В Лос — Анджелесе нас отвезли в отель «Беверли — Хиллс», где Джон и Мэй оставили нас, пообещав, что завтра приедут и заберут Джулиана с собой на целый день. Мы хорошо провели вечер перед телевизором, без конца переключаясь с одного канала на другой, однако, когда Джон появился на следующий день, Джулиан расплакался и все время повторял: «Я хочу, чтобы мама тоже поехала». Я, как могла, старалась уговорить его, зная, что в моем присутствии все будут чувствовать себя неловко, но он спрятался за софу, рыдая и наотрез отказываясь ехать без меня.
В конце концов мы вместе поехали в Диснейленд. Для меня день проходил мучительно. Джон с Джулианом шли впереди, а я плелась следом, на некотором расстоянии, чувствуя себя лишней. Положение спасла Мэй: она непринужденно болтала со мной и была очень добра и чутка с Джулианом, благодаря ей он заметно расслабился.
После ланча с гамбургерами, прошедшего в напряженной обстановке, и долгого хождения по аттракционам под палящим полуденным солнцем я была рада, что все наконец закончилось. Я бы предпочла подождать их в отеле, и резкие манеры Джона отнюдь не улучшали моего настроения. Он все еще был мне дорог, и я до сих пор надеялась, что мы сможем стать друзьями и нормально общаться. Чего он боится, недоумевала я: неужели того, что я припомню ему старые обиды? Или захочу вернуть его? Может быть, того, что Йоко узнает, что я здесь, с ними? Вероятно, всего понемногу. Впрочем, Йоко так или иначе была в курсе, она ежедневно названивала Джону, следя за каждым его шагом. А я не собиралась ни заманивать его обратно, ни упрекать за былое.
Да, я все еще любила его, но быть с ним уже не хотела, да и пробуждать в нем угрызения совести считала бесполезным. Я рассчитывала только на дружеские отношения и на то, что он впредь не покинет Джулиана.
После того первого дня Джулиан уже спокойно ходил гулять с Джоном и Мэй, а я проводила время с Келтнерами, которые оказались очень милыми людьми. Их ужасно забавляли мои английские манеры, и они прозвали меня Мэри Поппинс. Когда Джону нужно было работать, Джулиан играл с их детьми. Джим и Син признались мне, что состояние Джона их беспокоит. Они считали, что Йоко управляет им. Она постоянно звонила, и он всегда боялся огорчить ее. Джон в шутку называл ее «мамочкой», и его любовь к ней граничила с ненавистью; он не мог оторваться от Йоко и в то же время злился и обижался на нее. Похоже, Йоко лично устроила его отношения с Мэй и отправила их прочь из нью — йоркского дома Дакота, где они жили. Что бы ни послужило причиной расставания — раздражение, скука или потребность в личном пространстве, — это решение приняла Йоко. Но вместо того чтобы просто отпустить Джона, она подыскала ему женщину по своему выбору.
Я была поражена. Если это правда, то, выходит, Джон предоставил Йоко полную власть над собой, играя в капризного ребенка под надзором строгого родителя. Куда же делся тот свободолюбивый, независимый Джон, которого я знала раньше? Почему ему так необходимо жить под каблуком женщины, которая, насколько мне известно, не очень — то и настроена демонстрировать ему свою любовь и преданность?
Очевидная параллель напрашивалась сразу — тетушка Мими. Джон вырос в тени авторитарной женщины. Это было то, к чему он привык и что было ему лучше всего знакомо. В то время как я после смерти матери дарила ему безоговорочную преданность и, любя, принимала его таким, какой он есть, Йоко обеспечивала ему безопасность и покой, исходящий от матери, которая всегда знает, что для него лучше. Прочитав несколько лет спустя интервью Йоко, где она сравнивала себя с Мими, я улыбнулась ее бесспорной проницательности.
А вот Джон и Мэй, хотя свела их Йоко, кажется, по — настоящему любили друг друга. От меня не укрылась взаимная теплота между ними, их ласковые жесты. Да и Келтнеры тоже замечали, что Мэй ему подходит и что он с ней счастлив.
В первые несколько месяцев их отношений Джон не раз попадал в скандальные газетные хроники за пьяные выходки в ночных клубах. Так, однажды он весь вечер просидел с гигиенической прокладкой, прилепленной ко лбу, и издевался над выступавшими на сцене музыкантами. Джим и Син сравнивали его с мальчишкой, сбежавшим с уроков. После бесконечных ограничений, которыми его окружила Йоко, он пустился во все тяжкие. С Йоко Джон был настолько отрезан от бытовых проблем, что не знал, как снять наличные в банке, как купить еды в супермаркете. Но постепенно его буйство прошло, он успокоился и получал удовольствие от обычной повседневной жизни с женщиной, которая просто любила его.
Пока Джулиан и Джон общались, я проводила время с Мэлом Эвансом, бывшим гастрольным менеджером «Битлз». Джон попросил его составить мне компанию и показать город. Мне было приятно увидеться с ним снова. Устрашающе грузный на вид, он отличался на редкость добрым сердцем. Я знала его жену Лил и их двоих детей — они когда — то гостили у нас в Кенвуде — и огорчилась, выяснив, что он ушел от них и живет в Лос — Анджелесе со своей новой подругой.
Мэл позаботился о том, чтобы я не скучала. Он сводил меня в отличный мексиканский ресторан, поил коктейлями из текилы, возил по городу. Его тоже расстраивали перемены в Джоне, и при упоминании о Йоко он всякий раз неодобрительно качал головой. В последний вечер нашего двухнедельного пребывания он зазвал нас всех к себе домой. Я поделилась с Малом своими трудностями в общении с Джоном, и он, наша безотказная палочка — выручалочка, тут же захотел помочь. Поразительно, но ему это удалось: пока Мэл наливал всем выпивку, Джон и Мэй подсели ко мне, и у нас завязался разговор. Наконец — то мелькнул проблеск надежды на оттепель в наших отношениях. Впервые после нашего развода Джон забыл про стыд и чувство вины и расслабился. «Как Роберто?» — спросил он. Я сказала, что мы развелись, и он выразил сожаление. «А ты как, в порядке?» Я ответила, что да, в порядке, и рассказала о нашей с Джулианом жизни в Меолсе. Джон ударился в воспоминания о Ливерпуле, старых друзьях и попросил меня передать всем большой привет.
В разгар вечера позвонила Йоко. Мое сердце ёкнуло. Неужели Джон опять надуется, как маленький, и подожмет хвост? К моему удивлению, этого не произошло. Он вернулся к нам все с той же улыбкой. «Джулиан замечательный малый, — сказал он. — Даже не верится, Син, он так вырос! Он уже не ребенок, с ним можно спокойно говорить о серьезных вещах».
К концу вечера я исполнилась оптимизма. Лед был сломан. Джулиан с отцом провели столько времени вместе, мы с Джоном разговаривали друг с другом, и рядом с ним была женщина, которая поддерживала и одобряла его отношения с сыном.
«Скоро мы постараемся опять пригласить Джулиана», — сказала мне Мэй, когда я высказала надежду, что Джон не станет ждать еще три года, чтобы снова повидаться с сыном. Мне она понравилась, и я очень надеялась, что они с Джоном будут еще долго счастливы вместе.
Мы с Джулианом улетели назад в Англию. Он был счастлив и полон впечатлений и рассказов о Джоне, который записал его игру на барабанах в студии и потом включил запись в один из треков альбома Walls and Bridges. Когда несколько месяцев спустя диск увидел свет, на обложке, среди прочих, стояло и имя Джулиана, чем он очень гордился.
После этой поездки Джулиан разговаривал с отцом по телефону каждые две — три недели. Обычно звонил Джон, однако Джулиан иногда набирался смелости и звонил сам. Он все еще стеснялся и испытывал некоторый трепет перед отцом, что неудивительно, учитывая эмоциональную скупость Джона и его статус всемирно известной рок — звезды. Но я надеялась, что со временем их общение станет более легким и естественным.
Ближе к Рождеству Джон пригласил Джулиана провести праздники в Штатах. Сын пришел в восторг, впрочем, как и я. Теперь мне не было нужды сопровождать его, я могла просто посадить его на рейс и передать на попечение бортпроводнику. А там, на другом конце, Джон его встретит. Все прошло по плану, и Джулиан улетел, немного напуганный, но в радостном возбуждении.
К тому времени Джон с Мэй переехали в Нью — Йорк, в квартиру, выходящую окнами на Гудзон. Джулиан описывал ее как небольшую по площади и очень светлую квартирку с двухмя спальнями. Там был балкон, на котором они часто сидели, и Джулиан сказал мне, что Джон однажды увидел оттуда НЛО.
Мэй была Джулиану как старшая сестра: она умела с ним разговаривать, и им было легко друг с другом. Джон все еще держался с ним немного напряженно и на расстоянии. Тем не менее Джулиан тогда уже начал учиться игре на гитаре у себя в школе, поэтому Джон показал ему некоторые аккорды, и они иногда с удовольствием играли вместе.
На Рождество Джон подарил Джулиану драм — машину, электронную ударную установку, на которой можно было подобрать любой ритм. Джулиану она очень понравилась, и они вдвоем пробовали играть под нее на гитарах. Джон был без ума от всяких технических штучек, и Джулиан никак не мог привыкнуть к маленькой коробочке, прилагающейся к телевизору, при помощи которой можно было переключать каналы, сидя на месте, — прообраз сегодняшних пультов дистанционного управления. С этим был связан один из самых неприятных для Джулиана моментов его каникул. Однажды утром, когда Мэй ушла, в магазин, а Джон все еще спал в гостиной, Джулиан, устав ждать, пока папа проснется, зашел тихонько в комнату, взял коробочку и начал переключать каналы. Хотя он старался делать это тихо, Джон проснулся и начал орать на него. Джулиан, испугавшись не на шутку, бросился назад, к себе в спальню и с тех пор внимательно следил за переменами в настроении Джона, чтобы, не дай бог, не спровоцировать его снова.
