Но тогда я был совершенно наивен. Я верил, что тот, кто последние одиннадцать лет был кумиром народных праздников, кафе и обувных центров, до чертиков обрадуется возможности снова выступать перед широкой публикой.
Модерн Токинг был для Toмacа обратным билетом в свет рампы. Наконец–то он снова обзавелся пухленьким, хорошо откормленным портмоне и получил возможность старательно рубить капусту. И больше никто не переспрашивал: «Toмac… кто?», все восклицали: «Ах, да, господин Андерс!»
Еще есть такая поговорка: «Не кусай кормящую руку». Моя рука по локоть заклеена пластырями. После множества горьких «ох» я вынужден признать: милый Toмac ничему не научился…
Toмac сделал ставку на двух своих давних союзников: лживость и патологическую лень.
Разделение труда у нас было следующим: я один девять месяцев кряду мучился в студии звукозаписи, чтобы написать двенадцать новых и, насколько это было возможно, замечательных хитов. А участие Toмacа в создании пластинкисостояло в том, что он прилетал с Ибицы на четыре часа, с шумом мчался в студию, словно на пожар и получал микрофон из моих рук. А потом перепевал, скучно, равнодушно и невыразительно мои песни. Я выходил из себя. А это было чем–то вроде демонстрации силы: я, правда, ничего не умею, но без меня и ты не можешь ничего. На тебе, получай, Дитер.
«Ты не мог бы исполнить припев еще раз?» — я пытался встряхнуть его и вытянуть лучший результат. Но в ответполучал лишь его всем известный взгляд придурковатой таксы: «Зачем это, Дитер? Ведь я уже спел! Что–то не так?»
У меня просто в голове не укладывалось, что кто–то может быть настолько ленив и глуп. Ведь сам я даже через двадцать пять лет сохранил достаточно честолюбия, чтобы писать абсолютные хиты и показывать их всем. Но Toмac со своей манерой петь способен погубить любую из моих песен. То, что задумывалось, как тин–дэнс–клубная версия, получалось нытьем для старых бабок. Короче говоря, Toмac умудрялся лишить сентиментальное сентиментальности; он был словно собака поводырь, кусающая своего хозяина. Совместная работа имела крайне деструктивные черты.
К тому располагает и его техника пения. А ее он подслушал у Аль Мартино и Фрэнка Синатры. Только вот Фрэнк Синатра уже тысячу лет как мертв, а последний хит Аль Мартино «Blue Spanisch Eyes» давным–давно сожрала моль. Одним словом, техника пения Toмacа — устаревшая слезовыжималка. Он слишком долго тянет звуки и выдыхает их без нажима, без драйва.
В 1985, в начале карьеры Модерн Токинг, его манера петь и впрямь была клевой. Она подходила тому времени так же, как его прическа маленькой девочки и земляничный блеск для губ. Но в нашей среде нужно — цап! цап! — идти в ногу с тенденциями.
Кроме того, если не ухаживать за голосом, это выйдет боком: ведь голосовые связки — это мускулы, без тренировки они теряют форму. А тело Toмacа ясно доказывает, что его владелец ни в чем ином не упражняется до седьмого пота, кроме поглощения лапши и красного вина: изящные бедра толщиной со спасательный круг, симпатичные дряблые щечки. И намечающаяся тенденция к сексуальному третьему подбородку.
Бесформенность своего тела Toмac любит маскировать пиджаками, сшитыми специально назаказ, и славненькими корсетами. Что известно лишь немногим, ведь он слишком тщеславен. Все зашнуровано и спеленато, чтобы снизу не выглядывало брюшко. В конце концов, не можешь же ты вдохновенно исполнять модные песни, выставив вперед круглый животик почтенного отца семейства. При пении корсет вообще не мешал — для того, чтобы петь под фонограмму, требуется не много воздуха. Но как жаль! Как жаль, что еще не придуманы корсеты для голосовых связок.
«Знаешь, что», — продолжал я поощрять своего маленького пухленького капризного зайчика, — «послушай разок Backstreet Boys. Или Ронана Китинга. Или Вестлайф, как они поют».
«Ммф, Ммф…» — раздалось в ответ, и все осталось по–старому. Окей, думал я. Каждый в Германии может петь, как ему хочется. В конце концов, мы живем в демократичной стране. Но мне все время дышал в затылок страх, что мы выставляем себя на посмешище и нам следовало бы называться не «Модерн Токинг», а «дедули Токинг».
Проведя за микрофоном ровно два с половиной часа, Toмac уже требовал позвонить своему шоферу: «Да, ты можешь приехать через полтора часа».
Toмac опять уезжал, а работа только начиналась. Я включал компьютер, разрезал ленивое пение на двести пятьдесят отдельных слов и двигал каждое слово по фонограмме до тех пор, пока оно наконец не оказывалось там, где ему надлежит быть — в полной гармонии со всем прочим.
В заключение я вырезал все неудачные звуки. Если Toмac спел «гис», я вставлял в компьютер «а». «Кис» становилось «к». Иногда приходилось перебирать всю гамму и делать Карузо из швейной машинки. Это была нервная, кропотливая работа, она отнимала уйму времени.
Но возможности моего саунд–компьютера не безграничны. Даже целой кучи хитрейших уловок иногда не хватало, чтобы поднять песню на тот уровень, которого я хотел.
Обложки, буклет и видео для новых CD оставались, разумеется, моим личным хобби. Toмac этим ни капельки не интересовался. Все это время он со своей дорогой Клаудией нежился на солнышке на Ибице и строил из себя эдакого Бэкхэма. Так, как это понимают на юге, в Кобленце: плавочки от Прада, темные очки от Армани, часы Ролекс.
Toмac, хомячок.
В июне 2003 года наш последний альбом «Unverse» взлетел на второе место в чартах. Но я не обманывал себя, мы выиграли только благодаря «Германия ищет суперзвезду». Собственными силами Модерн Токинг этого не добился бы. Понимал ли это Toмac? На этот счет у меня были сомнения. Во всяком случае, мне показалось не слишком–то разумным, начинать в это время большое турне.
«Бургард, давай прервем турне», — кричал я на организатора турне Бургарда Цальмана, — «Я совершенно разбит! Я заболел псориазом! Стефания жалуется, что я совершенно не уделяю ей времени. Я уже несколько недель не видел своих детей! И… э… кроме того, у меня критические дни!» — я выдумал тысячу причин.
Но недаром «Цальман» означает «тот, кто считает», а не «тот, кто дарит»: «Побойся Бога», — закричал он в страхе, — «сцены забронированы, предварительная продажа билетов идет полным ходом! Дитер! Дитер! Расходы! Расходы! Мы уже не можем остановить все это!»
И даже Энди Зелленейт, мой кореш из BMG, дудел в ту же дудку: «Оооох, Дитерхен! Послушай! В следующем году вы отметите двадцатилетие! Я уже разработал сногсшибательный план для вас двоих. Я скажу только: почтенные матроны со всей Германии в слезах падут на колени. Диски раскупят, как горячие пирожки».
«Знаешь, Энди, это клевый план!» — защищался я, — «Но я не знаю, выдержу ли я с Toмacом еще полтора года»
Я хотел покончить с этим фиктивным браком. Если бы нас пригласили к Раабу и Со., я бы так и эдак позаботился бы о том, чтобы наши выступления состоялись по отдельности.
«Послушай!» — продолжал Энди, — «С коммерческой точки зрения это будет идиотизмом, если ты сейчас покончишь с этим. В следующем году вы гарантированно будете выступать в «Спорим, что…?» К тому же, ZDF собирается посвятить вашему юбилею передачу. И еще мы выбросим на рынок альбом «Best Of». Я тебе обещаю, все кассы так зазвенят, что мало не покажется».
Глаза Энди сияли в предвкушении двадцатимиллионного товарооборота. Там, где у любого мужчины, находится член, в штанах, у Энди лежал калькулятор. Я колебался. Черт возьми, Дитер! — я пытался взять себя в руки. Не валяй дурака! Еще несколько выступлений, а потом — все. В конце концов, даже Rolling Stones не выступают больше, с таким удовольствием спев «Сатисфакцию». Хотя, зарабатывать деньги — это так круто.
Я знал: Toмac с удовольствием согласился бы с тем, чтобы я дал нам обоим немного свободы. На Модерн Токинг, как на группу, ему было наплевать, но как программа по увеличению дохода, это было его любимое дитя. Несмотря на свою медлительность, он сразу же заставил себя основать фан–клуб Toмacа Андерса. Как правило, такие клубы бесплатны. А вот в этом, специальном, участники должны были платить несколько евро в качестве членского взноса. За это они получали ко дню рождения и на рождество какие–то сопливые открытки. Якобы, подписанные лично самим Toмacом, но на самом деле это был всего лишь компьютер.
То, что Toмac до жути любил деньги, было ясно мне уже давно. При этом его идея с платным фан–клубом была лишь одним из его фокусов. Они были не обязательно выполнены с английским верноподданичеством, но и не обязательно незаконно.
Сколько же криминальной энергии таилось в нем, каким бессовестными наглым он был, это я понял лишь несколько месяцев спустя. Будучи знакомым с ним двадцать лет. Я узнал, что мой напарник в дуэте постоянно меня обманывал. Я застукал его у бюджетной кассы, где он своими маленькими загребущими пальчиками наживался за мой счет. Славненькие корсеты стоят денег…
