***
Вход в шахту похож на дыру в земле, над которой построили навес. Стены укреплены промасленными балками, проложены дорожки для тележек. В стороне от входа навалена куча породы, которую просеивают и промывают. Работники собирают сияющие крупицы, ссыпают в кожаные мешочки.
Солнце клонится к закату и к шахте подтягивается стража с копьями. В жаровни засыпают уголь и пучки трав, кто-то громко шепчет молитвы, и все смотрят на меня. Я стою у входа с мечом в руке и смотрю во тьму, гадая, что же ждёт внутри. Велерд со жрецом стоят поодаль, что-то обсуждают.
Отсюда видно, как с полей ведут скот. Лента реки сияет, как жидкое золото, отражая свет умирающего солнца. Прохладный ветер толкает войти в шахту, запутывается в волосах.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и шагнул в темноту.
Темнота подбирается к выходу из шахты, сгущается и тянет ко мне чернильные нити. Мёртвая сталь отражает свет заходящего солнца, вспыхивает в покачивающейся руке. Я остановился на границе света и тьмы, взял висящий на балке фонарь и поджёг. Слабый огонёк затрепетал в стеклянной клетке. Тьмы оскорблено попятилась, сгустилась у стен и за балками.
Звук шагов умирает по мере удаления от входа. Народ любит приговаривать, что есть три типа людей: живые, мёртвые и те, кто в море. Они ошибаются, их четыре. Все забывают про спускающихся под землю.
Воздух уплотняется, полнится запахами пота и каменной пыли. Иду вдоль ржавых рельсов с замершими вагонетками. Помнится, дед хотел проложить такие на поверхности, но передумал. Слишком большие затраты и обслуживание. Да и толку нет, что по колее лошадь тянуть будет, что по дороге.
Остановившись, достал карту, выданную главой, сверился и свернул в один из боковых туннелей. На балках тлеют масляные лампы, пламя умирает на фитилях. Испускает струйки дыма, которые тут же пожирает мрак.
— Пу-пу-пууу... — Протянул я, просто чтобы услышать хоть что-то кроме звука собственных шагов и стука сердца.
Мёртвая сталь кажется тяжелее обычного, но это вина ослабшего тела.
Туннель идёт вниз, в пол вбиты балки, образующие подобия ступеней. Свет фонаря выхватывает то потолок, то стены, но не конец туннеля. Будто он опускается в бесконечность.
— Ладно, подумаешь, прибью парочку монстров. — Пробормотал я, покачивая клинком и внутренне проклиная принятые решения и самого себя.
В темноте время течёт иначе, смазывается и исчезает. Есть только ты, узкий луч от фонаря и неизвестность. Свернув в очередной боковой туннель, оказался на месте расправы над поисковым отрядом. Круглой «зале» на пересечении нескольких рукавов. Фонарь выхватывает из мрака лужи запёкшейся крови на полу и потолке.
Кто бы ни был напавшим, он либо любит убивать, либо не умеет. Совершенно небрежный подход к делу! Для такого требуется либо безусловная любовь к процессу, либо полное непонимание.
На холодном камне следов, как и ожидалось нет, кровь давно запеклась. Я вздохнул и крикнул, приложив ладонь рупором:
— Эй, давай облегчим друг другу жизнь. Выходи или выходите сколько есть!
Эхо крика помчалось по туннелям, сгинуло в их глубине, отскакивая от стен и потолка. Я замер, вслушиваясь до рези в ушах. Криво улыбнулся, уловив шаркающие шаги. Свет отразился от двух жёлтых точек, быстро приближающихся из бокового туннеля.
— М-м-м-м-м...
Низкий, продирающий до костей гортанный гул ввинчивается в уши. Тварь раскачивается, прячась от света, окутываясь плотными тенями.
— Мычишь? Ты что, подземная корова?
— М-м-м-мастер Элдриан? Это вы?
Оно вышло на свет, невероятно худое, одетое в обноски. Лицо укрывают жидкие, почти прозрачные волосы. Тощая, скелетообразная рука вытянута в мою сторону.
— Мастер Элдриан, это вы! Не могу поверить, это правда вы! Великая Тьма... как такое возможно?
— Ты ещё кто?
Тварь замерла, увидев
