терзать мой рот.
Задыхаюсь. Он совсем лишил меня воздуха. Забрал весь кислород.
Хватаю раскрытыми губами воздух. Чувствую себя, как рыба, выброшенная на берег.
– Не надо. Прошу…
– Ты моя, Саида. Ты. Принадлежишь. Мне!
Его пальцы жадно, дико толкаются у меня внутри.
Он добавляет второй. Третий.
Не дает мне привыкнуть. Расслабиться. Жестко бьет , высекая из глаз искры.
– Моя, твою мать!
Рычит перекошенными губами.
И снова набрасывается на мой рот.
Жадно. Властно. Заставляя внутри все взрываться снова и снова…
И…
Черт!
Мое тело сдается!
Меня насквозь начинают пробивать бешенные судороги. Внизу живота разгорается самый настоящий пожар!
В этом нет никакой любви. Никакой нежности.
Но мое тело отзывается. На него… На него одного… Единственного!
Влага выделяется так мощно, что уши закладывает от влажных хлюпающих звуков.
Сама не замечаю, как запрокидываю голову. Впиваюсь ногтями в его плечи. Сама поддаюсь ему. Сама начинаю дергать бедрами, насаживаясь на его пальцы…
– Давид…
Сдавленно хриплю в его рот, получив малейшую передышку.
– Твою мать, Саида. Твою ж. Мать.
Рычит, доводя меня до ослепления.
Прикусывает мою губы. И я с такой же яростью отвечаю ему. Вонзают в его губы зубами.
Но меня всю уже колотит. Сотрясает. Еще миг, и взрывает окончательно.
Так и продолжаю цепляться ногтями за его плечи.
А тело обмякает под его руками.
Искры из глаз и полная темнота перед глазами. Только его сверкающие запредельной яростью глаза. Перекошенные искусанные мной губы. Металлический вкус крови во рту. И дикие. Мощные, разрывающие меня судороги оргазма…
И…
Единственная мысль вспышкой проносящаяся в голове.
Он все-таки меня вернул!
А дальше…
Что будет дальше, я даже представить не могу! Ярость Давида так же сильна, как и его страсть!
Давид пересаживается на переднее сидение.
Выглядит так жутко, как будто восстал из самого настоящего ада! Ноздри раздуваются. Челюсти сжаты до хруста. На лице играют желваки.
С ужасом смотрю на него.
Смотрю, и… Не могу не любоваться.
Даже этой вот его дикой, безумной, запредельной яростью. Идеальными мужскими чертами лица.
Даже руками, которые крепко сжимают руль. Каждой черточкой. Каждым его вздохом.
Что будет потом?
Страшно представить.
Он рычит сквозь сжатые зубы, а я пошевелиться не могу.
Тело до сих пор, как выжатая тряпка. До сих пор потряхивает от его бешеного безумия так, что стучат зубы.
Впиваюсь руками в оббивку. Ногти сами прорезают кожу сидения.
Куда он меня везет? Что будет дальше?
Как он узнал? Как выследил меня?
Но все слова застревают в горле.
Просто смотрю на него распахнутыми глазами. Слова из себя выдавить не могу! Не замечаю даже, что мелькает за окном машины и куда мы едем!
– Приехали, – цедит Давид, резко останавливая машину.
Разворачивается ко мне.
Пронзает черным полыхающим взглядом, разворачивая все естество этими глазами. Они обещают мне все муки ада и даже больше!
Вздрагиваю, как от удара. Прикусываю губу до крови!
Что я знаю о Давиде? О его семье и их традициях? Способен ли он поднять руку на женщину? На свою жену? Запереть ее, как в темнице?
Во многих семьях, увы, это так. Женщина не считается человеком на равных с мужем. Он его вещь. Приложение в мужчине. Не имеющая права иногда даже слова сказать. Только когда ей прикажут или спросят. Месяцами не выходит из дома. Не имеет права ни на что!
У нас жестокие нравы.
Потому я и хотела вырваться. Стать свободной. Глотнуть воздуха. Выучиться и быть самостоятельной!
Но на дне глаз Давида я читаю страшное! Ощущение такое, что он готов убивать! Даже тогда, на свадьбе, в нем не было столько ярости, сколько теперь!
– Давид…
Порываюсь что-то сказать, но в горле безумно пересохло.
Издаю лишь невнятный хрип, которого он не замечает. Звучит так, как будто я просто прокашливаюсь.
А он откидывает сидение.
Оказывается рядом.
Резко срывает с себя пиджак, закутывая меня в него почти полностью.
Выходит из машины, перехватив меня руками. Забрасывает на плечо, как только мы оказываемся вне ее.
Выдыхаю, понимая, что мы вернулись в столицу.
Давид направляется к той самой гостинице, в которую меня привел когда-то…
Только тогда он был нежным. Страстным. Горячим. А у меня кружилась голова от своей первой любви!
Сейчас же выпускает искры из глаз! Полыхает самым настоящим огнем ярости! Сжимает так крепко, что, наверное, оставит синяки!
Как же все изменилось… Как же так вышло….
Мы за секунду оказываемся в номере.
Давид просто швыряет меня на постель.
Смотрит так, что душа уходит в пятки.
– Давид… Что ты собираешься делать?
Не мигая, наблюдаю за тем, как резким движением он расстегивает ремень. Жестко, со свистом, взмахивает им в воздухе. Так сильно, что волна воздуха отдает мне прямо в лицо! Холодит все тело!
– А как ты думаешь? Жена?
Его губы искривляются в оскале.
Наклоняется надо мной, резко, жестко обхватив мои скулы пальцами.
– Не надо. Мне… Мне больно. Давид!
– А мне? Мне, на хрен, охренеть, как приятно!
Шипит сквозь сжатые зубы, ядом, яростью выплевывая каждое слово!
– Просто заебись, какое это удовольствие! Когда я посреди пресс-конференции получаю сообщение, что мое жена сбежала! Срываюсь с трибуны и отправляюсь в погоню! Как-то совсем иначе я представлял себе наш медовый месяц!
– Давид!
Мне страшно. Реально вот сейчас страшно.
Я будто нахожусь в одном номере с абсолютным незнакомцем!
Его глаза просто дикие. В них дьявольская. Запредельная. Зашкаливающая ярость!
– Молчи. Лучше сейчас молчи, Саида.
Сама понимаю. Сейчас лучше не трогать. Если Давид сорвется, его будет уже не остановить!
Ремень снова со свистом рассекает воздух прямо над моим ухом.
А после в стену у моей головы с грохотом впечатывается его кулак.
– Что ты… Что ты собираешься делать?
Совсем не представляю, чего ожидать от этого дикого зверя!
– Сейчас.
Крепко сжимает в своей мощной ладони обе моих руки. До боли.
– Я. Покажу тебе. Чья ты жена!
Он стягивает ремнем мои руки над головой.
Одним рывком сбрасывает пиджак, которым укрывал меня от чужих глаз.
Наклоняется. Испепеляет меня глазами, снова до боли обхватывая скулы.
Я дрожу перед ним. Остаюсь в одном белье.
Но и это ненадолго.
С резким рычанием Давид разрывает лифчик на ошметки. За ним следуют и трусики, которые отлетают в другой конец номера.
– Так покажу, что навсегда пропадет даже мысль от меня сбежать! Ни сидеть, ни ходить не сможешь! А, может быть, даже и говорить!
