является одним из важнейших факторов, обус-ловивших хорошо известные всем успехи как в технической, так и в общественной сферах японского бизнеса и промышленности. Мусаси пишет:
«Я скажу о пути плотника с тем, чтобы прояснить путь боевых искусств. Речь идет о главном плотнике, который строит дома. Об аристократах, самурайских семьях и школах искусств говорят, используя понятия традиции, стиля и “дома”, поэтому, поскольку мы говорим “дом”, я в качестве символа использовал мастерство плотника».
Вооруженный самурай в доспехах. 1860
Традиция использования образа главного плотника для раскрытия сути руководства и лидерства восходит еще к древним даосским сочинениям. Особенно показателен этот образ в политических главах трактата «Хуайнань-цзы», «Философ из Хуайнани», одного из важнейших текстов даосизма. Хотя сочинение это и не входило в число широко изучаемых в Японии, Мусаси, будучи знакомым с дзэн-буддизмом, вполне мог читать его. Хорошее знание даосизма в числе всего прочего отличало знаменитого дзэнского наставника Такуана, старшего современника Мусаси, учителя сёгуна и известного фехтовальщика Ягю Мунэнори.
В любом случае идеи об управлении и организации, которые приводит Мусаси, стали традиционными вследствие того высокого почитания, что окружало их источник, особенно в культуре, находившейся под влиянием дзэн-буддизма. В «Книге пяти колец» Мусаси, говоря о боевых искусствах, прибегает к классическому сравнению, тем самым оставляя символический потенциал собственного мастерства практически безграничным:
«Слово “плотник” пишется иероглифами, означающими “великое умение”. Поскольку боевые искусства – тоже великое умение, можно использовать образ плотника. Желающий постичь дух боевых искусств должен размышлять над этой книгой; пусть учитель будет иголкой, а ученик – ниткой. Под руководством учителя ученик должен неустанно тренироваться.
Поскольку старший плотник организует работу и управляет ремесленниками, он обязан понимать общее устройство дома, внимательно следить за соблюдением гармонии в деталях и за согласованностью работы тех, кто ему подчиняется.
Старший плотник, знающий, как строятся всевозможные дома, нанимает на работу людей. В этом отношении старший плотник подобен полководцу.
При возведении дома важно уметь выбрать древесину; хорошие бревна, прямые и без сучков используются для фронтальных колонн; бревна с сучками, но прямые и крепкие используются для задних колонн; бревна не слишком прочные, но внешне вполне пригодные и без сучков используются для внутренних опор; а бревна кривые и сучковатые, но при этом прочные можно продуманно использовать повсюду, в зависимости от того, что будет внутри дома. Тогда здание простоит долго. Даже кривые, сучковатые и непрочные бревна можно использовать для возведения лесов, а потом пустить на дрова.
Старший плотник управляет работой строителей, он знает уровень их способностей и дает им соответствующие задания. Даже тупым и неумелым можно найти подсобную работу в соответствии с их способностями. Если старший плотник проявляет проницательность в распределении работ, дом строится успешно. Мастерство и быстрота, осторожность во всем, знание целого, умение различать способности и характеры, искусство вызывать уважение и доверие, понимание того, что нельзя делать, – все эти качества отличают старшего плотника. Боевые искусства во многом подобны этому».
Даосское сочинение «Хуайнань-цзы» видит социальное равенство в полном задействовании людей в соответствии с их индивидуальными способностями. При управлении совершенномудрого, согласно древнему сочинению по искусству управления, «нет потерянных людей и нет утраченных вещей». В этом заключается искусство умелого политика, равно как и искусство хорошего воина. Далее Мусаси говорит о подмастерьях:
«Подобно воинам, рядовые работники точат свои инструменты; они делают разные полезные приспособления и носят их в плотницких ящиках. Следуя указаниям старшего плотника, они выполняют всю необходимую работу, удостоверяясь, что все размеры выдержаны правильно и что работа сделана должным образом. Вот в чем заключается правило для подмастерьев.
Утагава Куниёси. Окано Гинъэмон Канэхидэ, держащий в правой руке меч, а в левой – фонарь. XIX в.
Когда они постигли все тонкости плотницкого ремесла, они сами становятся старшими плотниками.
Для плотника необходимо, чтобы его инструмент был острым и наточенным. Плотник должен уметь пользоваться всеми своими инструментами, чтобы обрабатывать самые разные предметы. Искусство воина во многом похоже на искусство плотника».
Как говорит сам Мусаси, так же обстоит дело не только с воинами, но и с любым другим человеком в нашем постоянно меняющемся мире, где мастерство и способность приспосабливаться к обстоятельствам являются необходимым условием выживания. И хотя внешние составляющие обучения воина зависят от взаимоотношения многих факторов, его внутреннее измерение определяется характером взаимодействия знания и постигающего. Выверенное равновесие внешнего и внутреннего всегда считалось одним из главных показателей высшего уровня мастерства; именно искусству приведения к гармонии внутреннего и внешнего уделялось такое значительное внимание в дзэнских школах.
Старший современник Мусаси Ягю Мунэнори, тоже глубоко интересовавшийся дзэн-буддизмом, в своем сочинении «Переходящая в роду книга об искусстве меча» много говорит о дзэнском отношении к знанию, основывая свои доводы на том, что он слышал от дзэнского наставника Такуана:
«Занимающегося любым искусством нельзя назвать мастером до тех пор, пока он не отбросил привязанности к своему умению.
Монах спросил одного древнего святого: “Что такое Путь?”
“Обычное сознание есть Путь”, – ответил святой.
Этот принцип применим ко всем искусствам. Здесь исчезают все болезни сознания, здесь обретаешь обычное сознание и избавляешься от болезней, даже находясь в их средоточии».
Утагава Куниёси. Сэндзаки Ягоро Нориясу, бегущий с копьем в руке. XIX в.
Как поясняет в последующем Ягю, «болезнь» означает привязанность и фиксацию внимания, что считается неприемлемым и не соответствующим дзэнскому идеалу, ибо приводит к подавлению спонтанной чуткости и утрате свободы действия. Поэтому Ягю превозносит такой уровень мастерства, при котором достигается «обычное» в дзэнском смысле слова, то есть естественное, лишенное сознавания «я» искусство:
«Если говорить о практическом применении, представь, что ты стреляешь из лука и думаешь, что стреляешь в то время, когда стреляешь; в таком случае цель будет непостоянной и неустойчивой. Если, держа в руках меч, сознаешь, что держишь меч, нападение будет невзвешенным. Если, держа в руке кисть, сознаешь, что пишешь, кисть твоя будет неустойчивой. Даже играя на лютне, если сознаешь, что играешь, мелодия расстроится.
Когда лучник забывает о сознавании стрельбы из лука, когда при стрельбе сознание его – обычное, словно он ничем не занят, лук его будет устойчив. Когда держишь в руках меч или скачешь верхом, не “держишь меч” и не “скачешь на лошади”. Равно как и не “пишешь кистью” и не “играешь на лютне”. Когда делаешь все, сохраняя обычное состояние сознания, все течет
