— Тпр-р-р, милая, чтоб тя черти взяли, стой, любушка!
Любушка запрядала ушами, тряхнула умной головой и, не обидевшись на чертей и на бестолковые вожжи, остановилась, глубоко вздохнув.
— Что, Матвеич, отсюда вчера брали?
— Нет, не брали. Солнце помешало.
Мужики спрыгнули с повозки. Василий Васильевич взял лошадь под уздцы, повел в сторону какой-то лужицы, что блестела в траве.
Мы стояли посреди луга. Но ехали же на рыбалку? Я тоже подошел к луже. Узкие жухлые листья лежали на дне. Зачерпнул воду ладонью. «Листочки» мгновенно ожили, разлетелись по краям озерца.
Подогнав телегу к самой воде, Василий Васильевич раскатал голенища болотных, до пояса, сапог, достал ведро, зачерпнул и вылил в бочку. Аркадий Матвеевич тем временем взял косу и в несколько широких, уверенных взмахов скосил охапку сочной луговой травы. Потом мужики зачем-то раскатали бредень. Плавно обогнув им лужу с одной стороны, стали тщательно выбирать сеть. Проснулось рябью мелких волн высокое утреннее небо, отразившееся в водяном зеркале.
Вот он, улов: килограмма полтора мелкой рыбешки!
Узловатые пальцы бережно выбирают из бредня и бросают в ведро с водой маленьких рыбок.
— Это сазанчики, это сомята,— показывают мне.
Жду с недоумением, чем закончится операция. Вот так рыбалка! В разговоре сулили центнеры рыбы, а тут...
— Для кошек, что ли, ловим?
Мужики не ответили.
Они выпустили молодь в бочку, которую прикрыли свежескошенной травой, и телега, покачиваясь, отправилась к новой луже. Подначивая друг друга (горазды же тишковцы, или, как они предпочитают себя называть,— «тишки», на крепкое, но незлое словцо!), рыбаки искали бочажки и лужи, где, едва оформившись из икринок, начинали свою жизнь мальки.
Мы долго ходили вокруг воды с бреднем, и я стал понимать смысл происходящего. Отчетливо представил, как по весне, когда поднимается вода и заливает пойму, идет тяжелая рыба метать икру на мелководье. И не зря ругали мужики кого-то за брошенный в поле хлам. Придя на нерест, рыба бьется о кучи металлической стружки, о горы битого стекла своим жизнедарующим телом...
Возвращаемся, лишь солнце начало припекать. Беспокоюсь: наши рыбки, наверное, плавают в бочке кверху брюхом. Мне растолковывают, что сазанчики лучше всех рыб переносят путешествие в железном аквариуме, а вот щурята (их рыбаки зовут строго — щуки, выказывая этим свое отношение) действительно чаще всего гибнут. Поэтому собирать молодь, оказывается, можно только ранним утром, пока солнце не успевает нагреть воду в бочке.
— Тпр-р-ру, милая, приехали! Прибыли наши ребятишки.
Мы стали у протоки, опушенной густым камышом. Матвеич залез на телегу, зачерпнул ведро и подал Васильичу. Тот сделал шаг и с размаху выплеснул улов.
Рыбешки, очутившись в воде, сначала застыли, затем слабо зашевелили плавничками, с трудом забирая жабрами родную, но еще не очень знакомую стихию, потом вдруг встрепенулись, начали работать хвостом, пытаясь удержаться спинкой вверх. Некоторые рыбки еще робко отлеживались на отмели, а те, кто посмелей и посильней, уже плыли навстречу большой воде...
Я смотрю на Аркадия Матвеевича и на Василия Васильевича и чувствую, что сам, как и они, уже давно улыбаюсь.
И так каждым прохладным, как речная вода, ранним утром бригада самого крупного в районе рыболовецкого колхоза «Астраханец» выезжала на спасение рыбьей молоди. Я нисколько не жалею, что не поймал в Тишкове в то лето большой рыбины. Ведь только ведро спасенных нами мальков, утверждают рыбаки, может дать в путину целый план. А больше и не надо. Остальные пусть живут себе.
Село Тишково, Астраханская область
Виктор Куликов
Черная стрела Аутописты-дель-норте — Северной автострады,— пронзив пригороды Боготы, вырвалась на простор плоскогорья. Серебристые эвкалиптовые рощи то подступали к самому асфальту, то вновь отбегали к подножию лесистых холмов, грядой тянувшихся неподалеку.
День выдался солнечный, жаркий. Плато лежит на высоте почти трех тысяч метров. Наверное, поэтому небо здесь не блекло-серое и не жиденько-голубоватое, а ярко-синее. Легкие кучевые облака скользят, кажется, над самой головой.
Директор Музея золота Боготы — известный колумбийский археолог, антрополог и историк Луис Дуке Гомес — везет меня во владения Эльдорадо.
Эпоха конкисты — завоевания Южноамериканского континента испанцами — породила несметное множество сказаний. Но легенда об Эльдорадо выделяется среди них особо. Слово это, в переводе с испанского означающее «позолоченный», стало символом несметных богатств. Кто-то полагал, что так называется гора из чистого золота, кто-то искал таинственный золотой храм, кто-то — край, где земля усыпана драгоценными самородками. Конкистадоры свято, фанатично верили в то, что Эльдорадо существует, иначе все их лишения и муки становились бы бессмысленными.
Эльдорадо действительно существовало. Хотя и в более скромном виде, нежели в воспаленном алчностью и желтой лихорадкой сознании конкистадоров.
В центральной части Колумбии между двумя цепями Анд простирается обширное плоскогорье-альтиплано. На нем с доколумбовых времен обитали индейские племена чибча-муиска. Число жителей этого альтиплано к началу XVI века достигало миллиона человек. В их владениях не было ни золотых жил, ни золотоносных песков. И тем не менее никакие другие племена не могли соперничать с чибча-муиска в богатстве. Ибо на территории, занимаемой ими, находились единственные изумрудные копи и единственное на севере Южной Америки месторождение каменной соли. У доколумбовых индейских культур соль ценилась даже не на вес золота — дороже.
Самым могущественным среди раннеклассовых государств региона было Баката. (Кстати, отсюда и название столицы современной Колумбии — Богота.) На его территории, в кратере давно потухшего вулкана, находилось необыкновенной красоты озеро. Именно здесь было основное святилище государства, именно здесь жрецы приносили главные жертвы богам. Покрыв тело золотой пылью — вот откуда родился образ Эльдорадо,— вождь ступал на небольшой плот и в сопровождении верховных жрецов выплывал на середину озера. В воду летели самородки, изумруды, золотые предметы культа. А затем вождь и сам торжественно окунался в священные воды...
Несмотря на лихорадочные усилия, конкистадорам так и не удалось обнаружить легендарное озеро. Прошло несколько веков, и за поиски Эльдорадо принялись ученые. После долгих и бурных споров они пришли к заключению (хотя полного единомыслия в данном вопросе не существует и поныне), что сокровища чибча-муиска сокрыты на дне вулканического озера Гуатавита, расположенного километрах в шестидесяти к северо-востоку от Боготы...
Наше восхождение к гребню кратера заняло менее часа, но отняло много сил. Вопреки первому впечатлению, склон оказался довольно крутым. Его устилала высокая — выше колена — подушка из жестких и колючих трав и кустарников, сплетенных буквально намертво. Идти приходилось как по болоту — мы проваливались, выбирались на твердую «почву», снова проваливались. Гребень кратера этого потухшего вулкана лежит выше трех тысяч метров, и, помимо прочего, недостаток кислорода вполне определенно давал о себе знать.
Но вот наконец перед нами озеро. Правильные круглые очертания, до противоположного берега — метров сто, глубина, как мне сказали, около сорока метров, а на сколько уходит вязкая толща ила — одному богу известно. Цвет воды туманно-зеленый. Да это, собственно, и не вода, а взвесь ила, в которой не видно даже опущенной по локоть руки.
Меня потрясло царящее вокруг безмолвие. Ни души, ни звука. Красивейший уголок, одно из тех мест, где можно прикоснуться к прошлому, почувствовать, как оно проникает в душу, осознать бездонность истории. Озеро и сегодня осталось своего рода святилищем. Сюда добирается лишь тот, кто испытал манящий зов старинной легенды, кто ценит эти минуты одиночества между невероятно синим небом и непостижимо зеленой водой...
Владения наркомафии
Лошадей седлали при жидком свете керосиновых ламп. В конюшне, как и во всем поселке, не было электричества. Ночь выдалась холодной, и тепло животных казалось от этого вдвойне приятным. Лошади всхрапывали и переступали по земляному полу. Запах седельной кожи и конского пота причудливо переплетался с терпким ароматом неведомых ночных цветов.
Выехали затемно, чтобы встретить восход солнца уже у цели. Дробный стук копыт звучал ватно, приглушенно — вся долина была до краев заполнена облаками. На ночь они прижимаются к лесистым склонам и словно дремлют, а поутру воспаряют, согретые теплыми лучами рассветного светила.
