Сейчас в округе поговаривают, что он был святой. Знаете почему? Подойдите-ка сюда к двери и поглядите вон туда, где самая тьма. Видите там затерянный огонек? Это костер Рыжего. Его-то, я уже сказал, давно нет, но свет, который он оставил на земле, так и не погас. Уже идут слухи о чудесах. Глупости, конечно.
Афонсо Шмидт
Перевел с португальского В. Соболев
Казна пустовала. Один за другим поднимались отцы-сенаторы и звучною латынью излагали различные проекты укрепления — с наименьшими затратами — берегов Тибра. Во многих местах своенравная река подмывала берег, и мутная вода затопляла притибрские кварталы, а посему меры надлежало принять самым срочным образом. Но при отсутствии средств и лучшие проекты останутся лишь словами. И тогда встал один сенатор. В руках он держал обычный глиняный горшок, такой, в которых жены плебеев готовят каждый день похлебку. Горшок был закопчен, и в дне его зияла дыра. Плавным жестом сенатор указал на сосуд, произнеся лаконично:
— Вот что спасет берег.
Сенаторы недоверчиво хмыкнули, оратор же развил свою мысль:
— Как известно вам, о отцы-сенаторы, древнеримская наша казна пуста,
Мы же тибрские бреги должны укрепить, город спасти для себя и потомков. Эту задачу на плечи потомков взвалить предлагаю. Способ и прост, и хорош, и нам перебиться позволит. Мусором римским обильным слабый наш брег укрепим.
Нету цены у горшка, в наших глазах он ничтожен. Лет же две тыщи спустя каждый его черепок звонкой монетою станет.
Нам остается одно, нам и близким нашим потомкам — и черепок, и горшок, и тоги пурпурной обрывок, и ржавый ошейник раба, и воина сломанный меч, все в порядке собрав, до нужных времен сохранить.
Дальний наследник, в деньги горшки обратив, тибрские бреги скует, в камень их прочный одев...
Сенаторы зааплодировали. Проблема была решена.
Каемся — этой сцены не было. Но то, что произошло очень много лет спустя, заставило нас подумать, что они, древние сенаторы, были прозорливы настолько, что предусмотрели все на две с половиной тысячи лет вперед.
А было вот что. Сенат решил весь городской мусор свозить в определенные места на берегу Тибра и складывать там, усердно утрамбовывая. Этим убивали двух зайцев — укрепляли берег да и Рим избавлялся от мусора.
Минули века. Империя сменила республику. Канули в небытие трибуны и консулы. Но действовало по-прежнему указание о мусоре: каждый день его вывозили, собрав по городу, в указанное место и там усердно утрамбовывали.
И вырос на берегу Тибра высокий холм, который римляне называли «Коллина-ди-Теста», что значило «Холм глиняных горшков». К нашим дням о происхождении названия забыли, холм же Коллина-ди-Теста порос кустами и деревцами, превратился в излюбленное место отдыха римлян. День, когда некий предприимчивый любитель археологии задумался над странным названием, можно считать началом гибели холма. Тем же вечером вонзилась в землю лопата, и очень скоро пошли по домам археологи-любители, пошатываясь под тяжестью мешков с добычей.
Чего здесь только не было! Битые (древнеримские!) горшки, поломанные (древнеримские!) статуэтки, гнутые (древнеримские!) гвозди и многое, многое другое.
Спустя очень короткое время набеги непрошеных археологов превратились в бедствие. Холм напоминал собой миниатюрную Аляску времен золотой лихорадки. Срочно столбились участки. Чичероне за умеренную мзду приводили туристов, а те, уплатив пять-десять долларов хозяину участка, брались за лопату и через пару минут превращались в счастливых обладателей античных сувениров, выкопанных собственными руками.
Наиболее предприимчивые дельцы приобрели уже небольшой экскаватор и...
...Тут бы холму и конец, да опасность помогла: Тибр, не изменивший за тысячи лет капризный характер, снова приготовился ринуться на ослабевший берег. Газеты забили тревогу. Далекие потомки отцов-сенаторов вновь столкнулись с той же проблемой, что, и их предки.
И тогда-то отцы города приняли решение: объявить все находящееся в недрах холма собственностью города, участки для раскопок сдавать по высокой цене, взимать особо деньги за каждую найденную вещь, а вырученные деньги пустить на укрепление берега современными средствами...
Л. Ольгин
Горячий ветер мешедских песков крошит кирпичи в стенах высокие минаретов средневековой Мисрианы. Стоит выкрошиться одному кирпичу, и разрушение идет, как и кладка, — по кругу. Один минарет как раз посредине сбросил с себя широкий пояс облицовки, другой, украшенный арабской вязью, время как будто хочет спилить у основания.
Два минарета, обвалившаяся арка портала (на ней кое-где сверкают ярко-голубые, в тон туркменского неба, изразцы) и сильно оплывшие, когда-то мощные стены — вот все, что осталось от знаменитого в свое время города.
Это был большой город, и он не одинок на ныне пустынных такырах юго-западной Туркмении — древней Мисрианы. Ахур, Эль-Бухейра, Мохаммадабад и еще много-много поселений стояли в былые времена там, где теперь сохранилось всего два аула, где меж развалин древних зданий теперь бродят верблюды и ползают змеи. Да торчат над плоским такыром усыпанные черепками деле — холмы. Их за века образовали разваливающиеся глинобитные постройки древних селений. Ветер на глазах уничтожает мавзолеи мешедского кладбища — последние крупные строения Мисрианы...
А ведь в древности здесь жило много людей. Значит, были плодородные почвы, было много воды. Что же случилось?
Вопрос этот ставится перед учеными сегодня не только теоретически. Научные организации разрабатывают трассу четвертой очереди Каракумского канала. Географы, геологи, геоморфологи, ботаники и почвоведы выехали в западную Туркмению.
Общеизвестно значение Каракумского канала для Средней Азии. Канал обеспечит прирост поливной площадки на сотни тысяч гектаров. В безжизненной пустыне — там, где нить канала уже проведена, — выросли десятки новых поселков, появились хлопковые поля, сады, виноградники.
Но так ли будет на землях Мисрианы?
У географов сейчас есть две противоположные точки зрения на перспективы развития земледелия в западной Туркмении. И обе подкрепляются как будто историческими фактами.
Одни утверждают, что поскольку в районе Мисрианы в древности занимались земледелием, значит и теперь, стоит только подвести воду, такыры превратятся в плодородные поля. Следовательно, стоит тянуть канал вдоль отрогов Копетдага, потом — на юг, к Кызыл-Атреку: «прогон» через Мисрианскую равнину не будет «холостым».
Другие возражают: «Древние люди потому и забросили эти земли, что они засолились в результате неправильного орошения. Поэтому-то и осталось так много следов поселений — их переносили на новое место, когда засолялось старое. Орошение было примитивно. Селевые потоки, стекающие с гор, задерживали валами, остатки которых и сейчас видны, вода застаивалась на полях, и начиналось засоление».
Им отвечают: «Но ведь за счет селевых вод можно оросить очень немного земли, а историки пишут о западной Туркмении как о богатом и многолюдном крае. Здесь должны были быть каналы, отходящие от Сумбара и Атрека. Арабские географы сообщали даже об акведуке, переброшенном через Сумбар, — он подводил воды Атрека на Мисрианскую равнину. Нет, обезлюдела она по каким-то причинам, не связанным с орошением».
«О каналах в этих местах и речи быть не может, — возражают скептики. — Вы только посмотрите на глубоко врезанные каньоны — русла Сумбара и Атрека. Оттуда же просто невозможно вывести воду на поверхность».
Обе стороны рисовали вполне вероятные картины, подбирали к ним предположительные аргументы, пока не пришли к мысли, что квалифицированный ответ им могут дать археологи.
Так началась наша археологическая экспедиция, которую возглавила Горислава Николаевна Лисицына, палеогеограф.
Надо было изучить древние валы, пересекающие Мисриану, которые, как считалось, были возведены для задержания горных потоков, разведать и исследовать поля мисрианских земледельцев и проанализировать химический состав грунта. Требовалось археологически подтвердить или опровергнуть мысль о том, что земля здесь в давние времена обрабатывалась небольшими участками, сменявшимися по мере истощения.
Первое открытие пришло случайно. По дороге от Ашхабада мы заехали на Каракалинскую субтропическую станцию. Здесь, водя нас среди различных, порой самых экзотических растений, седой ботаник с горечью рассказывал о порубках леса в горах, которые привели к значительному усыханию реки. Он подвел нас к остаткам водяной мельницы, еще работавшей на его памяти. Руины были настолько выше нынешнего уровня реки, что словам каракалинского старожила трудно было поверить. Но разведки, предпринятые нами, расспросы стариков показали — во многих местах, там, где сейчас уже не могут обойтись без скважин, еще в прошлом веке пользовались водой из открытых источников. Значит, можно предположить, что многие столетия назад, когда ныне безлесные склоны Копетдага были покрыты густой растительностью, русла и Атрека и Сумбара были значительно ближе к поверхности полей, чем сейчас. И люди могли отводить из них воду каналами.
