— Не все знают, что медведи, частые гости кальдеры, находят серные бугры и раскапывают их. Лечатся, что ли? — неожиданно говорит то ли мне, то ли себе Карпов.— Пошли, покажу их любимое место.
По пути он объясняет, что кальдера со своим теплым влажным микроклиматом очень привлекает животных и птиц. У кромки термального поля, на прогретой земле, зимой не бывает снега, зеленеет мох и трава. Благодаря этому у пернатых, например, наблюдаются любопытные отклонения в поведении. Намного раньше начинается гнездование. Быстрее появляются птенцы, быстрее и растут. Птицы успевают даже, на удивление всем, произвести два потомства в год.
Стремительно идем по северному высокому краю термального поля. Под ногами ягодники. Внизу сверкают на солнце мокрыми глинистыми боками пестрые пологие бугры. Слышно, как в глубоких провалах бурлит густая глинистая масса. Карпов продолжает рассказывать о птицах.
Трудно сказать, постоянные ли жители Узона белые лебеди, но бывают они здесь круглый год — и на реке Шумной, и на Центральном озере. Зимним утром из густого тумана не раз доносились тревожные клики лебедей с озера. Следы на снегу выдавали их врагов. Лисы-огневки совсем близко подкрадывались к птицам. Но лебеди — птицы осторожные. Они старались держаться вблизи широких незамерзающих ручьев, которые несут им пропитание — синезеленые термофильные водоросли. Летают лебеди и на озеро Дальнее, куда, вероятно, занесли икру на лапках с реки Шумной. Здесь водится голец и, как ни странно, вырастает до крупных размеров, хотя озеро вулканического происхождения и зимой замерзает полностью. Снова загадка.
— А вот и следы! — восклицает Карпов.
Мы стоим на перемычке, застланной мягким ковром из мха и ягодника. Здесь растут жимолость, шикша и особенно много голубичника.
— Лакомился косолапый голубикой, всю ягоду с кустов посгребал. Так увлекся этим занятием, что потерял всякую осторожность. Правда, обнаружив меня рядом, страшно испугался, зафукал и бросился наутек,— смеется Карпов.— Хотя бурый камчатский медведь не робкого десятка, бывали экземпляры до полутонны весом. Один в наш дом лез через окно. Каков храбрец! Медведи здесь быстро приживаются. В кальдеру две семьи ходят. Это много для Камчатки, где в среднем шесть зверей на сто квадратных километров... Ну ладно, пора поворачивать к дому. Хотите вулканы посмотреть?
Остроконечные конусы... Только были они совсем игрушечные. Но клокотали так же, как и большие. Они выросли в маленькой ложбине и попыхивали паром из кратеров, время от времени изливая «лаву», очень похожую на настоящую. На них даже имелись побочные кратеры. Если постучать ногой по глинистому бугру, на котором образовался вулканчик, то раздастся гудение. Легко можно пробить дыру и увидеть, как на дне бурлит глина. Неподалеку от вулканчиков я увидел еще одно чудо Узона — грязевой котел Скульптор. Каждые четыре секунды он дарит глиняные цветы, похожие на розы.
Возвращаясь, мы обходим заросли пушицы, и Карпов страстно, другого слова не подобрать, говорит о необыкновенно подвижной системе термального поля. Он рассказал, как однажды с коллегами ушел в Долину гейзеров отбирать образцы гейзеритов в ручье, чтобы понять условия их образования. Когда вернулись, не узнали знакомое место. Возникла новая воронка, не меньше пяти метров в диаметре. В ней кипело мутное варево. Произошел газоводно-паровой выброс. В шлейфе выброса валялись куски породы. Так родился новый грязевой котел. Всего за несколько часов...
Карпов любит повторять слова А. Е. Ферсмана: «Кипит лаборатория природы», и добавляет: «А наш Узон — уникальная лаборатория».
— Ты никогда не видел золотой самородок? — пытает он меня. Чувствуя подвох, я молчу.
— Тогда на минутку свернем в сторону, посмотришь «поющую сковородку».
Карпов подвел меня к невысокому холму, поросшему травой. Под ногами, как в блюдечке, кипела вода. По ней прыгали пузырьки пара, издавая шипение и свист.
— Остряки еще прозвали подобные мелкие выходы термальной воды «душ снизу»,— замечает Карпов.— Но только внимательный человек обнаружит на дне «сковородки» находящиеся в постоянном движении окатанные камешки.
Карпов ловко выхватывает такой камешек, похожий на грильяж в шоколаде. Пока камень мокрый, он блестит и действительно напоминает золотой самородок. Но, высыхая, быстро тускнеет.
— Золотистая пленочка на камешке — это пирит, — объясняет Карпов.— В узонской природной лаборатории на наших глазах образуются рудные минералы. Перед исследователями стоят интереснейшие проблемы. Например, роль микробиологических факторов в гидротермальном образовании руды. А изучение следов нефти в кальдере, по-видимому, самой молодой нефти земли, поможет пролить свет на ее происхождение. На Узоне,— продолжает он,— обнаружены уникальные явления: самородные рудные элементы. Среди них золото, серебро, ртуть. Особый интерес вызывает находка самородного железа.
Карпов внимательно смотрит на мое лицо и, видимо, заметив тень усталости, неожиданно предлагает:
— Есть желание поплавать?
И мы отправляемся на знаменитое озеро Банное, слава которого вышла уже за пределы заповедника. Лесники мне говорили, что наличие родона в нем моментально снимает усталость. Геологи же всерьез убеждали, что приезжают купаться в Банном, чтобы подлечить радикулит и ревматизм.
Мы встали на крутом глинистом берегу. Я вглядываюсь в округлую чашу озера — его таинственные воды прикрывает легкая дымка испарений — и думаю о земле Узона, странный мир которого еще предстоит познать многим исследователям.
П-ов Камчатка
В. Лебедев, наш спец. корр.
Фото Г. Карпова и В. Николаенко
Сахара отлакирована прогрессом. Изучена. Изъезжена. Но лишь на первый взгляд. Оазисы с пальмовыми и апельсиновыми рощами, асфальт дорог, мотели и стоянки — вся цивилизация, вместе взятая, занимает пять тысячных процента территории этой колоссальной пустыни.
А на остальных 99,995 процента — все по-прежнему. Останься больше чем на двое суток без воды — и тебя ждет мучительная смерть от иссушающей жары. И все-таки всегда людей преследовала страсть, мечта, неистребимое желание — пересечь Сахару, эту самую большую пустыню планеты. Бросить ей вызов.
По Сахаре
...Машины уходят вперед, оставляя только следы на песке — ориентиры для тех, кто бежит через пустыню, разделив ее на двадцатикилометровые этапы сверхдальней эстафеты. Бегуны не хотят, чтобы автомобили сопровождали их, они стремятся быть подальше от запаха бензина и шума моторов. Пятнадцать мужчин и женщин поочередно бегут, передавая из рук в руки не эстафетную палочку, а альпинистский карабин — амулет, символ прежних побед. Пятнадцать человек, четыреста с лишним километров на каждого — по серому асфальту дорог Франции и Алжира, по чахлой траве бруссы — малийской полупустыни, по черному щебню мавританской пустыни, наконец, по ярко-красной пыли тропинок, ведущих к Дакару, столице Сенегала.
Такой способ дальних пробегов нам не слишком знаком. Это непрерывная эстафета: на каждом этапе бежит лишь один, а остальные обгоняют его на автомобилях, чтобы через два часа на дистанцию заступил кто-то другой. Впрочем, эстафета не совсем непрерывная. На самые жаркие полуденные часы бег останавливается. Бежать под почти отвесными лучами солнца рискованно даже в декабре.
Передвижная эстафета Париж — Алжир — Дакар была организована французским физиком Марком Буэ. Участники набирались из любителей. Им предстояло преодолеть более шести тысяч километров. В день двадцать километров на каждого.
Марк Буэ известен не только как организатор сверхдальних пробегов. Он начинал с того, что в одиночку переплывал Ла-Манш.
Затем — в 1978 году — первая непрерывная эстафета: бегуны преодолели пятьсот километров от Парижа до Лондона за сорок один час, повторив путь мушкетеров из знаменитого романа и опередив д"Артаньяна на пять (!) часов.
Следующий маршрут был олимпийским в буквальном смысле слова. Стартовав в Париже, эстафета протянулась до подножия Олимпа: две с половиной тысячи километров были пройдены меньше чем в полторы недели. Дальше — больше. Париж — Нордкап (традиция начинать маршруты от Парижа укрепилась): четыре тысячи километров. До «края земли» супермарафонцы добежали за две недели.
И вот 22 декабря 1985 года пятнадцать бегунов (среди них три женщины) стартовали от Орлеанских ворот Парижа. Старшему — Луи Ветцелю — 57 лет. Он командует семейным экипажем: в собственном «лендровере» Ветцеля места занимают его сын Филип и зять Жан-Луи Видаль. Автомобилей общим счетом десять, все вездеходы. Два небольших грузовичка представляют собой «службу снабжения», а восемь машин попарно перевозят бегунов: два коротких броска по двадцать километров, потом один длинный — 250-километровый.
