К тому же дико раздражало, что программа, на написание которой ушло три часа, в виде записи занимает 50–60 минут на магнитной ленте. Если бы в середине работы лента оказалась повреждена, мне пришлось бы начинать все заново. Когда такое происходит, раздается писк, а потом появляется надпись «ERROR!». Так часто бывало, и тогда я кричал: «Это не ошибка!»
Из-за этого у меня пропал весь интерес. Я писал программы, которые могли вычислять ответ по формулам, но без них я мог посчитать это быстрее. Я начал спрашивать себя: «Какой смысл мне писать эти программы?»
Так как это было тогда, когда возможности компьютера были ограничены, я думаю, мое хобби было преждевременным.
Когда мне было около двенадцати, еще не все «внутренности» были электронными. Например, у фортепиано. Я разобрал дома рояль, чтобы посмотреть, что у меня получится с ним сделать. Так как рояль был очень большим, чтобы не ошибиться при сборке, приходилось записывать, как что внутри расположено, и собрать получилось не с первого раза. У меня никак не получалось поставить на место клавиши и я понятия не имел, что теперь делать. Тогда я начал разбирать пианино в школе. Оказалось, что пианино разобрать гораздо легче, чем рояль.
Я разбирал пианино в классе после занятий, и меня часто заставали за этим учителя. «Что ты делаешь?» — спрашивали они, и я отвечал: «Я его чиню. Молоточек неисправен». Учителя на это обычно ничего не говорили, потому что знали, что я отличник по музыке, и не верили, что я могу их обмануть.
С тех пор я, конечно, научился не только разбирать вещи, но и собирать их заново.
Труднее всего собирать электронику, вроде Playstation. Я понимал значение надписи «В случае самостоятельного вскрытия корпуса, гарантия становится недействительной». Но я все равно ее разобрал. Это был единственный прибор, который я потом не сумел собрать.
Следующим моим увлечением стали ножи. Я их коллекционировал. Если бы кому-то вздумалось напасть на меня с ножом, у меня было бы, чем ему ответить.
Когда мне было шестнадцать, на меня напали. Я был ранен в ногу ножом, его лезвие было сантиметров двадцать длиной. Еще меня полоснули по лицу над глазом. С тех пор я, как Рэмбо, всегда имел при себе нож, когда шел на улицу.
Но я ненавижу использовать нож как аргумент в споре. Если при споре хвататься за нож, дело наверняка закончится поножовщиной. Это изначально отдает чем-то грязным. Поэтому мне всегда хочется сказать: «Не нужно вообще ввязываться в спор!»
Ты не справился с ситуацией, учинил разборки, а теперь еще и нож вытащил?
Еще я считаю, что человек, размахивающий ножом, будет горько об этом сожалеть.
Обычно так и происходит. Противник с воинственным криком выхватывает нож в расчете, что я спасую.
Я медленно подношу руку к груди и с криком «Смотри!» достаю свой нож. Его лезвие длиной 25 сантиметров. Мой противник в шоке, и пасует сам. Потом я откладываю нож в сторону со словами «Это было мерзко» или «Ты просто идиот».
— Так ведь ты можешь убить кого-нибудь, — говорю я.
Это твой нож, ты соображаешь, что если ударишь им человека, можешь стать убийцей?
Такие люди, получив отпор, убегают, осыпая тебя ругательствами. Это просто смешно.
Однако ножи завораживают. Когда у тебя появляется нож, в тебе рождается необъяснимое беспокойство. Сначала нож для меня был просто оружием, но ножи — это нечто большее, и наступил день, когда я поддался их очарованию. Я собирал только короткие ножи, но когда я был подростком, у меня их было примерно 150 штук.
Это хобби осталось у меня до сих пор. Как-то я решил, что это опасно, и избавился от своей коллекции, но лет 5–6 назад снова начал ее собирать.
В основном я предпочитаю небольшие ножи. Мне нравится вырезать ими из дерева. Есть свой особый смысл в том, чтобы вырезать из дерева именно ножом, не используя резец. Однажды я вырезал большую птицу.
Недавно я получил нож от игрока команды K-1.
Если я скажу: «Незачем носить с собой нож», — это будут просто пустые слова. О ножах можно много чего рассказать.
«Если ты нападаешь на других, в конце концов, нападут на тебя. Если у тебя с собой нож, ты обязательно встретишь человека, который тоже идет с ножом».
Я знаю, о чем говорю.
Когда я думал, что не смогу защитить себя, я брал с собой нож. И хотя я был всего лишь мелкой сошкой, когда я шел с ножом, в конце концов, нарвался на поножовщину. Оказавшись в неподходящем месте, я бы просто умер. Не очень понятно, почему меня ударили, но если сам носишь нож, это вполне закономерно.
В последнее время я перестал ходить с ножом. Я демонстрирую свои ножи дома.
Сейчас мне нравятся игры на выживание. В игре участвует больше сотни людей, команды 50 на 50. Когда вас собирается одновременно сто человек, ни во что другое не поиграешь. Победа или поражение. И не важно, мужчина ты или женщина. Это действительно круто.
Игровой период 15 минут, затем 20–30 минут перерыв, затем снова 15 минут игры. Так все и происходит.
Когда все заканчивается, мы устраиваем барбекю. Я хотел, чтобы в этом году на барбекю собралось человек сто, но ничего не вышло. Это как-то неправильно. Было интересно, когда в одной компании собирались совершенно разные люди.
В то же время мне есть о чем задуматься. Ведь я фактически пытаюсь собрать компанию людей, которым нравится война и стрельба, но на самом деле ситуация не такая, какой выглядит.
Так как это всего лишь игра, мы играем, прежде всего, для развлечения, но понимаем, что реальная война бессмысленна.
Смерть — страшная вещь. Доля секунды — и все кончено. И часто бывает, что люди гибнут под пулями союзников.
В игре стреляют пулями 6 мм в диаметре. Несмотря на то, что они сделаны из пластмассы, бьют они очень больно и оставляют синяки. Когда нас играет восемь человек, мы начинаем применять в сражении военную тактику. Но даже если эта военная тактика и поможет тебе победить, некому наслаждаться миром. Половина команды «мертва».
Это только игра. Мне невыносимо думать о том, что точно так же кто-то мог бы по-настоящему убивать моих сограждан.
Я считаю, что все взрослые должны хотя бы раз сыграть в игру на выживание. Ты можешь показать свои настоящие чувства. Я считаю, что страна не найдет своего истинного пути, если будет воевать.
Глава 5.5. Важно уметь драться
Тех, кто хочет войти в мою семью или стать членом команды, я заставляю надеть перчатки и сразиться в тренировочном бою. Студия превращается в ринг. Так как мы всегда используем защиту, никто не получает серьезных повреждений, и обе стороны — победившая и проигравшая — отлично проводят время.
Но это страшно. Если ты никогда не дрался и не обучался боевым искусствам, это страшно.
Я считаю, что очень важно уметь драться. Во время поединка твоя воля сталкивается с волей твоего противника. Думаю, каждый молодой человек должен поучаствовать хотя бы в паре споров, закончившихся дракой. Особенно это касается подростков.
Если за дракой наблюдают посторонние люди, которые никогда не дрались, то они не смогут оценить реальную опасность и подумают, что вы вот-вот друг друга убьете.
Из-за непонимания того, что выглядящий сильным противник может быть легко побежден, а кажущийся слабым может оказаться опасным бойцом, дело действительно иногда доходит до убийства. Я думаю, что лезть в драку, не разбираясь в этом, очень рискованно.
Драться меня учил мой отец. С раннего детства он учил меня, куда бить, чтобы не поразить жизненно важные органы, потому что иначе человек может умереть. «Если ударишь сюда — убьешь. Ударишь сюда — убьешь. Ударишь сюда — тоже убьешь». Когда я после драки приходил домой в слезах, он снова и снова повторял: «Собираешься реветь — не дерись». Он учил меня: «Ты дерешься, чтобы победить».
Ребенком я начал драться, в общем-то, во время игр. Я и мои братья играли в рестлинг, а с друзьями часто случалось так, что шуточная драка становилась серьезной.
Впервые я всерьез ударил человека, когда мне было десять. Моему противнику было двенадцать. Он учился в старшем классе.
