Заслуживало ли это заявление доверия? Могло ли подразделение под командованием безжалостного и не знавшего усталости убийцы Олендорфа оставаться в крупном городе с населением от 300 до 400 тысяч человек с единственной целью «ознакомиться с особенностями его быта»? Конечно, Ройль не мог не заниматься чем-то помимо этого. Например, он помогал восстанавливать гостиницы! «…Кроме того, и это особенно характерно для нашей деятельности в Черновцах, мы занимались восстановлением гостиниц, которые достались нам после румынской армии и которые русские содержали в очень плохом состоянии. Нам приходилось заботиться о посетителях, прибывших из Румынии, Венгрии и Германии».
После энергичного перекрестного допроса, проведенного обвинителем Уолтоном, подсудимый признал, что он узнал об одной массовой казни: «Вскоре после того, как я прибыл в Черновцы, я узнал из случайных замечаний моих коллег, что румынские солдаты, а также солдаты моего подразделения, войдя в город после его сдачи, занимались расстрелами гражданских лиц. Румынами был арестован ряд подозрительных лиц, и наше подразделение получило приказ ликвидировать их».
Свидетельством железной невозмутимости Ройля и его равнодушия к вопросам законности того убийства является его мимолетное замечание, что после ареста «подозрительных лиц» они были расстреляны солдатами его подразделения.
Поскольку в то время Ройль был лишь четвертым по старшинству офицером в зондеркоманде, можно было бы поверить в то, что он никак не мог помешать совершению убийства. Но его заявление о том, что он, представитель зондеркоманды, в состав которой входило всего 7 офицеров и 85 солдат, ничего не знал о совершаемых убийствах, было более фантастичным, чем если бы он заявлял, что территорию, на которой приходилось действовать подразделению, населяли одни демоны.
В то время как документы и показания свидетелей на суде решительно опровергали уверения Ройля в том, что он ничего не знал о массовых казнях, этих данных было все же недостаточно для того, чтобы согласно процедуре, принятой в англо-американском суде, вынести вердикт о его виновности. Еще в начале процесса мы провозгласили приверженность презумпции невиновности каждого из обвиняемых перед судом до тех пор, пока в ходе процесса его вина не будет полностью и неоспоримо доказана и он не будет осужден. Этого правила мы старались придерживаться в ходе всего судебного разбирательства. В деле Ройля мы не располагали достаточным, на наш взгляд, количеством неоспоримых улик, что он принимал участие в массовых казнях или что он располагал достаточными полномочиями для их прекращения. Поэтому суд принял решение о его невиновности в военных преступлениях против человечества, как было первоначально указано в обвинении. Однако он был виновен в членстве в преступной организации, коей являлись службы СС и гестапо, согласно определению, данному Международным военным трибуналом.
Во время перекрестного допроса обвиняемого Феликса Ройля обвинитель Уолтон спросил его о том, не проявлял ли его командир Алоис Пестерер пристрастия к алкогольным напиткам. Предположив, что обвинение намерено приравнять преступление к действиям в состоянии интоксикации, я принял решение не давать разрешения на этот вопрос. Однако вскоре выяснилось, что прокурор Уолтон ставил перед собой совсем другую цель. Он пытался доказать, что временами Пестерер был настолько пьян, что руководство зондеркомандой практически переходило к обвиняемому Ройлю. Ройль с негодованием отмел мысль, что его командир (к тому времени уже покойный) был когда-либо пьян до такой степени. Затем, несомненно не подозревая о важности вопроса, он заявил: «Я решительно возражаю против этого интереса к покойному. И я могу вас заверить, что, если бы такой случай имел место хотя бы однажды, герр Олендорф этого так просто не оставил бы. Это означало бы его конец как командира подразделения, насколько я могу знать господина Олендорфа».
В ответе Ройля как бы был скрыт ответ еще на один вопрос о том, что, как пытались представить дело подсудимые, немецких военных наказывают лишь за то, что они не повинуются приказам руководства. Из заявления гауптштурмфюрера СС Ройля следовало, что любой офицер, испытывавший неприятие массовых убийств беззащитных невиновных людей, мог при отсутствии других разумных путей к отступлению просто спрятаться за бутылку шнапса.
Если человек не хотел убивать, он всегда мог найти выход из создавшегося положения. Даже Эйхман признался на суде в Иерусалиме, что ему удалось каким-то образом спасти от уничтожения свою тетку еврейку, ее мужа и дочь. Но, как оказалось, для того, чтобы перестать убивать, было не обязательно притворяться пьяницей, даже на время. Было достаточно откровенно заявить о своей неспособности выполнять эту роль, и человека сразу же освобождали от тяжкой обязанности. Нацистская иерархия была жестокой, часто до садизма, но ее ни в коем случае нельзя было назвать неэффективной в том, что касалось организации ее преступлений против человечества. Те командиры, которые продемонстрировали явную неспособность к хладнокровным убийствам, были переведены на другие должности. Это делалось не из симпатий или человеколюбия, а из принципа рациональности. Как уже говорилось выше, Олендорф заявил, что запрещал участвовать в экзекуциях своим подчиненным, которые «не были согласны с приказом фюрера», и отправлял их назад в Германию. Более того, сам Олендорф (как он сам рассказывал) мог стряхнуть со своих плеч тяжкую обязанность обагрить свои руки кровью 90 тысяч человек. Для этого ему всего-навсего следовало отказаться от вмешательства армейского командования в сферу своих служебных задач.
В связи с этим интересно отметить показания свидетеля Альберта Гартеля, служившего в немецкой тайной полиции в Киеве. Он рассказал, что командовавший в то время эйнзатцгруппой С генерал СС Томас «отдал приказ, в соответствии с которым все те, чья совесть не могла смириться с выполнением подобных приказов (по его собственному выражению, слишком мягкотелые для этого), подлежали возвращению в Германию или переводу на другую работу. Тогда Томасу пришлось отослать целый ряд офицеров обратно в рейх, так как они оказались недостаточно твердыми для выполнения возложенных задач».
Обвинитель Уолтон спросил у Гартеля: «Вы хотите сказать, что, если Томас узнавал об этом, он отправлял офицера домой, не так ли?»
«Ему пришлось бы отправить его домой с характеристикой: «не подходят для выполнения задачи из-за чрезмерной мягкости». В целом ряде случаев Томасу действительно пришлось отправлять своих подчиненных обратно в Германию».
Получалось, что заявления таких подсудимых, как Брауне или Клингельхофер, о том, что было бессмысленно просить освободить их от подобной работы, не соответствовали действительности. Они просто даже не пытались сделать это. И их заявление вовсе не снимало с них вины. То, что они даже не попытались добиться своего освобождения от выполнения своей преступной работы, только подтверждало вывод о том, что эти люди не испытывали настоящей потребности в этом. Даже профессиональный убийца может не испытывать удовольствия, убивая свои жертвы, но выполняет свою работу профессионально и эффективно, так как за это ему полагается награда.
Эйхман без особого труда мог бы добиться своего перевода с должности руководителя отдела (подгруппы) IV В4, если бы действительно хотел оставить этот дающий огромную власть пост. Все, что ему нужно было для этого сделать, — это откровенно переговорить со своим руководителем Кальтенбруннером, который к тому же был его земляком и покровительствовал Эйхману с самого начала службы в СС, и попросить о переводе в другое подразделение. И это было бы сделано. Но, как свидетельствовал, например, комендант концлагеря Аушвиц Рудольф Хёсс, Эйхман был одержим идеей истребления евреев.
В выполнении приказа Гитлера Эйхман и любой нацистский чиновник видели путь к большей власти, менее обременительной службе, яркому мундиру, большому сияющему автомобилю, новым почестям и большему количеству коллег-сослуживцев более мелкого ранга, трепещущих перед его величием. Тщеславие, высокомерие и жадность были теми побудительными причинами, которые двигали руководителями нацистов в их пути по дороге преступлений против человечества. Прикрываясь лозунгами о славе и крови, они готовы были участвовать в массовых убийствах, грабежах, воровстве, похищениях, пытках и даже выполнять указания хоть самого дьявола.
Эйхман никогда не отказывал себе в удовольствии потешить свои самые низменные инстинкты, удовлетворить любые желания, прихоти и капризы. Он разъезжал по Будапешту в машине-амфибии, которую любил с воем сирен направить прямо в реку, чем вызывал восторг собравшейся на берегу публики.
