В работе «Кактус», как и в любой другой, были свои и достижения и недостатки. Если зондирующий радиолокационный сигнал падал на головную часть ракеты сбоку, то «Кактус» уменьшал ее заметность, если же волна попадала в носовую часть, то действие отражателя было незначительным.
И тем не менее исследования, проведенные в ходе работы над «Кактусом», дали возможность определить важнейшие принципы создания радиопоглощающих покрытий, обеспечивающих снижение видимости головных частей ракеты.
Однако, отдавая должное работам и Погорелко и Данилова, следует отметить, что наиболее заметный вклад в разработку средств преодоления ПРО внес лауреат Государственной премии СССР, заслуженный изобретатель РСФСР Виталий Герасименко.
Фронтовик, получивший тяжелое ранение, после выздоровления и демобилизации в 1946 году, пришел в «сто восьмой». Начинал с весьма скромной должности лаборанта, прошел ускоренный курс ВТУЗа и остался в родном НИИ.
В 1957 году, вместе с будущими директорами ЦНИРТИ Емохоновым и Мажоровым, уехал в Протву, в филиал института, возглавил лабораторию. Через два года он вернулся в Москву и вскоре стал начальником отдела. Опытно-конструкторские работы по системе «Крот» возглавил в 1961 году. А уже весной 1963-го на полигоне Капустин Яр состоялся первый пуск ракеты с аппаратурой «Крот». Комплекс ПРО располагался в районе озера Балхаш.
Всего было проведено четыре пуска ракет. Научная тема «Крот» завершилась успешно. Государственная комиссия дала ей высокую оценку.
Опытно-конструкторские работы под условными наименованиями «Верба», «Кактус» и «Крот» доказали практическую реализуемость и эффективность применения созданной аппаратуры для противодействия ПРО.
«Эти работы, — скажет позже генерал Юрий Мажоров, — имели международное значение. Страна, создавшая систему ПРО первой, могла бы диктовать миру свои условия, будучи уверенной в том, что контрудар противной стороны будет отражен. Речь шла, no-существу, о судьбах всего мира! В таких условиях создание средств, позволивших преодолеть действия противоракетной обороны, приобретало наиважнейшее значение. Такая задача была поставлена перед нашим институтом.
Именно наши работы вынудили СССР и США пойти на соглашение по ограничению стратегических вооружений. Это соглашение длилось более 30 лет».
Обо всем этом и беседовали академик Юлий Харитон и директор ЦНИРТИ Юрий Мажоров. Харитон слушал внимательно и заинтересованно. Потом стал задавать уточняющие вопросы. Он не был специалистом в радиолокации, но старался разобраться в проблеме. Потом он попросил пригласить некоторых ученых-разработчиков по этой тематике. В кабинет пришли Виталий Герасименко, Николай Пономарев, Игорь Легкий, Владимир Данилов, Николай Смирнов. Разговор продолжился. Харитон вновь спрашивал, конструкторы объясняли, рассказывали.
Академик провел в институте весь день. И, как показалось Мажорову, сумел «ухватить» суть проблемы.
На следующий день Харитон приехал вновь, но не один. Он привез с собой разработчиков средств ПРО Анатолия Басистова, Бориса Бункина и других.
Мажоров и его коллеги вновь без устали повторяли, убеждали, объясняли преимущества своей системы. Разговор шел тяжело. Гости понимали, осознавали правоту ученых «сто восьмого» и необходимость внедрения их средств. Но трагедия заключалась в том, что «мажоровцы» задали такую головоломку, которую коллеги, создатели ПРО не в силах были разрешить. Во всяком случае, на данный момент.
После «харитоновских посиделок» на свое заседание собрался научно-технический совет Военно-промышленной комиссии. С докладом выступал директор ЦНИИ-108 генерал-майор Юрий Мажоров. По итогам совета было принято решение. В нем отмечалась высокая эффективность и относительная простота средств защиты.
«С полным основанием можно считать, — признавался Юрий Николаевич, — что работы нашего института показали на данном этапе невозможность создания эффективной системы ПРО. К такому выводу, видимо, прийти и американцы. Вот так нами были созданы предпосылки для первого советско-американского соглашения об ограничении стратегических вооружений (ОСВ)».
Развитие новых, перспективных направлений обороны, таких как космические системы, баллистические ракеты, стратегическая авиация, а также осознание важности и необходимости их защиты, сыграло злую шутку с институтом. Если раньше Мажорову и его коллегам приходилось всячески уговаривать использовать их аппаратуру, то теперь заказчики требовали постоянного увеличения объемов выполняемых научных исследований, выпуска приборов и аппаратов.
Руководство ВПК, министерства, Главка поручали выполнение все новых и новых работ, не считаясь с возможностями ЦНИИ.
В дополнение ко всему, в 1970 году правительством было принято решение о замораживании численного состава научных организаций и предприятий. Фонд заработной платы оказался зафиксирован, и сверху пришло весьма «обнадеживающее» сообщение — роста финансирования не предвидится. Нужно было искать выход из создавшегося сложного положения. Одно из направлений — та самая межвидовая унификация. Тем более что для института этот путь уже оказался проторенным. Заглядывая вперед, специалисты проработали возможности унификации комплексов самолетных станций «Сирень». Так, для истребителей выпускались три базовые станции, а для штурмовиков, стратегических бомбардировщиков добавлялись отдельные блоки аппаратуры и усилители с антеннами. Это значительно снижало затраты на разработку и серьезно облегчало и удешевляло выпуск.
Институт подготовил специальную программу использования авиационной аппаратуры для защиты судов Военно-морского флота. С технической точки зрения тут много общего. И самолеты и корабли на экране радиолокаторов выглядят как точечные цели на фоне свободного пространства.
Важно, что эту программу поддержал начальник штаба ВМФ адмирал Егоров. Он серьезно занимался вопросами радиоэлектронной защиты кораблей. По его решению специалисты института установили на торпедоносце ту же станцию «Сирень». Результаты морских испытаний обнадеживали.
Штабом ВМФ были подготовлены и проведены крупные учения в акватории Черного моря. Отрабатывались вопросы радиоэлектронной борьбы. Генералу Мажорову и его коллегам удалось принять участие в этих учениях.
На Северном флоте институт участвовал в испытаниях нового вида помех — двухчастотных помехах. Здесь под руководством сотрудников ЦНИИ-108 Неплохова и Матвеева шли работы в рамках программы «Пчела».
К сожалению, с уходом со своего поста адмирала Егорова интерес к вопросам РЭБ в Главном штабе ВМФ, а также на флотах угас.
Со временем проблема унификации помеховой аппаратуры стала головной болью и самого Юрия Мажорова и его института. На словах все поддерживали идеи «сто восьмого», а на деле относились к этому весьма прохладно.
Руководители Министерства радиопромышленности, разумеется, были «за», более того, требовали от института внедрения новых методов, но, к сожалению, дальше разговоров дело не пошло. Реальной деятельности по закреплению этих направлений не проводилось. Не была разработана и юридическая база, не вышли в свет соответствующие приказы и распоряжения министерства.
Отраслевые институты, чувствуя настроения руководства министерства, тоже не горели желанием брать на себя дополнительные обязательства — проводить техническую унификацию. Они видели в этом ущемление своих суверенных прав. В свою очередь, у ЦНИИ-108 не было возможностей воздействовать на коллег из соседних научных организаций. Разве что уговаривать их. Но это, откровенно говоря, не очень эффективный метод работы.
Что ж, как говорят, случалось и такое: быть не понятыми и не поддержанными. Однако жизнь, практика показали, что генерал Мажоров и его коллеги из «сто восьмого» оказались правы, и этими проблемами в нашем оборонном комплексе пришлось заниматься в дальнейшем очень упорно.
В декабре 1979 года генерал Юрий Мажоров возвращался из командировки домой. Летал он на Балхаш, где проходили испытания новых помеховых средств, над которыми работали сотрудники института.
Пользуясь случаем, решил заехать на денек-другой в Ташкент, повидать родителей, сестру. Так и сделал. Погостив в родном доме, вечером 29 декабря собирался улететь в Москву. В аэропорт его провожал родственник Борис. Странно, но никаких сведений о его рейсе не было. Справок никто не давал. Борис работал штурманом в Ташкентском авиаотряде, сам не раз летал в Москву, и потому крайне удивился такому положению: отсутствовала всякая информация, будет ли рейс, отложен ли, перенесен.
Они удивленно смотрели друг на друга, потом Борис сказал:
