы все были игроками по натуре, любившими заключать пари. Мы великолепно находили общий язык.
Моими клиентами были Немецкий рентный фонд, а также швейцарские и люксембургские крупные банки, которым я должен был продавать американские ценные бумаги. Это мне также очень хорошо удавалось, так что я вскоре стал наслаждаться относительными свободами. Я придерживался того, чему меня научили: внимательно выслушивать клиентов, не казаться им надоедливым, не слишком много говорить о деле, стараться поскорее завоевать личное доверие. Честность, естественно, входила в программу, я никогда не умалчивал о каком‑либо риске. С некоторыми из моих клиентов я дружу до сегодняшнего дня. В первом полном отчетном году 1984 я заработал 265 тысяч долларов чистыми. Мой профессор финансового дела не лгал. В следующем году даже конкурирующее предприятие хотело переманить меня, аргументируя, что мне недостаточно много платят. У хорошего продавца, который приносит фирме десять миллионов долларов прибыли в год, есть своя собственная цена в банковском мире. В англосаксонских странах это уже тогда было совершенно иначе чем, например, в Германии, где коллеги в крупных банках получали примерно 120 тысяч марок в год. При этом они говорили, однако, без робости о своей роскошной квартире в Лугано и о разведении лошадей, что было предосудительно в Лондоне. Это не вписывалось в британскую сдержанность. Впрочем, континентальные банкиры зарабатывали кроме этого еще в частном порядке очень хорошо, так как профессиональные стандарты были не особенно высоки или контролировались не очень строго. Если, например, клиент давал поручение на многообещающую покупку акций, то банкир покупал сначала их для себя самого, а потом проводил заказ клиента по уже более высокой цене. Разница при последующей перепродаже шла в собственный карман. Тогда внутренняя торговля акциями была еще в повестке дня. В «Голдман Сакс» мы тоже могли инвестировать наши собственные деньги, но только в собственной фирме и под строгим контролем. После моего горького опыта в Сент — Луисе я принялся за дело действительно очень осторожно, что, однако, оправдалось в долгосрочной перспективе. Летом 1987 года, к примеру, когда рынок акций сильно прибавил в скорости с начала года и все чувствовали покупательскую лихорадку, я сдержался и продал многочисленные акции, когда индекс Доу — Джонс Индастриал стоял на 2200. А 19 октября того же года наступил самый черный день американской биржи за много десятилетий: индекс упал на 508 пунктов, то есть, на 22 %. Теперь я снова покупал. Спустя двадцать лет индекс котировки акций стоял более чем на 14 000 пунктах, он возрос в восемь раз.
За быстро заработанные деньги я купил в конце 1984 года дом в изысканном лондонском районе Уимблдон — как раз с видом на Центральный корт. Для этого мне пришлось выложить 140 тысяч фунтов, то есть, примерно полмиллиона марок. Все же, это было хорошим вложением денег, так как цены на недвижимость поднимались при Маргарет Тэтчер постоянно. Тем не менее, мне было ясно, что это не могло длиться вечно. Когда я во время моих утренних поездок в офис — чтобы избежать стресса лондонского движения в час пик, я часто выезжал уже около шести часов утра — подсчитывал возрастающее число объявлений на домах о продаже, я осенью 1987 принял быстрое решение и поручил маклеру продать наш дом. Вопреки сильным протестам моей жены я осуществил это и выиграл в деньгах, продав его в три раза дороже, чем купил.
Так как мои дела на работе шли хорошо, меня все больше посылали за границу, причем я обращал внимание на то, чтобы среди целей командировок не было никаких государств Восточного блока. Тем не менее, когда я возвращался из деловой поездки из Токио, мы были поражены над Уралом сообщением, что самолету из‑за сильных встречных ветров придется совершить незапланированную посадку для дозаправки в московском аэропорту «Шереметьево». Меня чуть ли не молнией ударило, так как я предположил, что из соображений безопасности во время заправки всем пассажирам придется выйти из самолета. Мне было ясно, что я объявлен в розыск во всех государствах Варшавского договора, и как раз от Советов можно было ожидать всего, что угодно. Но, к счастью, нам позволили все время оставаться в машине.
В 1988 году я уже достаточно проработал с продажей рент и мог перейти в группу собственной торговли «Голдман Сакс». Мы должны были добиваться возможно более высоких прибылей с капиталом фирмы и вкладывать их в других местах. Мой приятель Чарли и я там были единственными, которые не были выпускниками Оксфорда, Кембриджа, Гарварда или Йеля. Это была маленькая элитная труппа, у которой я очень многому смог научиться. Девиз был такой: «Если вы не абсолютно уверенны в деле, уберите свои пальцы от него, играйте лучше в «тетрис» или отправляйтесь играть в гольф. Но если у вас есть хорошая идея, то покупайте правильно». Только одно обстоятельство строго принимали во внимание: уже при приобретении нужно было установить, насколько высок риск, какие потери могли быть и были ли мы готовы принять это. Там имелись четкие границы. Как только вещи угрожали выйти из‑под контроля, нужно был вмешаться.
