Разговора не вышло. Роке молчал. Опустив голову, он слушал отца, кончиком альпаргата сгребая мелкие камушки в кучку. Обеими руками он держал хлыст, сплетенный из тонких ремешков сыромятной кожи — подарок отца, — и только побелевшие суставы пальцев выдавали силу его внутреннего переживания.
— Роке, послушай меня... — Дон Рохас умолк, увидев глаза сына.
Широко раскрытые на побледневшем лице, они были как бездна. И глубоко в этой открывшейся пустоте старый гаучо заметил холодное пламя ненависти.
— Святая Дева, смилуйся над нами...
Сеньор Отто никак не мог понять, чего от него хочет жена. Зачем им именно сейчас уезжать в Буэнос-Айрес? Одна мысль о поездке в столицу, где звучат выстрелы и рвутся бомбы террористов, выводила сеньора Отто из себя.
— Ах, дочь! Что она натворила, наша дочь?
— Отто, за ней увязался какой-то местный парень. И похоже, что она теряет голову, если только уже не потеряла. О нас люди говорят.
— Какие такие «люди»? И что они могут говорить о моей дочери? Кто этот паршивец, ты хоть знаешь?
— Сын старого Рохаса, кажется. Самый младший.
— Да ты в своем уме?! Какой-то конокрад увязался за моей дочерью! И только поэтому мы должны уехать в Буэнос-Айрес! Как бы не так, черт побери!
— Не горячись, Отто. Лучше послушай...
— Не хочу я ничего слушать. Я из него чучело сделаю, из этого... Доннерветтер нох айнмаль!
— Отто, не горячись, прошу тебя!
Роке заметил выскочившего из-за изгороди сеньора Отто, когда тот с дробовиком в руке оказался на дороге. Размахивая ружьем, Отто выкрикивал прямо в морду лошади:
— Слушай ты, чертов ублюдок! Ты что это задумал, тварь... — От злости сеньор Отто не находил нужных слов.
В бешенство его приводило еще и то, что, так опрометчиво выскочив на дорогу, он очутился впереди лошади, которая сейчас загораживала от него всадника. Все его попытки обойти лошадь натыкались на оскаленную ее морду.
Он бесился от бессилия и уже не выкрикивал, а хрипел самые непристойные ругательства. Еще миг, и он бы очутился в канаве. Собрав все свои силы, Отто отпрыгнул от лошади, вскинул ружье. Но выстрелить не успел. Лошадь опрокинула его, промчалась над ним, покосив кровавым глазом.
Гринго долго поднимался, стряхивая с себя пыль. Лицо пылало от пережитого унижения. Когда он наконец поднял глаза, то в сотне метров от себя увидел улыбающегося Роке. Лошадь в нетерпении била по земле копытом.
Вечером Анна-Мария, улучив момент, когда родители были заняты своими делами, незаметно выскользнула из дома. Она направилась туда, куда ей, через пастуха Педро, указал Роке, — к небольшой поляне за электростанцией. Противоречивые чувства боролись в душе девушки, заставляя ее то ускорять шаг, то останавливаться в тревоге. Идя на свидание с Роке, она поступала нехорошо, и знала это. С ней ласково и убедительно говорила мать, и совсем неласково отец. Она же оправдывала себя тем, что увидит Роке, скажет ему, что ей запретили встречаться с ним, что она сама этого не хочет, что у нее есть жених, наконец. И вернется домой.
На поляне все получилось не так. Увидев Роке, Анна-Мария почувствовала, как дрожь пробирает ее тело и предательски слабеют ноги. Сильные руки подхватили ее, и она, глубоко вздохнув, без единого слова замерла у него на груди.
Несколько минут спустя соловый конь увозил ее в звездную, пахнувшую мятой и лавандой тишину ночи.
Окружить незаметно ранчо оказалось невозможным — свора собак подняла оглушительный лай, некоторые бросались на лошадей полицейских, и их пришлось пристрелить. Заметались лошади в загоне, и сквозь весь этот шум возбужденный голос комиссара потребовал:
— Роке, выходи! Руки вверх и не дури, парень!
В дверях ранчо показался дон Рохас в наспех накинутом пончо, босой.
— Что такое, комиссар? Зачем вам мой сын?
— Пусть выходит, Рохас. И один, так будет лучше.
— Его нет. Нет с утра. Зачем вам Роке?
Дон Рохас понял, что случилась беда. Затягивая разговор с комиссаром, он думал о том, как спасти сына, как отвести от него первый, самый страшный удар. От комиссара он ничего хорошего не ожидал. Это был комиссар, каких много в провинции: с богатыми — услужлив, к беднякам — беспощаден. Дела Роке были совсем плохи. То, что сделал Роке, была месть. Он не любил эту девушку, и потому его поступок был подлым даже в глазах отца. Пусть сеньор Отто негодяй, но чем виновата дочь? Но Роке его сын. Самый младший и дорогой его сердцу сын. И они его убьют. Убьют, если он не сумеет удержать комиссара и всю эту свору возбужденных полицейских.
— Зачем вам Роке, комиссар? Что он сделал?
Комиссар понял, что Роке и в самом деле нет в ранчо. По правде говоря, он не надеялся найти его здесь и приехал со своими «миликос», чтобы потом его не упрекнули в бездеятельности. Сейчас он подумывал о том, не забрать ли ему этих голодранцев в комиссарию до утра. Может, кто-нибудь из братьев знает, где Роке. До утра он сумеет это выяснить. Во всяком случае, рыскать в темноте по сьерре не имело ни малейшего смысла. Еще напорешься на нож этого сумасшедшего!
— Роке увез дочь сеньора Отто. А ей нет еще восемнадцати. Что ты на это скажешь, Рохас? А остальные твои щенки где? Пусть выходят и становятся к стенке. К лошадям не подходить! И чтобы без фокусов, нас много. Ты меня понял, Рохас?
Да, старый Рохас понял. Сейчас они убедятся, что Роке один, и погонятся за ним.
— Слышите, ребята. Выходите, как сказал комиссар, и не дурите. Я вам приказываю!
Когда приказание комиссара было выполнено, дон Рохас подошел к нему.
— Слушайте, сеньор комиссар, мое слово твердое, вы это знаете. Я сам приведу вам Роке.
— Где он, Рохас?
— Я не знаю, где он. Но я его найду и приведу к вам.
Предложение было заманчивым, лучшего, пожалуй, и не придумать. Никто в округе не знал сьерру лучше этого старого гаучо, а его слову можно было верить. Чудаки, подобные ему, очень дорожат своей честью. А этого Роке так просто не возьмешь.
— Ладно, Рохас. Я тебе верю. А твоих щенков заберу. Чтобы ты вдруг не передумал. Ты меня понял?
Пять сыновей в окружении конных полицейских вышли со двора и вскоре растворились в темноте. А дон Рохас остался у входа опустевшего ранчо, склонив седую голову.
Искать Роке долго не пришлось. Направившись к шалашам, где братья укрывались от непогоды во время охоты, уже во втором дон Рохас увидел сына, сидевшего на камне. Пурпурная полоса разделила небо и землю. Гасли звезды, светало.
— Где девушка, Роке?
Сын, не вставая, кивнул головой в сторону шалаша.
На пончо, брошенном на охапку сухой травы, по-детски свернувшись калачиком, спала Анна-Мария. Дон Рохас осторожно разбудил ее. Девушка вскрикнула, увидев над собой незнакомое лицо старого гаучо.
— Не бойся, девочка. Я отвезу тебя домой.
Домой! Слово обожгло Анну-Марию. Как же она поедет домой?
Там отец, мать. Как же она... А Роке? Как теперь без Роке?
— Не поеду я домой! — Анна-Мария отшатнулась, забившись в угол шалаша. — Не поеду! Роке!
— Слушай, девочка...
— Нет! Нет! Роке! Где Роке, что вы с ним сделали? Роке! Роке!!
Дон Рохас вышел и сказал сыну:
— Иди успокой ее.
Притихшую девушку дон Рохас посадил на коня впереди себя, и по сверкающей утренней росой траве они поехали к поселку. Роке ехал чуть позади отца. Он старался не смотреть на золотистые волосы Анны-Марии. На сердце было тяжело, а в душе пусто. Он ехал, не чувствуя ни удовлетворения, ни раскаяния, навстречу своей судьбе.
Когда перед глазами показался поселок, дон Рохас, не поворачивая головы, сказал сыну:
— Ты подожди здесь. Я отвезу девушку домой.
Роке остановился, посмотрел вслед отцу, из-за спины которого виднелись золотистые волосы и голубой лоскуток платья Анны-Марии. Выстрелов Роке не услышал. Он упал с коня, убитый в спину, на еще не успевшую согреться землю. В его глазах не было даже удивления. В их черной, теперь уже мертвой, пустоте двумя светлыми точками отражалось утреннее солнце.
...Прищурив глаза от дыма сигареты, комиссар, склонившись над столом, заполнял бланк донесения.
«В полицейское управление.
По делу...»
Затянувшись в последний раз, он привычным жестом выбросил окурок в раскрытое окно и вывел твердым почерком:
«Попытка к бунту».
В. Ляховчук
Не ищи иголку, Вазаха!
Больше всего мне повезло на Мадагаскаре, когда я встретил Андри, молодого агронома, учившегося у нас и в ГДР. Андри как раз собирался в инспекционную поездку по мальгашским деревням и предложил мне поехать с ним. Так я попал в Андрофари — лесное селение из восемнадцати хижин, в которых живет семьдесят семь человек.
