По возвращении в Токио я встретился с самым близким человеком из моей команды, который был моей правой рукой. Я поговорил с ним и сказал ему:
— В первое время, когда я вернулся с Окинавы, я был как хрупкий осколок стекла. Я боялся даже говорить. Я был безумен. До такой степени, что словно бы проецировал вокруг себя ауру: «Не трогай — убью!» Но хотя я был один, все равно сражался до конца. Я был полон сил и решимости.
Мне кажется, моя решимость вдохновила члена моей команды, с которым я говорил.
Он начал думать: «Ведь он делает что-то для меня, а могу ли я что-то сделать для него?».
В моей борьбе у меня появился друг. Теперь он важный член моей семьи.
Постепенно я начал менять людей вокруг себя. Возможно, в тот день я сделал еще один шаг к тому, чтобы стать человеком.
Глава 3.5. Дуэль на острове Мадагаскар
Три года назад я ездил на Мадагаскар.[17] Это небольшое островное государство площадью в 1,6 раз больше Японии, с населением 1 600 000 человек.
Я поехал работать на NHK.[18] Когда я узнал об этой работе, то подумал, что смогу заодно заняться переоценкой ценностей. В то время я сильно в этом нуждался.
Шел второй год моей сольной карьеры. Я продолжал свою музыкальную деятельность, искал новые пути для выражения своего собственного стиля.
Мы ездили по деревням, в которых была популярна «мадагаскарская борьба» или «мадагаскарский бокс».
Это было поистине потрясающее зрелище. Когда мы приехали в деревню, все местные жители были под кайфом от марихуаны. Но все же, из-за того, что каждый день им приходилось проходить по многу километров — носить воду для полива полей — такой образ жизни вылепил их тела в подобие скульптур.
Эти ребята устраивали по-настоящему горячие бои без перчаток.
Наверное, они повиновались инстинкту.
Женщины и дети из этой деревни приходили посмотреть на состязания, образовывая кольцо вокруг дерущихся. Это было похоже на бой между двумя львами за право обладания самкой. Здесь мужчины мерялись силой.
Естественно, в этом принимали участие и люди, которые выглядели довольно тщедушными. Это было по-настоящему страшно. Глядя на это, я тоже очень испугался. Сила мышц дерущихся мужчин. У всех африканцев стальные мускулы.
Поначалу я только смотрел. Но потом режиссер спросил меня:
— Не хотите ли тоже попробовать, Гакт-сан?
— Говоря «не хотите ли попробовать», вы собираетесь меня заставить?
В тот момент очередной поединок закончился, и я решил попытаться. Я хотел сразиться с мальгашем![19]
Около ста человек, — взрослых и детей, — окружили меня гигантским кольцом.
Со мной это было в первый раз. В первый раз я стоял вот так, окруженный людьми, которых я не знал.
В первый раз я был слабаком. В глубине души я чувствовал себя ничтожеством. Но, в то же самое время, мое сердце билось учащенно. В этот момент мне было некуда бежать, и в такой опасной ситуации я был возбужден и взволнован.
Я стоял в центре песчаного ринга, который был плохой опорой для ног, и прямо передо мной стояли четверо или пятеро энергичных мальгашей.
Рядом с ними человек, похожий на тренера, в дикой и безрассудной манере подначивал народ. На своем родном языке он сказал что-то вроде: «Ты можешь выбрать, кого захочешь».
Я был опытным бойцом. Мог ли я валять дурака? Мы обменялись парой слов. Я взглянул на одного из парней и сказал:
— Я хочу драться с тобой. Будешь драться со мной?
В это мгновение толпа взревела.
— Тренер, давай!
Их глаза горели возбуждением.
— Я?
Глядя на их лица, он расстегнул свою робу и снял ее. Под ней оказалось гладкое черное тело без намека на жир. Он, определенно, был подходящим противником.
Неудивительно, что толпа так громко болела за него. Телосложение у него было потрясающее. Он ни в какое сравнение не шел с другими противниками.
Но, тем не менее, я не отступил. Я чувствовал, как странное напряжение нарастает во взволнованной толпе.
Я толком не знал правил. Удары руками и ногами запрещались. Мне объяснили, что единственный способ выиграть — это заставить противника коснуться земли лицом или плечом.
Это было довольно примитивное объяснение, но мне этого было достаточно. Чтобы понять, получиться у меня или нет, надо было попробовать. Я вызвал его на бой.
Но в первую же секунду боя он меня ударил.
— Ты же сказал, что бить нельзя!
И тут во мне произошла перемена. Дух борьбы, который спал во мне, проснулся.
В это мгновение я понял: я могу убить его. Это был момент осознания моей сущности, о которой я забыл, и я готов был свернуть ему шею. Его шея пульсировала под моей рукой. Судья и местные жители прибежали в панике и разжали мои руки.
Бой закончился. Хотя мне пообещали три раунда, меня остановили после одного.
Мой противник тоже был возбужден и взволнован. Когда он поднялся на ноги, он сказал:
— Давай драться еще!
— Ты с ума сошел? Ты же чуть не умер.
Я снова и снова пересматриваю видеозапись этого поединка.
Мой взгляд был страшен. В моем офисе сказали строго: «Мы не можем показывать это поклонникам!»
Как бы там ни было, теперь я убедился. Это была моя истинная сущность.
Я думал, что она давно погребена внутри меня. Не хочу сказать, что с таким фундаментом я был жестоким человеком, просто понемногу я высвобождал эту часть моей души.
В то время я не мог выразить то, что чувствовал, не мог добиться того, за что боролся, и то, что я делал, никуда не годилось. Чем дальше, тем хуже мне было от того, что мои слабая и агрессивная стороны не могли встретиться.
Когда мне было десять лет, я был средоточием агрессии.
Но, незаметно для себя, я полностью подавил свою агрессию.
Я был связан правилами — словно бы я сам посадил себя в свою внутреннюю тюрьму. Каждый раз, когда моя дикая природа вырывалась на свободу, я ее прятал; и в тот момент я чувствовал, что обуздал эту часть себя.
После боя глава деревни подошел ко мне и сказал:
— В этой далекой стране, на чужой земле, в присутствии многих зрителей, ты проявил свою силу, сделал шаг вперед и принял бой. Теперь эта сила передалась всем молодым людям, которые смотрели на твой бой. Спасибо тебе!
Вот так он думал. А я ответил:
— Именно так я и должен поступать, именно так я и должен драться, именно таким я и должен быть.
После того, как я вернулся с Мадагаскара, я сильно изменился. Я стал общительным. Для меня это было непривычно. Я стал осознавать, что вокруг меня есть другие люди.
Возможно, дело в том, что теперь, когда в напряженной ситуации я спрашиваю себя: «должен ли я действовать?» — я действую активней, чем раньше. И, если нужно, я готов был подраться с кем угодно — хотя бы даже и с другом. В любом случае, если причина действительно такова, то она пришла мне на ум сравнительно недавно.
Раньше я не только ограничивал свою жизнь, но и убивал себя, не будучи способен соединить в одном человеке необходимое и отвратительное. Это сказывалось и на моей жизни, и на том, чем я занимался. Теперь я стал более агрессивным.
Окружающие меня люди тоже стали меняться. После моего возвращения с Мадагаскара, благодаря какому-то загадочному повороту судьбы, я встретил множество разных людей. Сейчас меня окружают те, кого я называю своей «семьей», с кем я связан тесными отношениями.
Я думаю, то, что мы называем «судьбой», исходит от каждого человека и влечет нас по жизни.
Я изменился — значит, изменилась и моя судьба?
Я думаю так: когда сила мысли встречается с силой действия, рождается результат.
Глава 3.6. Рождение моей семьи
За свою семью[20] я готов умереть.
Те, кого я называю «семьей» на самом деле не моя настоящая семья. Это мои близкие друзья, с которыми мы друг друга хорошо понимаем.
Сейчас моя семья включает, самое большее, 10–15 человек. У них разные профессии, среди них есть как мужчины, так и женщины. Познакомились мы также при различных обстоятельствах.
