тишине, и сказал:
— Спокойно, синьоры. Я понимаю, конечно, что подобное заявление синьора Калабрио приводит вас в состояние бурного веселья. Но всё-таки давайте его выслушаем. Прошу вас к доске, синьор Калабрио.
Рокко вышел к доске, где обычно чувствовал себя неуверенно, но на сей раз он был настроен на решительную борьбу за высокую оценку.
— Значит так, — начал парень, откашлявшись, — бедные и несчастные, замученные непосильной рабской работой на плантациях хлопка негры изнывали от непосильной работы на хлопковой плантации.
— Очень трогательно, — произнёс учитель, — мы все тронуты до глубины души и прониклись состраданием к бедным неграм. Поэтому больше можете не упоминать о хлопковых плантациях и непосильной работе. Только уточните, где изнывали эти бедные негры?
— Известно где, в Америке.
— Уточните, в какой Америке, Америк, знаете ли, много.
Это заявление учителя поставило ученика в тупик. Для Чеснока и одной Америки было много. А оказалось, что их несколько.
— В Северной, — шепнул мальчишка с первой парты.
Учитель заметил это и пообещал ему:
— Оторву уши.
— В Северной, — нашёлся Рокко.
— Хорошо, продолжайте.
— В общем, изнывали они, изнывали на хлопковых плантациях, изнывали, изнывали…
— И что? Изныли? — спросил учитель.
— А эти на них деньги зарабатывали.
— Кто эти? — уточнил учитель.
— Рабовладельцы деньги зарабатывали, а негры изнывали.
— Понятно, негры изнывали. И так всё время? — спросил синьор Колибри.
— Ну, не всё время. Когда у них были выходные, они в Новом Орлеане блюз придумывали или степ какой-нибудь.
— Какие талантливые. И что же произошло дальше?
— А на Севере жили всякие люди-северяне, янки называются. И больно этих янков коробило, что плантаторы на неграх столько денег зарабатывают, а они нет, поскольку эти самые негры на их фабриках не работали. И было от этого янкам очень обидно. А ещё эти янки очень злились, что эти южане-плантаторы больно уж культурные были. Только их частенько ветром уносило.
— Каким ещё ветром? — не понял учитель.
— А я почём знаю, каким, может, северным, а может, восточным? В учебнике про то не сказано. В учебнике сказано про культуру Юга и про унесённых ветром. А кого, куда, каким ветром уносило, ни слова не написано.
— Продолжайте. А то ещё выяснится, что уносило их в терновник, где они благополучно пели, — сказал учитель.
— Песни или псалмы? — уточнил Рокко.
— Продолжайте, — настоял педагог.
— Вот значит, и началась у них война. И янки пожгли культурным южанам всякие города. И бились они неизвестно сколько.
— Почему же это неизвестно? — не поверил учитель. — И некоторым очень, даже очень хорошо известно, сколько лет они бились.
— Ну, может, кому и известно, — согласился Чеснок. — Бог им судья. В общем, бились они, бились и победили в конце северяне. И присоединили к себе Юг — не дураки авось. А негров освободили.
— Какая романтическая история. И что же стало с бедными неграми?
— Известно что, негры с Нового Орлеана в Нью-Йорк переехали.
— Зачем?
— Как зачем, чтобы на фабриках работать. И чтобы северяне-фабриканты начали на них денежки зарабатывать.
— Ну и как? Получилось?
— Куда там, — усмехнулся Чеснок, — негры, они, конечно же, негры, но не совсем уж и дураки. Они все стали безработными, кому охота на фабрике горбатить. Стали получать пособие. Наркотиками приторговывать. Забросили свои дурацкие блюзы со степами и изобрели себе брэк-данс, хип-хоп и рэп. В общем, стали счастливы.
— Какая удивительная трактовка учебника, — сказал учитель и потёр очки, — вот хоть месяц я буду учебник читать, никогда к таким выводам не пришёл бы.
— А что же здесь такого удивительного? — насторожился Чеснок.
— Да нет там, в учебнике, ни про наркотики, ни про рэп, ни про блюз. Где вы всё это вычитали, любопытно узнать?
— В газетах, — ответил Рокко.
— А где вы такие газеты берёте?
— Да в порту. Там разные баре перед посадкой на пароход старые газеты выкидывают, а новые покупают. Вот я старые газеты беру и читаю.
— Ну, что ж, — подвёл итог учитель, — сегодня у нас был урок исторического мышления. И если я вашему дружку поставил пять, то вам мне совесть не позволяет поставить оценку ниже тройки.
— Тройки? — возмутился Рокко. — Что такое, какой ещё тройки?
В классе прошелестел ропот недовольства.
— Ладно-ладно, — улыбнулся учитель, — под давлением общественности и учитывая вашу сострадательность к несчастным неграм, поставлю вам четыре.
— Другое дело, — удовлетворённо улыбнулся Чеснок и сел на своё место.
После уроков вся банда собралась на рынке. У всех аж дух перехватило от скопления шумного, подпитого и денежного лоха.
— Ох-ох, сколько денег пьяных ходит кругом, — сказал Чеснок, — Буратино, если мы здесь не сядем играть, то всю жизнь потом будем жалеть.
— Знаю, — коротко бросил Пиноккио и пошёл среди толпы, выискивая полицейских.
Он нашёл двух сотрудников правоохранительных органов у лотков с мясом. Буратино знал одного из них. Это был тот самый толстый полицейский, который за один сольдо освободил Пиноккио от преследований Паджеро и его дружков. На сей раз полицейский не ел слив, так как потреблял груши. Груши были большие, сочные. И чтобы не капать на мундир, толстяк стоял в полупоклоне, но всё равно грушевый сок попадал на форму, что очень сильно расстраивало полицейского. Он на время останавливался, вытирал пятна на мундире рукавом и приступал к поеданию плодов снова. Второй полицейский не ел груш, он сидел на прилавке, слегка покачивая ногами, и пытался убить хоть одну муху дубинкой. Но делал он это довольно лениво, и по сему мухи кружили вокруг мяса весьма даже невредимые.
Некоторое время Буратино стоял невдалеке, наблюдая за полицейскими, собирался с духом. И после третьей груши, съеденной на его глазах, решился:
— Здравствуйте, синьоры полицейские, — вежливо поздоровался он, подходя к ним.
Оба полицейских оторвались от своих дел и неодобрительно посмотрели на мальчика. Посмотрели, но ничего не произнесли в ответ.
— Здравствуйте, синьоры полицейские, — уже громче сказал Пиноккио, подумав, что эти двое его не расслышали.
— Чего тебе? — спросил толстяк.
— Дубинкой по башке хочет, — ответил за Буратино неудачливый мухобой.
— Нет, синьоры, дубинкой я не хочу.
— Тогда что тебе нужно?
—
