Тем временем Алексееву стало несколько лучше после доклада доктора Сиротинина, рекомендовавшего отправить генерала на отдых и лечение в Севастополь, в Романовский институт. В начале февраля 1915 г. император посетил это, по его словам, «прекрасное учреждение», и оно ему очень понравилось. Николай II переговорил об этом деле с Михаилом Васильевичем. Временно исполнять обязанности начальника штаба Ставки по «усиленной рекомендации» Алексеева был назначен командующий Особой армией генерал В. И. Гурко. Он приехал в Ставку 10 (23) ноября 1916 г. и уже на следующий день сделал свой первый доклад Верховному54. Курлов вспоминал: «Генерал Гурко находился в близких отношениях к А. И. Гучкову и этим затруднял, будучи начальником штаба Верховного главнокомандующего, ту борьбу, которую правительство вело тогда с Гучковым как с главой Военно-промышленного комитета и его Рабочей группы, которые открыто стали на сторону революции»55. Эти два человека были знакомы со времен Англо-бурской войны, где Гучков, как известно, сражался добровольцем на стороне буров, а Гурко был военным агентом в Оранжевой республике56. Теперь это знакомство становилось поводом для различного рода слухов.
Еще 5 (18) ноября 1916 г. на приеме в Ставке генерал Маниковский предупреждал Николая II о пропаганде среди рабочих и о финансовой поддержке забастовок. Он предупреждал императора, что при слабости правительства и, как следствие, бездеятельности полиции положение принимает опасный оборот57. Думские либералы возлагали на участников Рабочей группы особые надежды: «Коновалов мечтал создать “пролетарскую армию” под своей командой, чтобы ее усилиями заставить правительство пойти на уступки Думе. Так же думал и Терещенко»58. Гурко не счел необходимым как-то реагировать на эти слухи. А вот с Алексеевым Гурко считался и был к нему подчеркнуто внимателен. Генбери-Вилльямс дал ему блестящую характеристику: «…первоклассный, энергичный солдат, мы счастливы, что Алексеева замещает он. Гурко, помимо всех остальных его хороших качеств, является “гражданином мира”»59. Сомнительный комплимент для высшего военного руководителя России во время войны.
Гурко был младше многих командующих армиями и всех командующих фронтами, однако «.о нем было известно, что он очень решителен, тверд характером и либерально настроен, так что можно было полагать, что именно эти свойства остановили на нем выбор генерала Алексеева, потерявшего надежду сломить упорство Государя»60. Поддержка начальника штаба Ставки была, очевидно, не последней причиной уверенности Гурко в себе. Шавельский вспоминает: «Хотя в Ставке он был калифом на час, но держал он себя чрезвычайно смело, совершенно независимо. Даже когда он говорил с великим князем, чувствовалось, что говорит начальник штаба, первое лицо Ставки после Государя. И перед Государем он держал себя с редким достоинством»61. Эта фраза в высшей степени характерна для Шавельского. На первое место он поставил все же Николая Николаевича (младшего). Эта фигура оттеняла для него все, и даже с ним Гурко держал себя независимо. По собственным словам генерала, вскоре в свите к нему стали относиться с подозрением, о причине которого упомянул в разговоре с ним граф Фредерикс: императору сообщали о связях Гурко с Гучковым62. (По свидетельству Вырубовой, подобную информацию Николай II получил и об Алексееве, но тот на вопрос императора, поддерживает ли он переписку с Гучковым, ответил отрицательно63.)
«Не забудь запретить Гурко болтать и вмешиваться в политику, – писала в Ставку уже 4 (17) декабря 1916 г. Александра Федоровна, – это погубило Никол.[ая] и Алекс.[еева]. Последнему Бог послал болезнь, очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, а также за его упрямство. Его тоже восстановили против меня.»64 Итак, постепенно Алексеев был втянут в конфликт с императрицей – ее отношение к нему стало резко враждебным. Этого, однако, никак нельзя сказать о Николае II – он по-прежнему считался со своим начальником штаба, что было доказано принятием рекомендованного им человека. Длительный отъезд наштаверха был подготовлен. Алексеев покидал Могилев и раньше, но не надолго и недалеко.
В конце января 1916 г., когда на фронте наступило затишье, Алексеев выезжал в Смоленск, где с довоенных времен жила его семья, на бракосочетание сына65. Его единственный сын – Николай Михайлович Алексеев – начал войну корнетом лейб-гвардии Уланского полка. По свидетельству Лемке, отец следил за тем, чтобы сын не оказался в штабе66. Судя по переписке 1914 – начала 1915 г., Алексеев, в бытность начальником штаба Юго-Западного фронта, старался бережно относиться к бригаде, в которой служил корнет Николай Алексеев (с июля 1915 г. – поручик, с августа 1916 г. – штабс-ротмистр). После назначения на пост командующего Северо-Западным фронтом Алексеев предложил сыну стать его ординарцем. Тот, судя по всему, отказался и продолжал воевать в составе лейб-гвардии Уланского полка, и только в августе 1917 г. его перевели с фронта в относительно спокойную Финляндию «для рекогносцировок в ведомстве генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего», и далее он находился в Могилеве67.
Вообще же генерал был настроен весьма решительно в отношении непомерно увеличившихся штабов. В середине февраля 1916 г. он составил проект сокращения лишних офицерских штатов (ординарцев, адъютантов, офицеров для связи и т. д.) в штабах разного уровня в 3–4 раза. Кроме того, Алексеев предлагал резко сократить размеры штабной переписки, ужесточить требования к той, иногда далеко не спартанской жизни, которая имела место в тылу, приблизить штабное начальство к окопной жизни68. Гурко сочувствовал этим взглядам. Но на их реализацию нужно было время и солидарность военного и политического руководства. Осенью 1916 г. ни того, ни другого не было – болезнь и отъезд Алексеева выпали на обострение противоречий по двум уже существовавшим ранее конфликтным вопросам – военного министра (замена Шуваева после событий в Думе не вызывала сомнений) и Польши.
Уже на второй день после приезда Гурко в Могилев – 11 (24) ноября 1916 г. Алексеев обсуждал с ним различные вопросы, в том числе и польский, причем у них не было существенных расхождений69. Оба они считали, что воззвание Николая Николаевича (младшего) об автономии Польши по окончании войны появилось неожиданно для правительства, нации, союзников и врагов. Это, конечно, было далеко не так – текст воззвания обсуждался на заседании правительства 1 (14) августа 1914 г. и тогда одним из сторонников его опубликования был военный министр – В. А. Сухомлинов70. Тогда, 2 августа 1914 г. Верховный главнокомандующий обещал: «Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром русского царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении»71.
Попытка Сазонова конкретизировать эти обещания летом 1916 г. провалилась. Теперь же в корне изменилась ситуация. 5 ноября 1916 г., несмотря на протесты со стороны Антанты72, Германия и Австро-Венгрия декларировали восстановление польского государства под их совместным протекторатом. Эта мера далась союзникам с трудом, австрийцы в этот момент опасались ирредентистских настроений в будущей Польше по отношению к Западной Галиции, но все перевесили военные соображения. Германский генералитет ожидал массового прихода польских добровольцев после опубликования декларации. Однако германо-австрийская политика в Польше оказалась, по меткому выражению одного из ее творцов, «грудой черепков». Крах расчетов на польские пополнения стал ясен уже в первые дни после 5 ноября73. 2 (15) ноября последовал публичный протест России против декларации создания Польского государства74, а 3 (16) ноября – против попыток германских и австрийских властей провести наборы в Царстве Польском среди российских подданных75. Естественно, что эти протесты были игнорированы, и уже 14 января 1917 г. германский и австрийский губернаторы Польши приняли членов новообразованного польского Государственного совета76.
Польский вопрос относился к категории неразрешимых для участников разделов, тем не менее наступило время, когда ответ на него необходимо было дать в любом случае. Алексеев обсуждал с Гурко не только польский вопрос. Перед отъездом на лечение он стал чувствовать себя немного лучше, и два генерала получили возможность больше беседовать на военные и политические темы. Позиция Гурко была близка сазоновскому проекту, но генерал пошел дальше. Он считал, что Польша и Россия должны иметь только одно общее – границу. Возражений со стороны Алексеева не последовало. После его отъезда Гурко сделал императору два часовых доклада на эту тему. 13 (26) декабря Николай II подписал указ и обращение к армии и флоту о восстановлении Польши после войны из трех частей – русской, германской и австро-венгерской. По желанию монарха оно было датировано 12 (25) декабря – день Святого Спиридона поворотного (Тримифунтского)77. В приказе говорилось о том, что отступление русской армии закончилось в 1915 г., что после многочисленных поражений, нанесенных врагу в текущую кампанию, русская армия может рассчитывать на успех в ближайшее время78.
