В этот год круто изменилась и судьба Вьета. Через товарищей отца он узнал, что в Сайгоне создана подпольная Федерация коммунистической молодежи Кохинхины, а вскоре и сам стал членом одной из ее ячеек. На первых порах Вьет выполнял мелкие поручения: оповещал товарищей о собраниях — они обычно проходили на заброшенном кладбище за пагодой Небесного Владыки, выслеживал и сообщал приметы полицейских-сыщиков, действовавших в портовом районе.
Сегодня Вьету предстояло встретить марсельский пароход «Арман Руссо».
...Нужного ему человека среди экипажа он заприметил еще на палубе. На шее у матроса был повязан ярко-голубой платок. Таким же платком он время от времени вытирал потное загорелое лицо со светлыми бачками. Едва матрос оказался на причале. Вьет устремился к нему:
— Посмотрите, мосье, вот отличная гроздь — ровно шестнадцать бананов, можете не считать. — Условный пароль прозвучал в сутолоке рынка вполне естественно.
— Шестнадцать, говоришь, гарсон? А мне нужно не меньше двадцати. Дай-ка я сам выберу.
Матрос нагнулся над корзиной Вьета и стал приподнимать грозди, словно взвешивая их в руке. Вьет быстро оглянулся по сторонам, а когда вновь опустил глаза, заметил, как матрос сунул на самое дно корзины бумажный сверток.
— Итак, гарсон, сколько с меня? — Матрос выпрямился, держа в одной руке золотисто-матовую гроздь Улыбка у него была хорошая. И очень красивый ярко-голубой платок.
— Всего пять су, мосье..
Вьет не сразу ушел с причала. Продавать бананы он больше не стал, а просто поболтался по рынку. У торговки с двумя корзинами на коромысле, перекинутом через плечо, он выпил чашечку наперченного фо (1 Фо — суп с рисовой лапшой и красным перцем.). Только потом, убедившись, что слежки нет. Вьет отправился на улицу Вееров Все лавчонки там были битком набиты разнообразными веерами. Бумажные, шелковые, из ярких петушиных перьев, украшенные рисунками по классическим сюжетам, изречениями древних философов, они грудами лежали в витринах и прямо на тротуаре на соломенных циновках, гирляндами свисали с черепичных крыш, тихо шелестя под теплым ветерком с реки Сайгон. У входа в одну из лавок стояла красная доска с вырезанными на ней старинными иероглифами:
В жару этот веер прохладу дает.
В нем радость забвенья таится.
Изящный, желанный и скромный вполне.
Он с нами при солнце и при луне. (Стихи выдающейся вьетнамской поэтессы Хо Суан Хыонг (конец XVIII — начало XIX века). Перевод Г. Ярославцева.)
В лавке Вьета уже ждали. Хозяин поклоном ответил на традиционное «Тяо, чу!»(1 Принятое во Вьетнаме обращение младшего к старшему, буквально: «Здравствуйте, дядюшка!») гостя и провел его в заднюю комнату. Окон здесь не было, и комнату освещали тонкие ароматические свечки, зажженные в дальнем углу, у алтаря предков. Навстречу Вьету с неширокого топчана поднялась девушка в золотистом ао зай (2 Ао зай — национальный женским костюм, состоящий из широких шаровар п длинного платья с разрезами по бокам.).
— Ох, Вьет, я уже стала беспокоиться!
— Не хотелось, уважаемая Лиен, приводить к тебе в гости полицейскую ищейку.
— Ну как, продал свои шестнадцать бананов?
— Да нет, у меня взяли сразу двадцать. И какую цену дали!
С торжествующей улыбкой он достал со дна корзины бумажный сверток и вручил его Лиен. Девушка бережно развернула тугую пачку. При колеблющемся свете они увидели напечатанный бледными голубоватыми буквами заголовок статьи: «Советская пятилетка — удар по империалистам».
Это была очередная почта с материалами для подпольной печати, полученная сайгонскими революционерами от своих товарищей из Франции. Читая в нелегальной газете «Тхань ниен» — «Молодежь» — статьи о далекой Советской России, о произошедшей в ней Октябрьской революции, о комсомольцах, которые строили новую жизнь, Вьет ощущал, что и он, и Лиен, и другие подпольщики недаром рискуют жизнью. Позднее первый вьетнамский коммунист Хо Ши Мин скажет, что в те годы идеи Октября, идеи Ленина были для вьетнамских революционеров подобны рису для голодающего, подобны воде для умирающего от жажды путника.
Вьет не знал, где находится типография «Тхань ниен». Она могла быть оборудована где-нибудь в джунглях Дарлака, в фамильном склепе на шолонском кладбище, а может быть, где-то здесь, на улице Вееров. А вот в том, что работали в типографии самые смелые и ловкие люди, не сомневался. Впрочем, смелости и ловкости было не занимать любому подпольщику. Только опыта не хватало. Да и откуда ему взяться? Всего год с небольшим существовала Коммунистическая партия Индокитая, а молодежная федерация и того меньше.
— Ань-Вьет-а (Ань-Вьет-а — буквально «старший брат» (вьетн.). Вежливое обращение к юноше или мужчине примерно одного возраста.), — вдруг спросила Лиен, — там, на причалах, у тебя, наверное, много знакомых?
— Конечно, я знаю там сотни людей. Например, всех кули дядюшки Фана или торговок — тетушку Суан, тетушку Бинь, да и других, что продают креветки.
— А полицейских ищеек?
— Тоже знаю, хотя, может быть, и не всех.
— Значит, и они могли тебя заприметить?
— Едва ли. Разве я один продаю бананы? На нас они и внимания не обращают.
— И все-таки будь осторожен. Вот почитай. «Ко во сан» («Ко во сан» — «Пролетарское знамя» (вьетн.). Подпольная газета вьетнамских коммунистов, выходившая в начале 30-х годов.) опять предостерегает нас.
Лиен протянула отпечатанный на гектографе лист желтоватой бумаги с изображением серпа и молота в верхнем углу:
«Недавно в Сайгоне на бульваре де ля Сомм были арестованы несколько человек, подозреваемые в коммунистической пропаганде, — прочитал Вьет. — В полиции некто Ланг, оказавшийся среди арестованных, написал донос на товарищей и обязался верно служить правительству, выслеживать членов Компартии Индокитая и Федерации коммунистической молодежи. Таким образом, Ланг стал агентом АБ (АБ — «Антибольшевистский». Так называли в колониальном Вьетнаме полицейских агентов, которые проникали в ряды подпольщиков-революционеров.). Товарищи, остережемся!»
— Учти, Вьет, он может работать и под другим именем.
— Я его знаю в лицо. Никогда бы не подумал, что Ланг окажется предателем.
— Значит, не выдержал. Увидишь его где-нибудь, обязательно сообщи. И вообще приглядывайся к товарищам, с которыми работаешь.
— Нельзя же подозревать всех.
— Подозревай по «Правилам»...
Вьет наизусть знал эти «Правила разоблачения агента АБ», с которыми знакомили всех подпольщиков:
«Он любопытен, часто выспрашивает одного человека про другого, тайком вскрывает письма. Он не жалеет денег на одежду, на угощение и вообще всегда бывает при деньгах. Он время от времени исчезает в неизвестном направлении. Он встречается с подозрительными людьми, распространяет ложные слухи, стараясь преувеличить силы империалистов и посеять страх среди революционеров. Рассказывает клеветнические истории, пытаясь очернить хороших товарищей и подорвать к ним доверие. Часто берется за рискованные задания, стремясь завоевать доверие, бывает, выполняет то, что другие никак не смогли бы сделать».
Несколько свечек в углу у алтаря уже догорели, и только тонкие струйки дыма вились над ними, распространяя по комнате сладковатый аромат. С улицы донесся протяжный крик водоноса: «Ны-ы-ок!»
— Ань-Вьет-а, — перешла наконец к главному Лиен, — скоро Первомай, и без газеты в такой день нельзя.
— Что я должен сделать?
— Ты хорошо знаешь пригород Зядинь?
— Конечно, я ходил туда в школу.
— Надо будет распространить в Зядине специальные номера «Тхань ниен» и «Ко во сан». Тебе помогут Чунг, Зыонг и Хай.
До праздника 1 Мая оставались считанные дни, и Вьет был в отчаянии. Он ясно представлял себе весь Зядинь с грохотом его железнодорожных мастерских и тишиной католических храмов, с пыльными улочками, где жили ремесленники, и начинавшимися тут же, за их лачугами, полями с изумрудной зеленью рисовых всходов. Зядинь, который он исходил вдоль и поперек, стал сейчас для него таким же недосягаемым, как угодья мифического Куоя (Согласно вьетнамской легенде, если присмотреться к темным пятнам на лунном диске, можно увидеть фигуру человека, сидящего под деревом. Это крестьянский мальчик Куой. который после долгих приключений вознесся на Луну и зажил там счастливой жизнью в Лунном дворце.) на Луне! Полиция, конечно же, не сомневалась в том, что подпольщики готовятся к Первомаю, и приняла свои меры. Повсюду были расставлены полицейские посты, по улицам шныряли шпики. Полицейские обыскивали прохожих, останавливали велосипедистов, заглядывали в корзины, которые женщины несли на рынок. «Конечно, — рассуждал Вьет, — пронести газеты можно. Заложить их, скажем, в руль велосипеда. Или попросить Хай, пусть она спрячет листки в свою шляпу нон. Или упрятать их в дудочку кэй дан. Потом Чунг на ней еще и сыграет. А дальше что? Раздать-то газеты все равно не удастся. Ведь там, где много людей — и у кинотеатра «Рекс», и у парикмахерской, и у мастерских, — обязательно торчат шпики. Не успеешь достать пачку, сразу схватят».
