— Откуда здесь может быть уголь? — вскидывается Андрей.— Рано...
— Разлом. Все может быть.
Я стоял в стороне и наблюдал, как Андрей вертит керн в руках, а Давыдов сосредоточенно рассматривает схему. Почти неправдоподобная будничность картины: стоит вполне обычная, судя по вмятинам на железе и измочаленному брусу вагончика, видавшая виды буровая, и два парня деловито возятся у станка, а происходит все это на полуторакилометровой высоте, в почти недоступных горах Кодара. По ущелью примерно на уровне буровой по-прежнему ползли облака, и пейзажу этому больше бы, наверно, подошли две одинокие фигуры в штормовках, с рюкзаками, с геологическими молотками в руках. Но геология — это не всегда то, что рисует воображение: костры, палатки, вьючные лошади, сплав по бурным рекам. Вот Андрей и Петр целыми днями топчутся на крохотном пятачке буровой, не отрывая глаз от вращающегося снаряда, а рук — от рычагов станка. Геология — это еще и повседневная производственная жизнь. Нужно строить поселки, ставить буровые, налаживать связь, снабжение. Нужно было строить вот эту дорогу, по которой я уходил от буровой...
Туман таял на глазах. Глянуло солнце, и лучи его окончательно просушили воздух. Ущелье внизу и окрестные горы вспыхнули, засветились ярчайшими красками — от черных и фиолетовых теней в каменных провалах до золотистого сияния осенних лиственниц. Вершины гор, светившиеся снежными гранями, струя водопада с полукружьем радуги в водяной пыли заставляли вспомнить Кавказ. Но достаточно было взглянуть чуть ниже, чтобы перед глазами предстала тундра — бледно-зеленый ковер ягельника и мхов, покрытый темными пятнами кедрового стланика, а еще ниже — лиственничное редколесье. На дне ущелья, где шумит в камнях ручей, можно различить густые кроны рябин, березок, осин. И ни ветерка, ни малейшего дуновения воздуха, ни звука. Только стук бурового станка. Я оглянулся перед очередным поворотом, и теперь, когда взгляду открылась почти вся гора над буровой и ущелье над ней, вышка показалась мне неожиданно маленькой...
Все то, что окружает меня сейчас, и есть «промышленная зона БАМа». Вот эти горы, хранящие уголь. И другие горы, на которых мне еще предстоит побывать, сложенные из медной руды. И еще целая россыпь месторождений. Как правило, графические изображения их на картах ясны и отчетливы; здесь же, в горах, глаз путается в нагромождении каменных глыб, каньонов, лесов, распадков, и не так просто привязать к ним увиденные на схеме квадратики и кружочки месторождений.
Каменистая дорога идет под уклон, петляет по склону. Еще один поворот — и на огромной плоской стене вижу черный, как будто обугленный, ствол дерева, выступающий из камня. Толстая ветвь отходит от ствола. Она тоже каменная. Фактура дерева сохранилась полностью. А вся стена вокруг заполнена отпечатками травинок, стеблей, веточек. Я трогаю каменную пластинку, на которой отчетливый рисунок мелких листьев; пластинка легко отслаивается, и под ней оказывается другая, уже с новым рисунком. Передо мной — огромный каменный атлас древней растительности земли; сотни фотографий, сделанных природой с экспозицией в миллионы лет. А неподалеку другое удивительное зрелище: абсолютно черный, отливающий глянцевитым блеском склон — выход многометрового угольного пласта.
Почему-то именно горный пейзаж заставляет вспомнить, что и земля имеет свою биографию, свое детство, отрочество, юность; у нее, как у дерева, свои годовые кольца. Только в отличие от древесных на каждое такое кольцо природа тратила тысячи, а то и миллионы лет. Миллионы лет упорной незаметной работы. И вот результат: девять мощных пластов угля, содержащих около двух с половиной миллиардов тонн. Апсатское угольное месторождение. Миллионы лет — срок несопоставимый с тем, за который люди намерены преобразить эти места...
Солнце снова оказалось перед моими глазами, лиственницы впереди на просвет горят, как свечки, донесся снизу ровный шум воды, и на какое-то время мысли об индустриальном будущем этого ущелья показались мне надуманными, неуместными, а природа здесь — на редкость безмятежной и умиротворенной. Но вдруг к шуму воды добавился невнятный говор. Дорога вывела меня на небольшую площадку, заваленную отрезками металлических штанг, досками, брусом. На ящиках у обочины перекуривали монтажники. На площадке начинался монтаж новой буровой. Для меня освободили место, пододвинули чайник, банку сгущенки. Ощущение безлюдья и полного покоя, испытанного несколько минут назад, исчезло. Я молча прихлебывал крепко заваренный чай, не задавая никаких вопросов, и незаметно прерванный моим появлением разговор возобновился. Разговор сугубо деловой: как лучше и проще поднять вон ту штангу и что надо захватить завтра из поселка, чтобы не мучиться со сборкой вон того узла...
А пройдя еще километра два, уже на самом дне ущелья, я увидел, как на разрытом склоне несколько человек долбили ломами землю. Взлетала ледяная крошка из-под острия ломов и сыпалась на раскисшую землю, из которой люди с трудом выдирали свои сапоги. Это были взрывники. Расчищается место для закладки штольни.
В продолбленные лунки взрывники сыплют взрывчатку — гранулит, утапливают в ней красные патроны — боевики, соединенные детонирующим шнуром, и, оставив одного человека, уводят меня подальше. Через несколько минут раздается предупредительный выстрел, слышатся торопливые шаги взрывника. Потом тишина — и короткий резкий удар. Гром прокатывается по ущелью. Зашуршали в листьях, застучали о землю падающие камни. Бригада выходит из укрытий. Ложбина у дороги увеличилась и как будто подмерзла — грязи нет, поблескивает обнажившийся лед. Взрывники снова берутся за ломы и лопаты, а я спускаюсь дальше.
Пока нетронутая природа начинается всего в полуметре от меня, за обочиной дороги. Узкая ее лента — единственная территория, отошедшая в полное владение человека.
На первый взгляд дорога эта, брошенная для текущих производственных нужд, временная. Вид ее, особенно на горных участках, способен озадачить новичка. Когда сегодняшним утром, нагруженные оборудованием для буровой, мы тащились на машине вверх по горе, я повторял про себя наставление, полученное в поселке: «Главное — не пытайтесь выпрыгнуть на ходу. Прыгать некуда. С одной стороны — пропасть, с другой — каменная стена. Помните, это только с непривычки жутко смотреть. На самом деле дороги наши вполне надежны, а шофера — люди опытные. Положитесь на них». Но я все же не выдержал и спросил у шофера:
— Дима, у вас тут никогда не бывает аварий?
— Да нет,— мотнул головой Дима, но тут же радостно закричал: — Да как же не было?! Было! Как раз вон на том повороте машина сползла за обочину. Вон там, впереди.
Я взглянул на неумолимо надвигающийся поворот и, честное слово, лучше б не смотрел: дорога, как мне показалось, вставала в этом месте на дыбы и исчезала за поворотом; на узкую колею напирала стена из грубо вырубленного взрывами камня, а с другой стороны — пустота, слабо разреженная верхушками лиственниц. Я спросил, с трудом разлепив губы:
— И что, жертв не было?
— Да нет, что ты, откуда? Сползли, и все.
Внизу дорога порой прерывалась — машины сползали в ручей, переваливаясь с камня на камень, проползали по воде десятки метров до места, где дорога возобновлялась, и выруливали на сушу. Короче, дорога эта, казалось бы, во всех отношениях временная. И все же, пусть не идет она в сравнение с автомобильными трассами, Байкало-Амурскую магистраль тянули сюда как раз для того, чтобы соединить ее вот с такими дорогами.
Так, вспоминая утреннюю поездку, и шел я по распадку, пока не долетел до меня шум дизель-электростанции. Значит, поселок уже близко.
...Разбросанный на трех террасках, зависших на каменистом обрыве над горной речкой Быйыки, или, как называют ее в поселке, Буйков, поселок апсатской геологической партии был на удивление компактен. В нем было все. Контора, мастерские, гараж, жилые домики и общежитие, столовая, клуб, магазин, детсад. Все это было расположено вокруг центральной улицы и надежно обеспечивало нормальный быт полутора сотням жителей Апсата. И строился поселок не на скорую руку, достаточно взглянуть на капитальное здание дизель-электростанции. «Работает у нас в основном молодежь,— рассказывал мне главный инженер партии Спиридонов, знакомя с поселком.— Средний возраст не превышает двадцати пяти лет. Есть и комсомольско-молодежная бригада». Да и сам Алексей Александрович, уже успевший и отучиться, и поработать здесь, в Забайкалье, а потом еще и в Монголии, молод, ему около тридцати.
Работы на Апсате только разворачиваются, пока идет разведка восточного фланга месторождения. И партия располагается здесь по-хозяйски основательно, с прицелом на будущее. Стучат с утра до вечера топоры на высоком срубе возле конторы — студенты читинского стройотряда подводят под крышу спортзал. А на третий день моей жизни в поселке было торжественное событие: открытие бани.
