Стоило все это сокровище не очень дорого. Но надо было оформить документы до 1 января (потом ужесточались правила), а на календаре значилось 29 декабря…
Не хватало каких-то бумаг, я нервничал. Однако перед самым Новым годом успел все оформить. Получив жилплощадь, прописал там жену, дочь и маму. В этих смежных восемнадцати метрах мы начали жить вчетвером. Пятым был рояль, занимающий уйму места.
Зимой на кухне надо было находиться в валенках, чтобы готовить. От плиты — жарища, высота потолка — два метра, дышать нечем, а ноги замерзают…
Примерно через год-два в райисполкоме я добился разрешения пристроить одну комнатку. Это была целая эпопея! Я пришел в райисполком, попал к юристу, очень приятной женщине. А у меня уже вышла «Операция «Ы», пластиночку маленькую выпустили… Перово к тому времени присоединили к Москве. Я советовался с юристом, что надо сделать, чтобы оформить пристройку. И эта милая женщина-юрист пошла к начальнику, доложила ему, что, мол, такой-то композитор пришел с такой-то просьбой… Потом к этому начальнику со своей пластиночкой зашел я. Он говорит:
— Вот как раз сейчас заседает комиссия, которая все и решает! Я там все про вас и расскажу.
И рассказал. И в конце добавил, что надо бы разрешить композитору пристроить комнату, а то четверо — на восемнадцати метрах…
Короче, хороший попался человек. Комиссия его поддержала.
Так наша жилплощадь увеличилась на десять метров, больше не получалось. Мы утеплили кухню и стали там обходиться без валенок. Теперь мы владели как бы трехкомнатной квартирой.
Мы жили там еще несколько лет, пока наш дом не решили сносить. И тут нам дают двухкомнатную квартиру в пятиэтажном панельном доме. Но за нами-то числится трехкомнатная! Я — в райисполком:
— Как же так?
— Так у вас же всего двадцать восемь метров! — говорят.
— Ну и дайте двадцать восемь, но трехкомнатную!
— Но таких нет!
В итоге та же добрая женщина-юрист мне опять помогла. И нам дали трехкомнатную аж тридцать семь квадратных метров! Маленькая квартирка, но все-таки больше прежней. У мамы появилась отдельная восьмиметровая комнатка. В семнадцатиметровом проходном зале поставили рояль, диван, стол.
Поклеили мы обои и счастливо зажили.
В новой квартире и работалось как-то веселее. Старая-то у нас была мрачная. Зато там не было слышно рояля. А в новой, думаю, музыка до соседей доносилась хорошо. Под нами жил учитель, человек интеллигентный, вежливый, никогда не жаловался. Я его спрашивал:
— Извините, как там, слышно?
— Нет-нет! — отвечал он. — Нормально!
Это сейчас можно с компьютером в наушниках заниматься, а тогда… Вот в своей парижской квартире я не играл громко. Надевал наушники, и, хотя это немножко утомительно, работал в них. Просто я людей уважаю, их покой. А слышимость во Франции — с нашими хрущевками не сравнить! Да и в Америке — тоже. Я как-то жил несколько дней у приятеля на Брайтон-Бич. Так вот сидим, разговариваем, слышу: кто-то в верхней квартире ногой постукивает. Потом — ложечкой стучит по блюдцу… Сбоку через стену слышу русскую речь. Спрашиваю у приятеля:
— Там русский живет?
— Да, — отвечает, — русский.
Вот такая слышимость.
Я был в гостях у декана Колумбийского университета. Огромный 80-этажный небоскреб, внизу полицейские сидят, как у нас консьержки. Лифт скоростной. Мы поехали на сороковой этаж, там у этого декана хорошая квартира. Время было около десяти часов вечера. Он включил музыку. Не очень громко, не так, как у нас иногда включают. Тут же — телефонный звонок. Сосед:
— Уже десять часов, не включайте, пожалуйста, музыку!
Декан сразу же выключил. Вот вам и хваленые небоскребы!
В моей парижской квартире я слышу домофон у соседки. Иногда к своему бегу, думаю: у меня звонит. А это у нее! Внизу, под нами, живет негр, он иногда на барабане играет — тоже превосходно слышно.
Но там люди друг к другу относятся уважительно. Если ты скажешь, что неважно себя чувствуешь, устал, никто не будет шуметь или включать музыку. А позже десяти вечера вообще тихо. Есть специальный закон, охраняющий покой граждан.
Вечный квартирный вопрос
Когда мы несколько лет прожили в перовской хрущевке, я попытался вступить в кооператив, чтобы где-нибудь неподалеку купить однокомнатную квартиру маме. Места для работы уже не хватало. Подрастала дочь, она занималась на пианино. Светлане тоже надо играть на инструменте. И мне надо…
Но в кооператив вступить нельзя. Для этого необходимо десять лет прожить в Москве, потом еще подождать, взятку кому-то дать… А я этого не умею. Поэтому решил меняться с доплатой. Я тогда зарабатывал хорошо и хотел сделать большую квартиру в центре.
Однако никто не хочет ехать жить в Перово, хоть тресни! У меня был огромный талмуд, куда я записывал все варианты. Наконец нашел квартиру в Ржевском переулке. Дом, в котором жили дипломаты и генералы. Квартира принадлежала очень симпатичной вдове. Она вышла замуж за аккордеониста Бориса Тихонова. Мы с ним были немного знакомы.
Бывшей вдове нужно было две квартиры — для себя с мужем и сыну с женой. А я к тому времени кое-как влез в кооператив (десять лет уже прошло, да и заплатил лишних три тысячи рублей) и купил однокомнатную квартиру.
Путем утомительного поиска вариантов, обмена, доплат мы начали оформлять на себя огромную квартиру в Ржевском переулке. Стоило мне это невосстанавливаемых нервов, унижений, массы времени, двух моих квартир, гаража и еще восемнадцати тысяч. Это были большие деньги. «Жигули» тогда стоили пять с половиной.
Но кто же разрешит такой обмен? Я пошел к Але Пахмутовой, она была депутатом. Говорю:
— У меня единственный шанс! Я беспартийный, мне никто ничего не даст. Помоги!
И добрая Аля повела меня в Моссовет. Мы зашли в кабинет к нужному человеку. Аля говорит, вот, мол, это композитор Зацепин, автор музыки к «Операции «Ы», «Кавказской пленнице», «Бриллиантовой руке», ему надо помочь оформить обмен квартир.
Чиновник присел на край своего стола и сказал:
— Я помогу. Сейчас как раз комиссия заседает! У вас бумаги с собой? Тогда подождите немного, вас вызовут.
Надо же, как и десять лет назад, попал прямо с корабля на бал — на комиссию! Ну, господи, благослови!..
Захожу. Длинный стол, человек десять заседателей, все угрюмые, с презрительными, надменными лицами. Я задрожал. Думаю: «Ну, все, зарежут сейчас, задавят, не видать мне новой квартиры!..»
А чиновник наш стоит спокойно перед ними (все же зависит от него!) и говорит:
— У нас в гостях, друзья, знаменитый композитор Александр Зацепин! Вы, конечно, видели и «Кавказскую пленницу», и «Бриллиантовую руку»…
После этих слов все десять человек повернули головы в мою сторону, но взгляд у них не изменился. Ни улыбки, ни знака уважения — нет ничего!
— Александру Сергеевичу надо помочь, — продолжает их начальник. — Ему рояль некуда поставить. Вот он сейчас обменивает квартиру… Я думаю, ему надо помочь, как вы считаете?..
И все подняли руки, все решилось. Ура! С этого дня в течение месяца я должен был успеть все оформить.
Через пять-шесть дней мы приходим в обменное бюро подписывать бумаги, а Бориса Тихонова — нет. Звоню ему и слышу:
— А я-то что с этого дела имею?..
— Ты же раньше мог об этом сказать! — говорю. — А не ждать последнего момента!..
— Мне нужна однокомнатная квартира, — заявляет Тихонов. — Если ты не заплатишь мне за однокомнатную квартиру, я не приду и весь обмен поломаю!..
По дороге в Рузу (в Дом творчества), 1976 год
Это я потом уже понял, что он и женился-то для того, чтобы кусок себе оторвать. Вскоре он и развелся.
В итоге условия шантажиста-вымогателя я принял. Нам назначили другой день, через неделю. Я дрожу, потому что оставалась мало времени. Написал расписку Борису, что выплачу деньги, когда получу ордер.
