Из больницы ушел расстроенным: в том ночном баре уже работать не мог. Режим неподходящий. К тому же там все прокурено, а я некурящий. Продержался месяц всего.
После больницы пришли деньги за фильм. Я с облегчением вздохнул. И… купил аппаратуру. Еще до этого, когда были деньги, я потихоньку прикупил колонки, дорогой пульт и сейчас приобрел все остальное для студии.
Платили в этом баре мне так. Наливали за игру шкалик водки. На самом деле — воду. Настоящую же водку продавали, и эти деньги отдавали мне. Каждая порция водки стоила восемьдесят франков. Я получал по сто, а то и двести долларов за ночь игры.
В это время я жил у моего друга Алена, брата моей бывшей жены Женевьевы, который мне очень помогал. По работе он переехал в другое место, и квартира пустовала. Поэтому я уже не платил за жилье. Хороший дом в приличном районе, а вот ванны почему-то не было. Я сам там соорудил душевую кабину. Грамотно провел трубы, спаял, сварил все, что надо. Ален остался очень доволен. Он до сих пор там моется и меня вспоминает теплыми французскими словами. А я его — русскими.
Продукты покупал в магазине. Что-то сам готовил. Ходить в рестораны позволить себе не мог. Хотя в ресторанах типа «Макдоналдса» бывал. Еще — в китайских, там вкусно и дешево. В Москве же, кстати, — все наоборот, в китайских почему-то дорого.
Меня потом в России спрашивали: Париж, ночной бар, а романы?.. Увы, было не до романов! Жил в постоянном ожидании разрешения на выезд, в стрессовом состоянии. Познакомили, правда, меня с одной дамой, актрисой. Даже была перспектива жениться. Но зачем? Что, работа от этого появится? Или жить на деньги этой дамы? Нет, решил уехать, надо собираться!
А «Жигули» подарил немцам
После выхода из больницы у меня появился ученик, играл на рояле. Но это были копейки. Если у нас в музыкальной школе занимаются два раза в неделю по нескольку уроков, то во Франции могут — раз в неделю по полчаса. Это несерьезно, мертвому припарки. Так пришлось перебиваться до следующего ноября…
А до этого у меня был очень забавный случай. Я же два раза ездил в Америку к моему режиссеру Войтеху Ясному. Он заверил, что скоро будем работать. Со своим земляком Франком Даниэлем, доцентом того же Колумбийского университета, он сделал сценарий по Александру Солженицыну «Карл Маркс в Москве». Такая фантастическая комедия о том, как Маркс приехал в Россию и увидел, что он натворил. Я тогда сказал Войтеху: чехи оккупировали Колумбийский университет…
Я подумал, что после участия в такой картине меня уже точно не пустят в Советский Союз…
И вот однажды, когда я сидел у Ясного, к нему пришел энергичный, небольшого роста еврей. Он назывался просто консультантом. Знал все студии, всех режиссеров, кому что надо. Ясный сказал:
— Вот есть восемь миллионов долларов. Думаю, на фильм этого должно хватить.
Консультант пожевал губами и вздохнул.
— Снять-то фильм можно, — сказал он. — Но после этого больше уже никогда снимать не придется. Потому что с таким бюджетом хороших актеров не взять и ничего приличного не выйдет. Конечно, может, вы продадите фильм и еще восемь миллионов заработаете. А может, и нет. Тем не менее второго фильма вам уже никто не даст!..
Я, Малик — мой менеджер и друг, мой коллега композитор Гена Гладков. Минск 2012 г.
Ясный показывал один из своих фильмов, который он снял в Чехословакии. Замечательный! Но первый вопрос, который задают в Америке: «А что вы сделали в прошлом году?» Ясный сделал какой-то фильм с маленьким бюджетом. Он не имел средств для воплощения своих идей. Но это никого не волнует. Раз не было денег, значит, вы никому не нужны!
И на этом все кончилось.
Композитору-иностранцу в Америке все же полегче, чем режиссеру. Мне достаточно послушать национальную музыку, чтобы написать в нужном стиле. Режиссер же, снимая в Америке, должен быть или американцем, или, по крайней мере, молодым. Он должен все знать до деталей. Потому что актеры могут быть из разных стран. Тот не так сел, тот не так держит что-то. Режиссер должен поправить и объяснить, как это делают в Америке. Скажем, в интерьере американского дома вот такого быть не может, а должно быть так. Ясный же — иностранец. Хотя и хорошо знает английский. Но ему уже за шестьдесят. И получается: во‑первых, иностранец, во‑вторых, за шестьдесят, в-третьих, в прошлом году ничего не снял. А то, что снял десять-пятнадцать лет назад, — уже не показатель.
Вот так. Ясный до сих пор фильма не получил.
Там я познакомился еще с одним режиссером, нашим эмигрантом. Он помогал делать дипломные фильмы режиссерам-выпускникам.
— Не знаю, — сказал он, — сколько мы сможем заплатить композитору. Нам дают всего сто тысяч. Играть будут наши актеры. Мы каждый год делаем по такому фильму. Его потом продают, расходы возвращаются, что-то даже зарабатываем. Так что тебе мы, возможно, заплатим три-пять тысяч. Хочешь?
Я говорю:
— Да, очень хочу!
Мне дали сценарий, средний, на мой взгляд, бытовая мелодрама. Режиссер-дипломник дал мне кассету музыки — в каком ключе он хотел бы, чтобы я сделал. Я вернулся в Париж и там написал несколько тем. Требовалось еще две песни. Я сочинил. И все это очень понравилось американскому режиссеру. Я сказал, что нуждаюсь в материале, потому что надо дальше сочинять музыку. Мне прислали одну сценку без текста. Говорю:
— Этого мало!
Мне отвечают:
— Срочно переписываем и высылаем кассету!
Месяц с нетерпением жду кассету… Звоню режиссеру. И слышу:
— Мы уже взяли другого композитора.
— Как так?!
— Ты же молчишь, — отвечает. — Решили, что передумал. Кассету-то мы послали в тот же день.
А через два дня получаю злополучную кассету. Она каким-то образом вместо самолета попала на пароход и спокойненько целый месяц плыла по океану…
Просто наваждение!.. Как будто Америку от меня заговорили! То негра Кэша не нашел, то у Ясного дела — швах, то кассета не летит, а плывет… Хорошо, хоть не утонула.
А тут еще и семейная жизнь не сложилась. Денег нет. Надо возвращаться в Россию!
А там за это время Гайдай сделал фильм без меня. Музыку написал Максим Дунаевский. Когда я приезжал по туристической путевке в Советский Союз, мы встречались с Гайдаем, и он дал мне прочитать сценарий. Я был готов написать музыку к фильму, но работать мне пришлось бы во Франции. Мы решили посоветоваться с директором «Мосфильма» Сизовым. Тот сказал, что он «за», но один ничего решить не может. Надо посоветоваться. Ему ответили: «Нецелесообразно!»
Когда после больницы я получил деньги за фильм и купил аппаратуру, то поехал в Германию и очень недорого приобрел «Мерседес». А во Франции за каких-то шестьсот франков нашел прицеп, такой, с какими ездят отдыхать. На нем было написано «Блины». Кто-то торговал в нем блинами. Я его сам перекрасил в белый цвет.
Наконец, в ноябре из России пришло разрешение…
Купленный «Мерседес» оставался в Германии. Оттуда я собирался поехать в Россию. Приехал в Гамбург на «Жигулях» с прицепом, возникла проблема — куда девать «Жигули»? Приятель посоветовал продать машину арабам — владельцам гаража. Те не захотели. Даже бесплатно на запчасти. А машина числится на мне, ее надо как-то оформлять. Поехали на автомобильное кладбище, но с французскими номерами и там брать не стали. Тогда мы подъехали туда ночью и, сняв номера, оставили мои несчастные «Жигули», которые никому оказались не нужны даже даром… Не довелось мне их вернуть на таможню.
А «Мерседес» у меня был белый. Так что возвращался я в Союз на «белом коне». С прицепом.
И снова здравствуй, Гайдай!
Аппаратуры было огромное количество. Весь прицеп забит. Выезжая из страны, при пересечении границы, нужно отметить, что я эти вещи увожу. Мне ставят печать, отрывают три листочка, и один листочек куда-то отсылают. Второй надо привезти в магазин, где делал покупки. Моя приятельница Маргарита Лурье по этому листочку получила для меня деньги (возвращают пошлину 20 %). С восьмидесяти тысяч около двадцати тысяч возвращают. На них я потом еще накупил аппаратуры. Маргарита мне очень помогала во Франции. К сожалению, ее уже нет.
