тебя. А она еще молода…
Гриша, глядя в округлившиеся от удивления глаза друга, пояснил:
— Ей всего сорок два года, и если она тебе кажется старухой, то для других она довольно привлекательная женщина, особенно если у нее будут деньги. Она может еще выйти замуж.
— Ну, уж нет, мою долю она никогда не получит! — вспыхнул Игорь и решительно распорядился: — Мы сделаем так: я напишу завещание, и в случае моей насильственной смерти моя доля перейдет тебе.
Гриша смутился.
— Игорь, но я не родственник…
— Ты больше чем родственник! — перебил его Игорь. — Ты мой надежный друг. И если я тебе не могу довериться, то кому еще можно довериться в этом мире?
Игорь перешел на категорический тон:
— Короче, я тебе приказываю, завтра же подготовь завещание.
— Сделаю, — смирившись, сказал Гриша.
Игорь доверительно добавил:
— Гриша, подумай, при наличии такого завещании меня не будет смысла трогать. Потому что после этого проблемы только возрастут.
Гриша вздохнул:
— В этом есть смысл. Но я думаю, что ты торопишься в своих выводах.
— Разговор окончен, — заключил Игорь и приказал: — Пошли, найдем мать.
Ольгу Игоревну они нашли в кабинете Коробанова. Следователи и другие посторонние в доме люди уже уехали, и Ольга Игоревна деловито распоряжалась об уборке.
Видя это, Игорь недовольно заметил:
— После отца тут еще не остыло, а вы уже уборкой занялись.
Ольга Игоревна растерялась:
— Ну, тут же был беспорядок…
Игорь посмотрел на нее. Разумеется, Игорь видел мать каждый день, но сейчас у него как-будто открылись глаза.
Она была одета в легкую розовую блузку, сквозь которую просвечивался бюстгальтер, и короткую белую юбку. Игорь отметил, что этой прекрасной фигуре могли бы позавидовать женщины и намного моложе.
Длинные каштановые волосы были собраны в шаловливый пучок на затылке. Из-под челки, кокетливо приспущенной на лоб, смотрели огромные голубые глаза, глядевшие обиженно и наивно.
На ее приятном лице косметики было немного, ровно столько, чтобы подчеркнуть достоинства его черт.
Игорь раздраженно махнул рукой, и, проговорив, — делайте что хотите, — вышел и направился в свою комнату.
Гриша последовал за ним.
Около дверей своей комнаты Игорь остановился и задумчиво проговорил:
— Ты знаешь, я сейчас поглядел на мать другими глазами… Она очень красива… И совсем не старуха.
Гриша заметил:
— Ей еще нет сорока. Когда Лев Толстой писал свои романы, женщины тридцати лет считались старухами. Анне Карениной было всего двадцать шесть лет, а она считалась уже почтенной матроной. Сейчас времена изменились…
— Да, да, — сказал Игорь. — Она очень красивая женщина. И знаешь что… Мне показалось, что она совсем не расстроена смертью отца.
Гриша промолчал.
— Вот что… — сказал Игорь, взявшись за ручку двери. — Я хочу остаться один. Мне подумать надо.
Гриша понимающе кивнул:
— Если понадоблюсь — звони. Я еще немного задержусь тут.
Как только Матвейчук вошел в офис, Михайлов сразу понял, что тот был опять пьян.
Михайлов не любил устраивать разборок с пьяными, потому что это: во-первых, — бесполезно, а во-вторых, чревато ненужными осложнениями.
Однако, он безуспешно искал Матвейчука уже почти месяц. Лично за его здоровье он не беспокоился, — черт с ним, с этим алкашом! Но Матвейчук, перед тем, как исчезнуть, увез с собой документы на получение с железной дороги, пришедших в адрес фирмы, машин.
Как назло, когда пришло с железной дороги уведомление, что прибыли вагоны с машинами, Михайлова не было в офисе, и дура-главбушка не нашла более умного, как сообщить об этом Матвейчуку.
Тот алкаш-алкаш, а сразу сообразил, о чем идет разговор. Он взял у главбушки доверенность и тут же уехал на станцию.
Михайлов вернулся в офис через час, однако главбушка и не подумала поставить его в известность о произошедшем. У нее там какой-то баланс не шел, в какую-то сторону.
На следующий день главбушка с утра завеялась в налоговую инспекцию, и в офисе появилась только ближе к вечеру.
Довольная приперлась к Михайлову в кабинет и начала рассказывать долгую историю о том, как она сидела ночами и сводила баланс. И вот, сдав отчет в налоговую инспекцию, она теперь намекала ему, что ей полагаются премиальные.
Но Михайлов-то знал повадки бухгалтеров: валяют дурака месяцами, а потом спохватываются и за пару дней пытаются сделать работу, которую должны были сделать еще месяц назад.
Вообще-то так полагается вести себя в соответствии с логикой большинства людей, — не спеши выполнять работу, потому что работа не волк и в лес не убежит. К тому же вдруг окажется, что работу не надо будет делать. Но так как всегда оказывается, что работу все-таки надо сделать, то тогда включается второй «дурак», — если не показать, как трудно делается работа, то, как можно ожидать премиальных? Ведь премиальные выдаются только за трудовые подвиги.
Но Михайлов все эти уловки уже давно знал наизусть, и потому главбушке логично ответил, что за работу она получает немалую зарплату.
Та, сообразив, что куска на дармовщинку ей не отвалится, начала другую песню, — мол, крутите миллионами, вон — целый вагон машин пришел, а бедной женщине жалко дать небольшую премию.
— Нет! — твердо пресек Михайлов наглое вымогательство.
Главбушка с видом оскорбленной непорочности пошла на выход, и тут Михайлову как ударило в голову, — «а о каких машинах она говорит»?
— Стоп! — скомандовал он и начал допрос. — Вера Григорьевна, ну-ка поясните мне о каких машинах вы только что говорили?
Главбушка мгновенно смекнула, что, если Михайлов не в курсе дел по поводу машин, то, видимо, Матвейчук похозяйничал сам.
А так как Михайлов ее предупреждал, чтобы она без его разрешения не выдавала Матвейчуку информации о делах фирмы, то ждут ее большие неприятности.
Поэтому она немедленно превратилась в абсолютную дурочку, не имеющую понятия о реальной жизни.
— Так о тех машинах, что пришли вчера, — невинным голоском сказала она.
— Вы мне ничего не говорили, — сказал Михайлов, и почувствовал холодок грядущей катастрофы.
— А Вас не было, а на станцию надо было ехать срочно, там за несвоевременную разгрузку большие штрафы начисляют, и я Матвейчуку сказала, — скромно выложила главбушка.
Михайлов подпрыгнул на стуле и завопил:
— Я же запретил вам говорить Матвейчуку о делах фирмы!
Главбушка продолжала изображать невинность застарелой девственницы.
— Но я же не говорила о финансовых делах. Это получение грузов, а про это вы ничего не говорили.
— Дура! — рявкнул Миайлов, как разбуженный от зимней спячки разъяренный медведь, и поторопился на выход. Он еще надеялся, что Матвейчук не успел разгрузить машины.
И зря… Как раз в этом деле его компаньон проявил невиданную прыть.
