Хельга замерла. В комнате кто-то есть? Но как это возможно? Она была совершенно одна, когда пришла в себя.
Девушка вдруг поняла, что обратился к ней не тот человек, что ее похитил. Она снова почувствовала неприятный запах, который постепенно усиливался. Запах смерти и тлена.
Шагов слышно не было, но Хельга чувствовала, что жуткое существо приближается к ней. Она почти физически ощущала ауру зла.
Девушка уткнулась головой в деревянную дверь и тихо заплакала от отчаяния.
– Ну, ну, – услышала она приятный низкий голос, звучавший почти отечески, – кто это тут у нас плачет? Ничего плохого вам никто не сделает. Пойдемте, я лишь хочу, чтобы вы ненадолго составили мне компанию. Мне часто бывает так одиноко.
Оцепеневшая от ужаса Хельга вытерла слезы и медленно повернулась.
Перед ней стоял высокий мужчина с аристократическими чертами лица. Высокие скулы, тонкий подбородок, длинный тонкий нос и чуть полноватые губы. Это было очень привлекательное лицо, в котором главную роль играли глаза.
Хельга завороженно смотрела в эти глаза – темные, глубокие, полные жизни…
Девушка вздохнула. Все страхи вдруг свалились с ее плеч, она не чувствовала ничего, кроме радости от предвкушения того, что с ней должно произойти.
– Ну, вот видишь, моя дорогая, – услышала она успокаивающий голос. – Все хорошо!
Его губы растянулись в улыбке. Острых клыков она не заметила.
Мужчина поцеловал ее. Это были дурманящие прикосновения, заставлявшие забыть обо всем. Она полностью отдалась своим новым ощущениям, чувствуя, как уходит почва из-под ног. Себе она больше не принадлежала. Это было горько-сладкое блаженство. Боль еще слабо пылала внутри, но весь окружающий мир словно оказался за пурпурным занавесом.
Хельге показалось, что ее тело стало легким, практически невесомым. Больше ничто не связывало ее с прежней жизнью. Она уже не вспоминала ни о муже, ни о детях и только слышала в своей голове голос: «Теперь ты принадлежишь нам, отныне и навсегда».
* * *
– Катрин, мне уже нужно выходить. Чем я могу тебе помочь? – молодая журналистка Вероника Бланк стояла в дверях, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и смотрела на свою подругу Катрин Бауэр.
Та стояла у окна, погруженная в мысли, и смотрела на освещенный солнцем Грюневальд – зеленое море листвы, одно из «легких» Берлина, дарившее столь необходимый в мегаполисе кислород.
Вероника подошла к Катрин, озабоченно положила руку на ее худенькое плечо и повторила вопрос. Катрин посмотрела на нее своими небесно-голубыми глазами, подернутыми пеленой печали.
– Ну, что с тобой? Так дальше не могло продолжаться. Поверь мне, уйдя от Бернда, ты приняла самое верное решение. Ваш брак и так был невыносим для вас обоих. Ты должна попробовать все это забыть, провести, наконец, итоговую черту. Как думаешь?
Она ободряюще посмотрела на Катрин. Подруги, дружившие еще со школы, были очень непохожи. Катрин – изящная блондинка, создававшая впечатление хрупкой и ранимой особы. Вероника – весьма худая, но крепкая, с короткими темными кудрями.
Опять, как это уже не раз случалось за последние недели, Вероника чувствовала, что подругу что-то сильно тяготит. Что-то большее, чем разрыв с мужем. Это же чувство посетило журналистку, когда примерно месяц назад Катрин неожиданно появилась у дверей ее квартиры. Девушка осталась жить у журналистки, но до сих пор так ничего и не рассказала о том, что ее мучает. Видимо, не собиралась рассказывать и сегодня.
– Ладно, мне нужно бежать. До вечера!
Когда дверь захлопнулась, Катрин закрыла ее на засов, повесила цепочку и на все обороты провернула замок. Впрочем, этот обязательный ритуал не давал ей никакого ощущения безопасности. Когда Вероника уходила и Катрин оставалась одна, он снова возвращался, – ужас, который месяц назад заставил ее сбежать в Берлин. С тех пор не было ни одной ночи, чтобы ей не приснился Монзинген. Деревня, затерянная где-то в пфальских лесах, где ей тетка Эльза подарила дом.
Катрин и ее муж Бернд хотели там начать все заново, после того как их сын утонул в озере Ваннзее. Они пытались пережить чувство вины и возникшую отчужденность. Но получилось все совсем по-другому. С каждым днем Бернд все больше и больше менялся и отдалялся. После появления некоего сомнительного коллеги из музыкальной академии, в которой Бернд периодически читал лекции, стало еще хуже. А затем и совсем невыносимо.
Катрин застонала и закрыла лицо руками. Она снова вспомнила доктора Герхарда Вайса, мужчину, который хотел ей помочь и заступился за нее. С его помощью она узнала о том, что происходило в подвале старого дома. В какой-то степени она обязана ему жизнью. Вероятно, без него она бы оставалась в неведении и не заметила бы надвигавшуюся опасность.
Молодая женщина хотела бы никогда больше не вспоминать об этом, но снова и снова представляла сцену борьбы кошмарного демона с деревенским пастором. Он, видимо, давно сделал Герхарда своим слугой…
Катрин посмотрела на небо. Начинало смеркаться. А после тех кошмарных дней в Монзингене она не выносила темноты.
Она села за письменный стол и попыталась поработать. Катрин была переводчицей, работа очень ей нравилась. Но она не могла сконцентрироваться. Отсутствующим взглядом она смотрела на изящный, тонкой работы золотой крестик на длинной цепочке, лежавший рядом с настольной лампой.
Она взяла его в руки. Золотое распятие тускло блестело в свете лампы. Лишь когда на крестик упала слеза, Катрин поняла, что плачет. «Герхард, – подумала она с горечью, – Герхард, прости меня…»
Вероника Бланк вернулась домой раньше обычного и сразу рассказала подруге о том, что ее шеф празднует день рождения и уже пригласил полгорода на масштабную вечеринку.
– Мы идем туда вместе, – заявила она тоном, не терпящим возражений.
Катрин посмотрела на подругу с удивлением.
– С чего это ты вдруг решила? Мне нужно работать, я за сегодня еще ничего не сделала.
– Значит, уже ничего и не сделаешь. Переодевайся, и мы через полчаса выходим!
– Но Вероника, я… – начала было отнекиваться Катрин, но подруга не дала ей договорить.
– А теперь послушай меня, моя дорогая. Я вполне в состоянии понять твои чувства. Ты все еще любишь Бернда, несмотря ни на что, и тебе очень тяжело дается расставание. Но это нормально. И нет никакого смысла в том, что ты тут прячешься от всех. Ты должна начать жить заново. Тебе надо выходить в люди.
– Я не знаю…
– Зато я знаю! Даю тебе полчаса, – с этими словами Вероника вышла из комнаты.
Катрин сдалась. Возможно, Вероника права, и дальше так продолжаться не может.
* * *
Издатель газеты жил на роскошной вилле в фешенебельном квартале Целендорф. Похожий на парк земельный участок заливал праздничный свет бесчисленных ламп и фонарей. Шикарные лимузины стояли вперемешку с подержанными малолитражками.
Царила весьма располагающая, веселая обстановка, которой вскоре прониклась и Катрин. Она встретила несколько старых знакомых, общалась с ними, пила шампанское. Девушка от души смеялась, непринужденно болтала и даже танцевала.
Не успела Катрин оглянуться, как наступила полночь. Сад заполнили огни красочного фейерверка и восторженные возгласы гостей.
Веронике на следующий день нужно было рано приехать в редакцию, поэтому она предложила подруге поехать домой. Катрин согласилась.
В машине Вероника сказала:
– Ну, вот видишь, вечер был прекрасен! Это то, чего тебе не хватало. И скоро ты перестанешь плакать по Бернду.
– Да я этого и не делаю, – возразила Катрин. Но алкоголь сделал свое дело, и впервые воспоминания нахлынули на нее, не встретив никакого внутреннего сопротивления. – Это все было так ужасно!
Ее слова насторожили Веронику. Когда машина притормозила у светофора, она обеспокоенно посмотрела на подругу:
– Что случилось? Он тебя бил?
Катрин отрицательно замотала головой. А затем вдруг начала смеяться. Это был отчаянный, истерический смех, завершившийся рыданиями.
– Катрин, когда ты два месяца назад приехала ко мне, я почувствовала, что во всей этой истории что-то не так. Но я не думала, что все настолько плохо… Может, мне поговорить со своим знакомым психологом? Вдруг тебе станет легче, если ты ему расскажешь, что произошло на самом деле?
Катрин снова замотала головой. Она уже взяла себя в руки, вытерла слезы и инстинктивно схватилась за золотое распятие, которое она всегда носила на шее.
– Уже все в порядке.
– Да ничего не в порядке. Я вижу, что ты на грани срыва. И я не могу безучастно на это смотреть.
Вероника помолчала и затем спокойно спросила:
– Это как-то связано с распятием?
Катрин вздрогнула и спрятала его под блузку.
– Нет. Мне не хочется об этом говорить.
– Я прошу тебя! Ты должна мне сказать…
