Об особенностях чувства юмора у некоторых людей - San Tolyich

Однажды я гостил у своей троюродной сестры в небольшом городке Рождерстоун в Арканзасе, где она была замужем за владельцем небольшой фруктовой фермы.

Городок мне чрезвычайно нравился, горожане были милые, добрые, наивные люди, лето тогда стояло прекрасное, мои кредиторы меня потеряли из виду, а самое главное, я купил себе в этом городе прекрасную вишневую трубку.

Утром я рыбачил не небольшой местной речушке, днем работал над своей книгой, а вечера проводил в клубе в компании отцов города.

Я наслаждался покоем. Это мог бы быть рай на земле, если бы не одно «но».

Как я уже сказал, горожане были милые наивные люди. И у них не было чувства юмора. Они не понимали шуток. Абсолютно никто!

Ну разве что, кроме местных мальчишек. Да и у тех шутки были какие — то своеобразные. Они почему-то находили смешным бросать в меня гнилыми яблоками. Называли они это «Охотой на моржа».

После третьей или четвертой такой охоты я решил пошутить в ответ, но мою шутку они почему-то не оценили. Скорее всего потому, что много раз повторенная шутка перестает быть шуткой. Ну не от того же, что у меня под рукой не было гнилых яблок и мне пришлось швырять в них камнями?

Так вот, каждый вечер я проводил в клубе отцов города, что само по себе уже скучно. Но общение с джентльменами, не ведающими ни тонкого сарказма, а и хотя бы и откровенного розыгрыша, это просто пытка для меня.

За те два месяца, что я провел в Роджерстоуне, я наполнился нереализованными шутками по самую шляпу. Шутки рождались во мне с завидной периодичностью, но не умирали будучи показанными широкой публике, а копились во мне, ибо местная публика моих шуток не ценила, а шутки не желали умирать в безвестности и не выходили из меня до поры до времени.

И вот это время пришло.

Мне необходимо было пошутить, иначе я взорвался бы как старый пароход «Гордость Линкольна», на котором в пору своей юности я служил помощником кочегара, и который (пароход, а не кочегар) взорвался почему-то именно в тот момент, когда я набил полную топку отличных, вымоченных в газолине дров.

Я до сих пор уверен, что пароход взорвался будучи преисполненным гордости, причем не линкольновой а своей собственной — ведь мы все-таки обогнали «Черную жемчужину»! А ведь мы шли груженные до второй отметки вверх по Миссисипи!

Да что пароход, я тогда сам чуть не взорвался от гордости — я выиграл пари и мне досталась фуражка капитана «Жемчужины». Белый верх, золотой якорь, золотые же галуны — такой фуражки ни у кого не было на всей Миссисипи!

Как же я был горд, когда в первый раз надел ее себе на чумазую голову!

К сожалению, второй раз мне ее надеть не удалось — она утонула. Да и как бы ей не утонуть, когда я сам чуть не утонул в Мисси тогда.

Да и как бы мне чуть не утонуть, если меня пытался утопить капитан «Гордости». Все-таки, зависть — плохое чувство. Надо же было так завидовать помощнику кочегара, пусть даже фуражка того и стоила?

Так вот, юмор переполнял меня, и я готов был выплеснуть его, когда угодно и на кого угодно! Шутить в тот день я начал прямо с утра, едва проснувшись, еще затемно. Часа в два ночи.

Начав умываться, я не закончил этого занятия, а выплеснул воду из медного таза за окно. И совершенно случайно облил с ног до головы мальчишек — сыновей своей троюродной сестры, собирающихся идти ловить раков на дохлую кошку.

Уверяю, это вышло случайно! Ну не может же быть в жизни таких совпадений — чтобы вылитая мной в окно вода попала именно не тех, чей громкий шепот разбудил меня посередине ночи? Я же и не хотел их обливать, право слово, я просто решил пошутить — мне казалось, что от звука льющейся воды мальчишки подумают, что пошел дождь, и они не пойдут на реку. Отличная, на мой взгляд, шутка!

Избавившись от одной шутки и снизив давление юмора в своей черепной коробке я лег спать в отличном настроении. Что может быть лучше хорошей шутки перед сном! Сон после этого будет здоровым, крепким и долгим. С такими мыслями я уснул.

Сон был действительно здоровым и крепким, но почему — то пролетел как две минуты. Хотя спал я целых три! Я специально проверил это по часам, благо люблю спать при свете, а в гостях экономить свечи, сами понимаете, грешно.

Моя шутка с мнимым дождем была по достоинству оценена мальчишками и им захотелось еще немного прекрасного столичного юмора. Взрослые люди обычно в таких случаях аплодируют и кричат «Бис!», но мальчишки решили, видно, не шуметь громко, чтобы не разбудить родителей, и, поэтому, без лишнего шума просто бросили мне в окно дохлую кошку.

Пожелания публики — закон для меня! Я решил, что негоже подводить благодарную публику, и пошутил вновь. Нащупав в темноте в вазе на столике яблоко, я бросил его в окно. Будь у меня зрение как у кошки, то я бы конечно увидел, куда я попал. Но зрение у меня как у двухдневного котенка, поэтому я только услышал куда попал.

Старый садовник, спящий под навесом у конюшни, мою шутку не оценил. Я же говорил, что у взрослых в Роджерстоуне плохо с чувством юмора. Я решил повторить ребячью шутку с дохлой кошкой, но публика в лице садовника и эту шутку не оценила по достоинству, может быть потому, что ему не идет черная меховая шапка? Да, садовник, будь он в настоящем театре, тут сразу же попросил бы вернуть свои двадцать центов за билет… Но я же давал представление совершенно бесплатно, и хотя бы из чувства благодарности этот неблагодарный человек мог бы хотя бы промолчать, а не извещать всю округу о том, что он думает об этом нашем прекрасном частном театре и его актерах. Он был просто неблагодарный хам!

Однако галерка в лице сидящих на заборе мальчишек осталась довольна, о чем меня известил их смех и одобряющий свист. Публика же в лице старика скандалила и грозилась громом, молнией и садовой метлой. Публику надо уважать — это закон. Я подумал, что этому джентльмену надо дать