Они обосновались в старой части города. Отель стоял на овеянной дыханием веков площади, окруженной столь же старыми, колониальной архитектуры, домами, куда ни глянь — украшенные лепкой старинные фасады, каменное кружево на стенах, резные балконы, низкие уличные фонари. Все это сохранилось прекрасно, поскольку последний раз здесь всерьез воевали сто двадцать лет назад, когда индейские отряды прорвались в предместья столицы и напрочь выжгли несколько кварталов. Правда, это случилось как раз на противоположном конце города и больше не повторялось.
— А это что за индивидуум? — спросил Мазур, показывая на огромную бронзовую доску с завитушками, государственным гербом и массой прочих дизайнерских излишеств.
Центральное место в бронзовой композиции занимал барельеф длиннобородого субъекта преклонных лет, отдаленно смахивавшего на пожилого Энгельса, что было, конечно же, вздором, поскольку мемориальная доска выглядела довольно старой, а за простое упоминание об Энгельсе здесь еще двадцать лет назад можно было бесследно раствориться в воздухе…
— О! — сказал Кацуба, обрадованный случаю поболтать. — Светлая личность, доктор Кабрера.
— Эпидемию какую-нибудь поборол?
— Не совсем… Доктор юриспруденции. Ровно сто лет назад, когда скоропостижно скончался президент, сей достойный муж с «кольтом» в руке влетел на траурное заседание правительства, пальнул в потолок и торжественно объявил, что решил избрать новым президентом себя. Ну, во дворе стояли с полной выкладкой две драгунские роты, а посему правительство поспешило признать, что это гениальная идея. И просидел он на троне аж двадцать два года. Это, скажу тебе, был тип! — поведал Кацуба со столь гордым видом, будто сам выпестовал Кабреру и был духовным наставником. — Однажды в него пальнула залпом целая рота почетного караула из курсантов военной академии — и ни одна пуля в цель не попала, представляешь? То ли руки тряслись, то ли в самом деле ему, как болтали, колдун навесил амулетик. Был еще случай… Приходит к Кабрере один из министров и объявляет: мол, двенадцать человек, все министры, хотят вас убить, и я один из них, но не могу поднять руку на отца нации и спешу донести с перечислением фамилий… — Он сделал театральную паузу.
— И получил орденок? — предположил Мазур.
— Пулю в лоб он получил. Тут же. Но только не из черной неблагодарности, а оттого, что остальные, все одиннадцать, уже успели прийти и настучать… Мораль: лень наказуема. Ну а потом Кабрера ухитрился рассориться с американцами — то ли цену на бананы поднял, то ли прихлопнул кого-то не того. Короче, на этой самой площади, примерно вон там, где торчит мороженщик, по его «кадиллаку» и хлестанули из трех пулеметов. Так что и амулет не помог — быть может, оттого, что стрелки, подозревают, были приезжими… А в общем, бывали тут нумеро уно и почище. При Убико на улицах запрещалось собираться больше одного — не фыркай, я тебе подлинный указ цитирую. И ведь сидели по двадцать лет, черти, это тебе не Панама, где в сорок девятом за пять дней сменилось три президента, да и четвертый продержался недолго… Я тебе не надоел за три дня этими лекциями?
— Отнюдь, — сказал Мазур. — Все равно делать нечего. И нет уже никакого терпения, я не хуже тебя понимаю, что через пару недель начнется зима, то бишь сезон дождей, и в джунглях станет еще паскуднее… Что ж второй секретарь так копается?
— Ничего не поделаешь, — серьезно сказал Кацуба. — Будь ты хоть второй секретарь, хоть генеральный. Здешняя бюрократия, браток, такова, что наши чиновнички, знай они подробности, сдохли бы от черной зависти… Это еще дней на несколько. Подожди, скоро и нам придется в компании с секретарем болтаться по инстанциям — личное присутствие и все такое, узнаешь, почем фунт здешнего канцелярского лиха… А в целом нам все же повезло, что эта «птичка» гробанулась именно тут. Мы в «морской полосе», в климатической зоне, на которую влияет Атлантика. Окажись мы километров на двести южнее, узнал бы ты, что такое настоящая жара. Там, правда, джунглей нет, зато ландшафт не уступает лунному, воды днем с огнем не отыщешь, не говоря уж о годной в пищу живности… Вот, кстати, о живности. Есть в здешнем меню немало вкусных и насквозь экзотических яств. — Он положил руку на роскошную темно-бордовую папку с золотым тиснением. — Как насчет скарабеев со свининой и овощами? А еще — красноногие кузнечики, маринованные в лимонном соке с солью, жареные муравьи, клопы-вонючки по-мексикански…
— Не жди, блевать не начну, — ухмыльнулся Мазур. — Забываете, мон шер, что курсы мы проходили по одним методикам. Попадем в лес, я тебя и сам пауком-птицеедом угощу. Отрываешь пузо, остальное запекаешь, и, право, ничем не хуже краба.
— Ел я птицеедов, — рассеянно отозвался Кацуба. — Нет, в самом деле, скарабеи неплохи, я без всякой подначки… Вот только в такую жару даже их не хочется.
— Уж это точно, — поддакнул Мазур, глядя на историческую площадь. — Гляди, шатеночку недвусмысленно снимают. Разозленная родня не выскочит?
— Не-а, — присмотревшись, авторитетно заверил Кацуба. — Самая натуральная путанилья…
— Слушай, как же их определяют все-таки?
— Да как два пальца, — сказал Кацуба. — Присмотрись, видишь, у нее браслетик? Раз на нем ракушки — значит, путана. Неважно, золотые они там или медные, главное, ни одна приличная женщина в этом городе ничего напоминающего ракушку не нацепит. Мило и простенько, а?
— Тьфу ты, как просто…
Он с леностью истого аборигена столицы омочил губы в ледяном пиве и с философской грустью стал смотреть на видневшийся слева отрезок здешней достопримечательности, именуемой без затей — винодук.
Укрепленные на четырехметровых железных арках — а кое-где на столбах той же высоты, — северную окраину города пересекали толстенные трубы, тянулись вдоль автострады, над оживленными перекрестками, меж редких эвкалиптов, меж домов. Прохожие и проезжие это сооружение попросту не замечали, поскольку привыкли к нему с рождения, зато Мазур, как любой, наверное, русский человек, взирал на него почтительно.
По трубам текло вино — примерно полтора миллиона литров в сутки. Только что закончилась вендимия, ежегодный праздник сбора винограда, и в сотнях тысяч бочек искрилась живительная влага. Кацуба успел свозить Мазура на завод Бодега Бассо, где тот с еще более почтительным восхищением лицезрел своими глазами самую большую в мире деревянную винную бочку. Вмещала она ровнехонько четыреста тысяч литров.
И, что самое удивительное, отметил мысленно Мазур, никто никогда даже не попытался провертеть коловоротом в винодуке дырочку. Русскому человеку такое нерадение дико, отечественные Левши и Кулибины давно издырявили бы заветную трубу на всем ее протяжении…
За три дня он насмотрелся экзотики столько, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Винные погреба Хиоле с их ста пятьюдесятью миллионами литров, резервуар для вина, в котором однажды устроили банкет на пятьсот человек (и всем было просторно), музей серебра, старинный праздник пива и крови, более ста лет отмечавший окончание индейских войн, кафедральный собор, где хранился череп Диего Альмагро (вроде бы подлинный), Каса-де-монеда — старый монетный двор, где приводные валы чеканящих станков когда-то вращали закованные в кандалы рабы-индейцы… Впечатлений было столько, что они перестали волновать и удивлять, — еще и оттого, что над ними дамокловым мечом постоянно висело ожидание, а чертов Франсуа куда-то запропал, о чем, впрочем, честно предупредил заранее и наставлял в этом случае не дергаться, а спокойно ждать.
— Ну что, скарабеев со свининой решительно не хочешь? — поинтересовался Кацуба.
— Нет, — сказал Мазур, и понизил голос: — Ты мне лучше растолкуй как зам по контрразведке как обстоит дело с проявляемым к нам интересом, есть ли таковой и от кого исходит…
— Наконец-то, — сказал Кацуба. — Профессиональные рефлексы проснулись.
— Не видел смысла дергаться раньше времени, — хмуро пояснил Мазур. — Все это — твоя епархия, но пора бы и поинтересоваться…
— Резонно, — сказал Кацуба. — Пошли, пройдемся.
Он мимоходом подписал счет, подсунутый бесшумным чоло, оба вышли на брусчатку и, старательно держась теневой стороны, пересекли площадь, свернули на улицу Сан-Августин, где, в отличие от площади, было разрешено автомобильное движение.
— Оглянись, только аккуратнее, — сказал Кацуба. — Справа под тентом примостился сеньор, как полагается, в белом костюме, колу сосет…
— Видел, мы мимо него проходили. Хвост?
— Ну уж сразу и хвост… — усмехнулся Кацуба. — Просто человек на посту. Говоря казенным языком, официальный наблюдатель от тайной полиции в отеле. Штатный, как портье. Это, понятно, не ради нас — тут тебе и рутинное наблюдение за местами, где останавливаются иностранцы, и защита от ворья, и пригляд за площадью. Этот красавец каждый вечер нас с тобой вставляет в сводку, он всех вставляет. Данный мачо — круг первый, сиречь внимание охранки, не затрагивающее лично нас. Круг второй — наши персональные шпики. Я тебя три дня таскал по всему городу не только от безделья, как ты, должно быть, догадываешься… Хотел вычислить ребятишек из ДНГ. Депто де насьональ гуардиа. «Гуардиа» не в смысле «гвардия», а в значении «безопасность». Милое заведение. Правда, со времен безвременной кончины дона Астольфо они немного цивилизовались, это при нем молчунов убеждали с помощью электросварочных аппаратов, подвешивали под мышки и ме-едленно опускали в бассейн с молодыми акулками, а к женщинам еще и подпускали овчарок, обученных трахать и представительниц гомо сапиенс. Теперь нравы там мягче, кого-то за перегибы даже к стенке прислонили, но все равно — щуку съели, а зубы остались. С помощью газетной подшивки можно молчуна обработать так, что и акулы не надо. Впрочем, нам с тобой вульгарный мордобой не грозит, мы ж дипломаты… Так вот, весь первый день за нами таскалась целая бригада, по стилю — не просто «полисиа криминале», а, несомненно, ДНГ. Кадры у них весьма квалифицированные, отрабатывали по полной программе — с «конвейерной передачей», со «встречными»… На второй день активность резко упала — по времени это как раз совпадает с раскрытием цели нашего визита. Как только узнали, что мы, два идиота, целимся на клад Бенитеса, немного успокоились. Весь третий день и сегодня за нами таскаются одиночные топтуны — уже ясно, что орднунга для. Конечно, и эти меняются, сейчас от ресторана, за нами тащится совершенно новый… только, я тебя умоляю, не нужно завязывать и без того завязанные шнурки и пялиться в витрины…
