Советским вооруженным силам — 60 лет
Я понимаю, вы устали: две недели непрерывных полетов. Но почему-то я, командир, старший по званию и по возрасту, нахожу в себе силы бегать по утрам и заниматься гимнастикой, а некоторые... — тут Салеев останавливает взгляд на ребятах из второго звена, — некоторые позволяют себе расслабиться, в результате продули в волейбол местным летчикам... Хорошо, что хоть не дали «побить» себя в небе... В общем так: всем собраться, разозлиться, довести себя до форсажа. Сегодня мы здесь последний день, потом идем домой. Сегодня будет самое главное.
Салеев произносит свой спич в бильярдном зале для летного состава. Сам он сидит на столе, а его подчиненные пристроились на стульях, табуретках и просто на корточках. То, что сейчас происходит, — не предполетные указания, для этого есть свое время, а просто разговор для поднятия тонуса. Обычно Салеев заводит его, когда предстоит что-то действительно сложное.
Гвардии старший лейтенант Богдан Сподарко смотрит на часы — ровно шесть. В это время нормальные люди еще спят, но у них, военных летчиков, свое расписание... Богдану кажется, что Салеев сгущает краски, подразделение работало над полигоном все дни на «отлично», будь то бомбардировка наземных целей или воздушные схватки. А то, что они проиграли в волейбол местным летчикам, — так это недоразумение, не больше. Хотя, конечно, все знают, как чувствителен Салеев ко всему, что касается престижа подразделения, которым он командует. Трудно представить, что бы с ним было, если бы его перехватчики уступили кому-нибудь в небе.
К счастью, на памяти комсорга Богдана Сподарко такого не случалось. Во-первых, ни один из летчиков, попавших служить в это подразделение, чья боевая слава рождалась в годы Великой Отечественной войны, не считал себя вправе быть ниже этой славы. И вторая причина — сам Салеев, его невиданная работоспособность, его опыт, командирский стиль, личный воздушный почерк. Если у ребят что-то не выходит, его воли хватает на то, чтобы заставить летчика довести трудную фигуру до «уровня классики». Любого летчика и любую фигуру.
Про Салеева рассказывают многое. Например, как он за полтора года из капитана стал подполковником, как однажды вместе с ведомым выиграл бой, сражаясь с четырьмя самолетами условного противника. Сам он, когда его начинают, расспрашивать, отмалчивается, обещая, что расскажет все, как было, когда доживет до зрелого возраста. Ждать, увы, еще долго: возраст зрелости у мужчин, по Салееву, наступает поздно...
Три дня назад подразделение работало с наземными целями; звенья одно за другим, получив задания, выходили на цель, пикировали и, отстрелявшись, возвращались на аэродром. Все шло хорошо. Но вдруг одна из пар докладывает на командный пункт, что в таком-то квадрате цель не обнаружена. Руководитель полетов приказал летчикам вернуться на аэродром.
Встретил их на земле сам Салеев.
— Почему не выполнили задание?
— Всю пустыню облазили, товарищ командир, каждый бархан. Нет цели!
И тогда он полетел сам, хотя и доверял своим ребятам. Раз они доложили, что цели нет, значит, ее нет. Опытные летчики не могли просмотреть «группу танков», спрятанную в голой, как ладонь, пустыне. К тому же на проявленной фотокассете действительно было пусто.
Но Салеев все-таки нашел цель. Из земли торчали два деревянных «дула», задранных вверх, все остальное, даже башни, были скрыты под грязным желтым песком, нанесенным на макеты ночной бурей. Как их удалось обнаружить Салееву, осталось непонятным: ведь рассмотреть на огромной скорости две жерди практически невозможно. Но Салеев есть Салеев.
...От гостиницы до аэродрома минут пятнадцать езды на видавшем виды автобусе. Сегодня воскресенье, базарный день. Из-под навесов тянет шашлыками, теплым хлебом и кислым молоком...
Но сегодня все это не для салеевского подразделения, сегодня очередные полеты. Автобус сворачивает на узкую бетонку, и через несколько минут мы тормозим у самолетной стоянки.
Вот они, «мигари», сверкающие на солнце серебряной обшивкой, узкие, распластанные над землей военные трудяги.
Первым должен уйти в небо разведчик погоды, сегодня это Владимир Каюров. Богдан Сподарко смотрит, как Каюров неторопливо идет к самолету, небрежно раскачивая «чепрашкой», так называют летчики шлем. Богдан слегка ему завидует: «пощупать» небо первому — привилегия самых опытных. Комсоргу, который налетал около 600 часов, все-таки далеко до Каюрова или Салеева, те идут в подразделении за ветеранов. Да, это, верно, очень здорово — пронзить МИГом вздымающуюся над пустыней алую зарю, уйти в крутой вираж, обрисовывая контуры фиолетовых облаков. Один в небе, один на сотни километров вокруг...
Вернувшись, Каюров скороговоркой докладывает результаты разведки погоды. Обычная предполетная процедура, своеобразный ритуал, смысл которого сводится к тому, что летать сегодня можно. Небо над пустыней — идеальный воздушный полигон, триста с лишним дней в году ясно, не то, что в средней полосе. Правда, здесь есть свои минусы. И главный из них — изнуряющая, доводящая до головокружений жара. Но, несмотря на это, тренировочные полеты продолжаются с раннего утра и до позднего вечера, пусть даже раскалена обшивка самолетов.
Первое задание — обычный перехват: звеном войти в зону, обнаружить самолеты «противника» и обстрелять их из фотопулеметов.
— Богдаша, когда мы к ним подойдем, ты с Богуславцем встанешь справа, наша пара — слева, двумя этажами: я — наверху, ты — внизу... — Виктор Гарькавый, командир звена, гвардии старший лейтенант, достает из нагрудного кармана комбинезона пластмассовый самолетик. — Сыграем?
И они, вооружившись каждый своей моделью, прикидывают варианты перехвата. Взрослые люди с игрушками в руках — картина, мягко выражаясь, странная, но все это в порядке вещей; каждый воздушный бой сначала проигрывается на земле с такими вот пластмассовыми самолетиками, занятия так и называются «пеший — по-летному». Потом всем звеном они взбираются на самолет Богуславца и, посадив Анатолия — самого молодого из всех — в кабину, гоняют его по связи, безопасности полета, аварийным системам. Это тоже входит в предполетный ритуал. Анатолий отвечает без запинок, уверенно и чуть снисходительно: гоняйте, мол, на здоровье, если хочется, меня от этого не убудет; вам же самим польза. После этого слезают вниз, довольные Богуславцем и друг другом.
— Ну, по коням. — Гарькавый надевает шлем и, не оглядываясь, идет к своему 41-му. За ним гвардии лейтенант Валерий Березин, его ведомый. Богдан направляется к 42-му, около которого его давно ждет техник старший лейтенант Леонид Комлик.
Комлик улыбается, значит, у него хорошее настроение. Машина, как всегда, в идеальном порядке, на приборной доске — ни пылинки, смазка везде новехонькая; даже антенна протерта суконкой, чтобы блестела на солнце.
Богдан включает двигатель, мелкой рябью дрожит воздух у хвоста самолета. Он машет Комлику и выкатывается к краю стоянки следом за машиной Березина. Они выходят к взлетной полосе вчетвером, гуськом — Гарькавый, Березин, Сподарко и Богуславец.
Отрываясь от земли, Богдан видит впереди над собой два уходящих огненных хвоста первой пары. Ночью их можно спутать с падающими звездами. В таком случае выручают приборы. Вробще, ночью, особенно в ясную лунную ночь, с многокилометровой высоты земля видна, как днем, видны даже складки барханов. А электрическое свечение городов замечаешь чуть ли не за 150 километров. Впрочем, в дневных полетах тоже есть своя прелесть: когда идешь над горами, их белые вершины всегда кажутся выше тебя — иллюзия, к которой надо привыкнуть. А как полыхает пустыня, три недели в году алеющая маками, и склоны гор, усыпанные тюльпанами!..
Они подходили к району воздушного перехвата, где-то неподалеку должна произойти их встреча с «противником».
— Богдан, мы почти на границе района, — послышался в наушниках голос командира.
— Все ясно, Виктор...
Он еще раз промерил расстояние до машины своего ведомого. Богуславец шел плотно, пожалуй, слишком плотно, если учесть, что в любую секунду Богдан может пойти на маневр. Они все радовались за Анатолия, наконец-то сумевшего побороть в себе боязнь сближения в воздухе, чувство естественное для молодого летчика. В небе надо стоять друг с другом намертво, достаточно ведомому отвлечься, слишком далеко оторваться от ведущего, они рискуют растеряться в небе, а значит, открыть «спины» противнику. Но сейчас Богуславец находился слишком близко; при современных скоростях, в непрестанно меняющейся ситуации воздушного боя это рискованно.
