что придешь. А когда в Крепости встречались и вовсе обмирало. В живот падало. Но ты не опасайся, не трону. Нельзя мне Цитадель колдуна лишить, какой бы гнидой он ни был. Только помни: захочу если, когда угодно приду и жилу затворю. Бесполезным станешь. А бесполезным тут не место. Помнишь, что сказал мне, когда мучил?
Она наклонилась к уху креффа:
— Ты сказал: «Я приду еще. И буду приходить до тех пор, пока ты не взвоешь и не начнешь забиваться в угол всякий раз, встречая меня в Цитадели». Так вот, если я приду еще раз. Этот раз станет для тебя последним.
С этими словами выученица развернулась и растворилась во тьме перехода, оставив крепкого сильного мужика стоять на подгибающихся ногах.
В груди у колдуна поднялось что-то склизкое, трясущееся. Лучше подохнуть, чем жить без Дара, лучше как угодно сгинуть, чем стать никчемным. Словно сухую ветку — без усилий — переломила его неведомым колдовством проклятая девка. Только могучим усилием воли Донатос смог отлепиться от стены и сделать шаг, потом другой. Ноги казались деревянными, руки слабыми, а в животе ворочался все тот же холодный ужас. Как теперь скрыть его? Как не показать другим? Как не утратить единственную веру, какая всю жизнь его поддерживала — веру в себя?
И глухо стучало сердце, словно бы отсчитывая последние мгновения прежней жизни, которая закончилась навсегда. Назад уже не поворотить. С переломленным хребтом люди, бывает, живут. Вот только калечит это их сильно.
* * *
— Я привел послушницу, ходившую у меня в выученицах пять лет. Ныне ее вразумление закончилось, и я говорю за нее свое слово. Лесана рода Острикова готова принять пояс ратоборца из рук смотрителя Цитадели.
Креффы переглядывались. Нэд глядел на Клесха исподлобья, мрачный, словно грозовая туча. Казалось еще чуть-чуть и начнет метать молнии.
— Значит, пояс… — сказал Глава и в голосе его послышались раскаты грома. — Пояс никчемной девке. Вас где носило? За три года — ни слуху, ни духу — только оброчные деньги с оказиями пересылал. Да еще сороки несколько раз прилетали с записками, где выучей искать. Только по твоим сорокам ни одного послушника добыть не удалось! А теперь явился, когда и дождаться не чаяли, пояс требует!
Наставник Лесаны посмотрел на Нэда и ровно ответил:
— Я, Глава, не Велик день, чтобы меня дожидаться. И пояс я не требую. Мой пояс при мне, — Клесх указал глазами на свой, уже потертый и видавший виды широкий ремень. — Я прошу опоясать мою выученицу.
Про то, что их обоих не было в Крепости три года только потому, что им воспретили тут появляться, Клесх смолчал.
Казалось, даже во дворе было слышно, как смотритель скрипнул зубами.
Лесана глядела из-за спины наставника остановившимся взглядом, в котором не читалось ни смятения, ни волнения, ни неловкости. Будто смотрела и не видела, слушала и не слышала. А уж рожа-то какая застывшая, ну вся в креффа своего! Нэд поднялся из-за стола, за которым по обычаю сидел, и обвел глазами остальных обережников.
— Что скажете на речь сию? Упредить ли девке пояс и облачение?
В покое на несколько мгновений воцарилась тишина. Все припоминали, как Глава изгонял из Цитадели ратоборца с бестолковой выученицей. А теперь — немыслимое дело — полоумный вой не просит, а всем видом призывает никчемную послушницу опоясать.
Дарен хмуро взирал на Лесану. Девка в жилу так и не пошла. В росте, правда, вытянулась и по всему видно — сделалась крепка. Такую за зад ущипнешь — пальцы сломаешь. Нежного тела не осталось, вся твердая, словно доска.
Вот только жилы любому нарастить можно, как и мясо с любого согнать. А пояс ратоборца за одну только выносливость не дают. Поперед всего Дар для того нужен. И силы немалой. А крефф, как ни вглядывался, не видел в выученице Силы, не чуял. Стояла перед ним — не девка и не парень. Для девки слишком крепка и суха, для парня — тонка и узкоплеча. Ни рыба, ни мясо, ни хлеб, ни репа. Не пойми что.
— Я, Глава, на это так скажу, — пробасил со своего места наставник ратоборцев. — Ежели Клесх в выученице так уверен, можно и опоясать. Вот только я ее в бою не видал. Может, в наставнике кровь молодая играет? Кто его знает, чему он там послушницу учил, каким премудростям…
Клесх после этих слов так посмотрел на могучего креффа, что тот осекся и продолжил, словно споткнувшись:
— Так вот. Пока кто-то эту тощую не испытает, я опоясывать ее поостерегусь.
Со своего места подал голос Руста:
— А Дарен дело говорит. Мы ее и правда три года не видели. Как иначе понять, что девчонка из себя явит?
Креффы переглядывались, согласно кивая.
— Значит, испытывайте, — легко согласился наставник Лесаны. — Кто против нее выйдет? Озбра? Или ты сам, Дарен?
Вой поднялся со скамьи:
— Сам. Идем, малахольная, поглядим, чему ты там выучилась, — и он махнул рукой.
Девушка вопросительно посмотрела на наставника и только после его кивка последовала за могучим воином. Близ высоченного мощного креффа она смотрелась, словно колос рядом с дубовой колодой.
— Клесх, ой дурость затеял, — проскрипел, ковыляя мимо, Рэм. — Девка — ратоборец? И так курам на смех, а уж супротив Дарена… Ну, может, у тебя еще выученицы есть.
В ответ на эти слова крефф только усмехнулся и посмотрел поверх седой головы на Майрико, которая шла вместе со всеми к выходу.
Целительница казалась какой-то осунувшейся, уставшей, похудевшей. В уголках светлых глаз появились тонкие, едва заметные морщинки. Но она была все такой же стройной, гибкой, с белой нежной кожей, похожая на ландыш.
Лекарка улыбнулась ему и, проходя, мимолетно коснулась рукой плеча, словно бы желая выразить свое участие, свою радость. Он в ответ кивнул.
Озбра, Ихтор, Лашта, Бьерга, Ольст. Лица людей, которых он не видел несколько лет, мелькали одно за другим. Последним из покоев, следом за бледным и отчего-то растерянным Донатосом выходил Нэд. Лицо Главы являло собой застывшую личину недовольства.
* * *
Ратный двор Цитадели заполнился народом.
