эти мелкие твари? Верно?
— Ты не знал… — начала Амана, но я перебил ее.
— Не считай меня совсем лишенным здравого смысла. В первый же день, увидев, что зеркало спрятано в темном углу и закрыто плотной тканью, я подумал, что никто не будет принимать подобные меры предосторожности просто так. Мне не нужно было знать причину, чтобы это понять. Поэтому все три дня я тщательно завешивал зеркало. Три дня включая сегодня.
— Ты уверен?
— Да, абсолютно. Когда я вышел из покоев, зеркало было плотно закрыто, а больше никаких отражающих поверхностей в комнате нет.
— Тогда, получается…
— Кто-то проник ко мне в комнату, специально открыл зеркало и произвел магические манипуляции, создавая портал для стрекот, — сказал я, окидывая взглядом руины, в которые превратились такие уютные покои. — Либо целью этого было подставить меня, представив глупцом, а то и намеренным вредителем. Либо это должно было послужить отвлекающим маневром, а я оказался подходящей целью как чужак, от которого можно ждать любую оплошность.
— Отвлекающий маневр… — пробормотала Амана. — О, Пресветлая Хейма! — и, крутанувшись на пятках, выбежала из комнаты.
Я проводил ее взглядом.
«Либо, — закончил я уже мысленно, — кто-то знает или подозревает, что послание заговорщицы у меня, и вызвал стрекот, чтобы замести следы обыска, который устроил в моих покоях».
Впервые мне в голову пришла мысль, что, может быть, и не стоило брать тот моток цветной веревки. Отдал бы его Хеймесу, и пусть бы глава клана ломал голову над тем, что это такое и как оно расшифровывается…
Что вообще заставило меня эту вещь взять?
Я нахмурился, вспоминая.
Обычное любопытство?
Нет, определенно не оно. Чужие дела меня, если честно, не особо интересовали.
Может, какие-то предчувствия, которые я толком не осознавал, но которые руководили моими действиями?
Хм-м, тоже нет. Как я ни пытался ощутить хоть что-то, в памяти было пусто — не случилось тогда никаких вспышек интуиции, никаких таинственных ощущений.
Словно бы для меня было нормальным найти и спрятать от чужих глаз то, что могло когда-нибудь пригодиться.
Я был в прошлом преступником? Грабителем? Вором?
Но золото и драгоценности оставляли меня равнодушным. Имение Дасан, несмотря на некоторую разруху, было битком набито ценными вещами, да и казну клана никто не охранял, однако желания набить карманы у меня тогда не возникло.
Может, я был… ищейкой?
Так, кажется, называли людей, расследующих преступления. Вещь заговорщицы показалась мне ключом к раскрытию тайны, и именно поэтому я ее ухватил? Этакий привет из прошлого? Прошлого, которое я не помнил, но которое до сих пор вмешивалось в мои поступки?
— Прошу прощения, дан, — раздалось за спиной.
Я моргнул, осознав, что за своими размышлениями успел подойти к раскрытому окну и теперь невидящим взглядом смотрю вдаль. Моргнул, обернулся — неподалеку стоял слуга. Этот был более высокого ранга — я уже научился определять это по крою одежды — и владел собой куда лучше, чем обычные слуги. Его обращение было безукоризненным, голос — вежливым, взгляд — идеально спокойным. Тем не менее я был практически уверен, что ко мне он относится ничуть не лучше, чем те, кто смотрел с открытой неприязнью. Интересно, как я это понял?
Я присмотрелся к слуге еще раз, внимательней, и осознал — причина заключалась в его жестах, в оборванных движениях, в напряжении, с которым он держал себя. Лицо он контролировал прекрасно, а вот тело — нет.
Хм, а ведь я понимал язык тела без всяких сознательных усилий и прежде, просто не задумывался об этом…
— Данные покои временно непригодны для жилья, — продолжил слуга. — Вам придется перейти в другие.
Идея была здравой. Я огляделся, выискивая свой походный мешок — единственное, что мне тут принадлежало — и замер. Кто-то — и я подозревал, что это были вовсе не стрекоты — развязал шнуры горловины и высыпал все на пол. Слуги, выносившие поломанную мебель, просто переступали через свитки, оружие и прочее содержимое. Никто из них не попытался вернуть вещи на место или хотя бы сложить в кучу — еще одно доказательство их изменившегося ко мне отношения. Ладно хоть не топтались по вещам. Древние свитки, кстати, все оказались целыми, хотя стрекоты обожали грызть как бумагу, так и пергамент. Тут явно действовала защитная магия.
После того, как я многозначительно указал на разбросанные вещи и слугам все же пришлось все собрать и сложить, мы направились в новые покои.
Мда, идея временно поменять место проживания казалась здравой только до того, как я увидел, куда именно меня решили переселить.
— Нет, — я еще раз оглядел бедно обставленную комнату с потрескавшейся краской на стенах, расположенную прямо над кухнями — со всеми сопутствующими звуками и запахами — да еще и лишенную собственной ванной. Похоже, обитателю этого места полагалось мыться вместе со слугами в общих купальнях. — Категорически нет.
— Это лишь временно, дан, — голос слуги звучал все также безукоризненно вежливо, но я был готов поклясться, что уловил мелькнувшее в его взгляде злорадство.
Так, хватит с меня косых взглядов и молчаливой враждебности!
Я шагнул к двери, закрыл ее и задвинул засов, таким образом заперев слугу вместе с собой.
— Что вы делаете, дан? — все та же идеальная маска, но движения выдали нервозность.
— Я — собираюсь слушать. Ты — говорить. А дверь я закрыл, чтобы нам не мешали, — я улыбнулся той самой улыбкой, которая на званом обеде едва не заставила моего соседа сбежать, забыв о хороших манерах. На слугу улыбка тоже подействовала — маска невозмутимости пошла трещинами.
— О чем говорить, дан?
— О том, почему и ты, и остальные слуги вдруг начали относиться ко мне с такой враждебностью?
— Мне нечего вам сказать, дан. Уверен, вам показалось. И комната, конечно, не самая лучшая, но как временное пристанище…
— Бить чужих слуг считается дурным тоном, — сказал я задумчиво и на мгновение задался вопросом, откуда я это знаю. Впрочем, неважно. Наверное, оттуда же, откуда мне были известны все остальные правила этикета. — Но необязательно бить, чтобы причинить боль. Достаточно надавить на некоторые точки на теле человека и боль будет как от открытых переломов.
Так, а откуда я знал про эти точки?
Вот ведь… Что же за прошлое такое у меня было? Может и впрямь я был ищейкой, допрашивал преступников? А они народ упрямый, неразговорчивый, так что мне приходилось помогать им с процессом общения?
Но слуга, наконец, прекратил притворяться и уставился на меня с открытой неприязнью, которую, пожалуй, даже можно было назвать ненавистью.
— Неудивительно, что вам это известно, дан, — сказал он, будто выплюнул, а мой титул из его уст и вовсе прозвучал как грязное ругательство.
— Почему неудивительно? — спросил я, когда он опять замолчал.
— Потому что такие, как вы, любят мучить людей.
— Такие как я? — похоже, сегодня я был просто обречен повторять чужие фразы в виде наводящих вопросов.
— Такие, которые пользуются беззащитностью хорошеньких девушек!
Я моргнул. Вот те раз!
— Каких еще девушек?!!
Слуга на вопрос не ответил, лишь продолжил молча сверлить меня ненавидящим взглядом.
— Так, давай еще раз, — сказал я, пытаясь сохранить спокойствие. — Что именно я сделал, кому и когда?
— А то вы не помните!
— Раз спрашиваю, то, естественно, не помню!
Опять молчание. Да что ж это такое! Каждую фразу приходится вытягивать, будто клещами.
— Кто именно и в чем меня обвиняет? — потребовал я после очередной паузы, когда стало понятно, что слуга инициативу проявлять не будет.
— Я не собираюсь выдавать…
— Если я действительно виноват, — перебил я его, — в чем бы там меня ни обвиняли, то, как преступник, я уже прекрасно знаю, кто жертва. Не так ли? А если меня обвинили ложно, то своим молчанием ты покрываешь клеветника.
Слуга моргнул. Приоткрыл рот — что-то возразить — и закрыл. На его лице отразилось сомнение, которое, однако, быстро исчезло.
Так, логика тут не помощник.
— Может, мне обратиться к дану Хеймесу? — спросил я мрачно. — Уверен, он не откажется поговорить со слугой, который думает, будто имеет право решать, как обходиться с гостем своих господ.
Слуга заметно вздрогнул, но все же возразил:
— Дан Хеймес не станет заниматься подобной мелочью…
— Вчера в ритуальном зале я убил Могильную гирзу и тем самым спас всех, кто там был, включая сестру дана Хеймеса, — перебил
