я, пытая молоденькую девочку-консультанта.
— Извините, Максим Андреевич, но служба безопасности банка нашла статью. Ваша фирма числится в должниках.
— Вы о чем? — хмурюсь я.
Соня не обращалась в суд по поводу возврата денег на счет. Тогда как информация просочилась в прессу? Может, это ее Каверин постарался?
— Какую сумму дает мне банк?
— отказано в выдаче любой суммы.
Все, теперь я окончательно потонул… Денег у меня нет. Дом заложить не мог. Что делать, ума не приложу? Меня ведь посадят, если Соня в суд обратится? Еще и побои…
Наверняка ее Каверин договорился со следаком?
Может, бежать? Заодно Алинкины ценности с собой прихватить? Лишь бы только она со мной не увязалась, курица эта безмозглая… И на что я клюнул?
Господи. До чего же я дошел? Но другого-то варианта нет. Убегу, и никто меня не найдет. И в суде
Соньке разводиться будет не скем. Это вариант. Вполне себе рабочий.
Медленно поднимаюсь, чувствуя на себе жалостливый взгляд сотрудницы банка. Дожился ты, Литовский. Теперь бабы вот так на тебя смотрят.
Домой не хочу идти — Алина не готовит и не убирает. Все пылью заросло… Я в носках вонючих третий день хожу. Надо, наверное, маму в гости позвать? Пусть покажет, как пользоваться стиральной машиной, что ли?
Соня.
Господи, разве я могу броситься в омут с головой сейчас, когда впереди столько испытаний?
Максу ведь что угодно может прийти в голову? Еще опеку на меня натравит..
Козел.
Настюха отпросилась в кино, а я, бездумно кивнув, согласилась на предложение Германа. О чем он, вообще, говорил?
— Ягодка моя. Сладкая и нежная, ты точно хорошо все расслышала? — вырывает меня из задумчивости он.
— А? Что? Прости, Гер… Я… — растираю виски пальцами и тотчас морщусь от боли. Не думала, что у
Макса такая тяжелая рука. Сволочь он… И гад.
— Поедем ко мне, Сонь.
— Я так понимаю, это не вопрос?
— Нет. Мы едем ко мне. И точка.
— И ты не боишься, что мой благоверный натравит на меня органы опеки?
— Не боюсь. Тебе тоже есть что сказать опеке, ведь так? Если что — старики дадут показания.
Максик ведь приходил к ним со своей бабочкой? Не бойся, Сонька. Ресурсов у него нет.
— Ладно. Я устала всего бояться, Герман. И я… хочу жить.
В лифте невыносимо душно. Воздух словно опаляет легкие, но я жадно дышу, не в силах справиться с охватившим меня волнением. Тогда-то я была пьяненькая… Расслабленная и одновременно диковатая… Теперь все будет по-другому — осмысленно, по-взрослому.
Он рядом. Высокий, классный мужик с сильными и надежными руками… Такой нужный сейчас.
Герман жадно меня целует. Вторгается в мой рот языком и сжимает в ладонях ягодицы.
Мнет их и гладит, будто они — нечто притягательное и до чертиков возбуждающее. У капустницы жопа вдвое меньше, но я почему-то забываю о комплексах. Сомневаюсь, что сейчас Максу до экспериментов в постели.
— Шикарная у тебя попа, Сонь. Я, как увидел и…
— что, и? — взволнованно спрашиваю я.
— Со стояком потом ходил неделю. Ты нужна мне.
— Что?
— Не могу я без тебя… Ты мне нужна. Сонька, как увидел твои глаза в юности, так и не смог из головы выбросить. Они же у тебя бирюзовые… Как у ведьмы. Каким нужно быть идиотом, чтобы отказаться от тебя?
— Не знаю, Гер… Я уже никого не берусь судить.
Мы раздеваемся быстро и по-домашнему, словно делали это сотню раз.
Захлебываюсь разгоряченным, влажным воздухом, разглядывая Геру… Красивый мне мужик достался, ничего не скажешь. тянусь руками к его заросшей мягкой порослью груди и слегка царапаю плотную, гладкую кожу. Веду ладонями по выступающим грудным мышцам, ниже.
Касаюсь шелковистой, покрытой блестящей смазкой головки, обхватываю толстый, напряженной член и слегка его сжимаю. Чувств так много, что впору задохнуться. Мне все внем нравится. Все, мамочки. Запах, голос, вкус губ.
Нравится, как он дико смотрит на меня, когда я сжимаю в ладони его мошонку, повторяю пальцами узор вздувшихся, синеватых вен и судорожно облизываю губы.
Мне нравится ему нравиться.
— 0х, черт. Боюсь, такими темпами, тебе ничего не достанется. д я не хочу этого.
— А чего ты хочешь?
— Трахнуть тебя так, чтобы ты забыла имя своего бывшего. Свое имя забыла, Ягодка…
Низ живота наливается тяжестью, между ног пульсирует… Кажется, еще секунда — и я упаду… Гера выкручивает мои соски, слегка их потягивает. Мне остается только бессвязно бормотать, умоляя о ласке. Он целует меня в губы — коротко, нетерпеливо, но жадно.
Упускаю момент, когда мы оказываемся в кровати. Все будто в тумане. Герман поднимает мою ногу и забрасывает себе на плечо. Вау. Не знала, что и так могу.
— Моя… Моя девочка. Малинка, клубничка, смородинка…
— Боже… Пожалуйста.
Он входит в меня на всю длину. Заполняет, растягивает под себя… И как я не заметила в первый раз, какой он огромный?
Меня затапливает восторг… Таращусь на его темное от страсти лицо, сомкнутые губы и двигаюсь навстречу.
Герман берет меня. Наращивает темп, часто и поверхностно дышит. Трахает так, что у меня перед глазами расползаются круги. 0бо всем на свете забываю. Плевать на Макса и его капустницу.
Зачем они мне, когда есть он? Внимательный, классный мужик, решивший, что я должна быть его.
Глажу его мокрую от пота спину и зажмуриваюсь, чувствуя приближение оргазма. Дугой выгибаюсь, отдаваясь ощущениям с головой.
Раскрываю губы и вязну в наслаждении… Оргазм бьет как металлическая плеть. Голос садится от стонов… Герман трахает меня размашисто и резко, а потом замирает, изливаясь глубоко во мне.
— Ягодка, прости, я без защиты, — заполошно произносит он. — Это ничего или…
— Или, Каверин. Я не предохраняюсь.
Максим.
Алина остервенело пихает одноразовые тарелки в пакет. В углу высится безобразная гора мусора.
Дом похож на свинарник. А я даже замечание сделать не могу..
— Котик, если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь вернуть свою кухарку. Может, предложишь ей подработку? Какая у нее зарплата? Она бы здесь убиралась и готовила нам еду.
Как можно было оставить телефон на столе, а? — рычит она, что есть силы запихивая в пакет грязные, пластиковые стаканы от айс-латте. — Меня все устраивало и…
— Как это? То есть тебе устраивало быть любовницей? А как же наша любовь? Мечты о будущем, детях?
— Милый мой малыш, тебе ли не знать, что говорят женщины мужикам, кто их обеспечивает.
Кухаркой и садовником я уж точно быть не мечтала. И упахиваться
