Прежней оставалась и тактика. Учитывая отсутствие в океанах собственных опорных пунктов и баз снабжения, каждому русскому крейсеру предстояло действовать самостоятельно и уметь наносить быстрые и решительные удары, не рассчитывая на чью- либо помощь. Наибольшего эффекта русские крейсера должны были добиваться не столько сражениями с одиночными кораблями противника, сколько созданием паники и “моральной угрозы неприятельской морской торговле”. Этими требованиями определялся тип русского крейсера как рейдера-одиночки с повышенными мореходностью, скоростью, автономностью, мощным вооружением и достаточными комфортными условиями, сберегающими силы экипажа в длительном плавании.
Исходя из этих требований и материальных возможностей государства по программе 1881г., планировалось создать крейсерский флот из 30 крейсеров: 21 – корветского ранга и 9 – фрегатского. По существу это была программа создания тихоокеанского крейсерского флота. Задача понятная: необъятные просторы Тихого океана, контроль над которыми был не под силу даже огромному британскому флоту, делали русские крейсерские силы здесь практически неуловимыми. Но эти же просторы (более половины площади Мирового океана) бескрайнего бассейна между двумя самыми большими материками мира означали также и жестокие всесокрушающие штормы, изнурительные температурные нагрузки (с почти 50-градусными перепадами от тропической жары к холоду ледовых вод), крайнюю удаленность от своих берегов, сложности снабжения, невозможность серьезного ремонта. Плавания и боевые действия в этих водах требовали предельного напряжения людских сил, исключительно надежной техники и самых автономных и мореходных кораблей.В соответствии с этой задачей развивались две сложившиеся на период парусно-парового флота ветви крейсеров.
В результате развития кораблей корветского ранга, продолжавших прежний конструктивный тип парусных и парусно-паровых корветов и клиперов, таких как деревянные корветы “Боярин” (885 т, 1856 г.). “Варяг”, “Витязь” (2156 т, 1862 г.) и композитные клипера типа “Вестник” (1380т, 1880 г.), к концу XIX в. появились бронепалубные крейсера типов “Витязь” (3200 т, 1884 г.). “Адмирал Корнилов” (5860 т. 1887 г.) и последующие модификации 1899-1901 гг. -корабли водоизмещением около 6500 т группы “Диана”-“Варяг”-“Богатырь”. К ним, имея близкое назначение, примкнули малые (3200 т) крейсера серии “Новик”-“Боярин” (1900-1901 г.).
Корабли фрегатского ранга, дав миру принципиально новый тип броненосного крейсера (защищенного, подобно броненосцам, поясом брони по ватерлинии) – “Генерал-Адмирал” (4750 т, 1873 г.), привели к появлению крейсеров типа “Владимир Мономах” (5750 т, 1882 г.), “Память Азова” (6060 т, 1888 г.) и “Адмирал Нахимов” (8270 т, 1885 г.). Опыт создания всех этих кораблей и должны были воплотить новые более мощные крейсера, в наибольшей степени отвечающие условиям театра и способные противостоять новейшим из английских крейсеров. Первым таким кораблем нового типа стал “Рюрик”.
Проект инженера Н.Е. Родионова
Наверное, ни один из проектов отечественных кораблей не создавался в столь сложной обстановке и не вызывал такого резкого столкновения мнений, как это произошло с проектом “Рюрика”. Причин тому было достаточно много. Это и специфические особенности отечественного крейсеростроения, требовавшие отдавать в проекте корабля (из-за отсутствия баз в океанах) предпочтение дальности плавания в ущерб другим характеристикам (скорости, вооружению, бронированию), и высокие качества английских аналогов, с которыми должен был соперничать новый корабль, и углублявшийся кризис крейсерской доктрины, вызывавший немалые сомнения в эффективности действий крейсеров.
Все это усугублялось обстановкой политической реакции с сопутствовавшими ей борьбой амбиций и формализмом и, наконец, технико-экономической отсталостью царской России. Эта отсталость проявлялась как чисто технически-в слабом развитии главнейших отраслей производства (частных предприятий военного кораблестроения в России вообще не было, дороговизне и низких параметрах изделий, задержках сроков поставок, отчего и приходилось делать заказы за границей, так и в идейном плане – вызывая, с одной стороны, преувеличенное, без должной критики, внимание к учениям иностранных школ, а с другой – реакцию своего рода славянофильского пренебрежения и высокомерия в отношении к передовому зарубежному опыту.
На все это многообразие разнохарактерных факторов накладывался и крайне ощутимый разброд в тактике флотов мира. Это было время, когда на смену веками складывавшимся, а теперь рухнувшим представлениям эпохи парусного флота еще не пришла система новых взглядов. Тактика как наука о морском бое безнадежно отставала от возможностей бурно развивавшейся техники и не могла еще дать уверенных рекомендаций по использованию этой техники или предъявить обоснованные требования по ее совершенствованию. Одни военные специалисты продолжали цепляться за старое, пытаясь примирить это с новой техникой (паруса на броненосцах) или омолаживая с ее помощью античные приемы таранного боя, другие бросались в крайности, уповая на всесилие минного оружия. Быстро прогрессировавшее (русские минные заграждения 1855 г., самодвижущиеся мины Уайтхеда 1868 г.), это оружие опровергло незыблемое до того правило, что величина боевого корабля определяет его силу.
Преувеличенное, как это всегда бывает, представление о силе нового оружия вызвало к жизни во Франции так называемую “молодую школу” офицеров, убежденных что скоро броненосцы на морях уступят свое место миноносцам. Из сопоставления разрушительного эффекта взрыва самодвижущейся мины (торпеды) и артиллерийского снаряда (забыв о разнице в дальности действия и эффективности носителя) многие делали вывод о решающей роли минного оружия. Чтобы уверить в этом самих себя, во французском флоте устраивали нелепые по своей условности маневры, в которых две кильватерные колонны броненосцев вели торпедно-артиллерийский бой с расстояния… 2-5 кб. (На больших расстояниях попасть в противника торпедой не надеялись!) Горячих сторонников имела “молодая школа” и в России, где, например, герой русско-турецкой войны Ф.В. Дубасов, еще в 1891 г., командуя крейсером “Владимир Мономах”, высказывал мысли о необходимости сооружения могучей минной флотилии, способной разгромить соединенный флот Англии, Австрии и Италии.
Справедливо усмотрев решающую роль нарезных орудий крупного калибра, которые одни могли справиться с неуязвимой на первых порах броней, на флотах мира начали энергично увеличивать калибр орудий, доведя его, как это сделали в 1878 г., до 450 мм. Но вскоре, убедившись в сложности механизации управления и заряжания орудий (один выстрел удавалось сделать в 5-10 мин!) и не сумев предвидеть огромные возможности машиностроения и приборостроения, начали искать выход в применении скорострельных орудий среднего (152 мм) калибра. Тяжелые орудия, устанавливавшиеся сначала даже на легких 3000-тонных крейсерах (японские типа “Нанива”, строившиеся по образцу чилийской “Эсмеральды”, имели в конце XIX в. по два 260-мм нарезных орудия Круппа), утратили былой престиж и многими теоретиками были низведены до роли “вспомогательных”.
Затянувшимся оказалось и увлечение таранами. Удачное их применение австрийскими кораблями в бою при Лиссе (1866) по дезорганизованным итальянским кораблям дало основание, несмотря на исключительность обстановки, провозгласить таран “важной частью будущей морской атаки”. Так писал создатель знаменитой доктрины “владения морем” английский адмирал Ф.Х. Коломб.
Из тех же соображений, чтобы не допустить таранного удара или абордажа со стороны противника, не переставали загромождать корабли надводными, а затем и особенно тяжеловесными подводными бортовыми минными аппаратами. В русском флоте на этот счет придерживались общепринятых “европейских” взглядов, и трезвые голоса, предупреждавшие о никчемности минных аппаратов на больших кораблях (таково было мнение одного из первых командиров “Рюрика” П.Н. Вульфа) услышаны не были. Всерьез, в духе лучших марсофлотских традиций, готовились к абордажным схваткам. На этот случай готовили против врага стрелковые партии, усеивали марсы скорострельными мелкокалиберными пушками и пулеметами. Изрядным был и запас шрапнели, а для всех крупных орудий предусматривалась и картечь.
Таким вот, далеко не упорядоченным багажом знаний располагали технические и военные специалисты русского флота, которым пришлось принять участие в создании нового крейсера.
Непривычной и наверное, предопределившей оригинальность проекта была и сама инициатива его разработки Балтийским заводом без получения технического задания от Морского технического комитета (МТК). Санкцию на разработку проекта дал управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев. Ему 14 июня 1888 г.{2} и был представлен проект, разработанный корабельным инженером, старшим помощником судостроителя Н.Е. Родионовым.
