к нему повнимательнее, — он откинулся на спинку стула и потянулся, как довольный кот, покачивая зажатый кончиками пальцев бокал вина. — Ты сейчас проходишь важный этап своей жизни, создаешь что-то большое, важное. После этого тебе откроются все дороги в этом мире. Решай уже сейчас, хочешь ли ты идти по этим дорогам со «славным парнем», который, может, и очень хорош, но не может угнаться за тобой в твоем умении прыгать выше головы.
Повисла неловкая тишина. Было слышно, как жужжат готовые вот-вот перегореть лампочки, как гудит мини-бар, и как закипает Чарли. Эва бросила на него один взгляд и замерла. Ее Чарли — легкий, добрый и смешливый — впился пальцами в стол так, словно готов был в ту же секунду перевернуть его, бросить на пол, а потом вцепиться в Ричарда и выбросить его в окно. Эва положила руку поверх ладони Чарли и смогла выдавить из себя только жалкое:
— Все нормально.
— Это, конечно, не мое дело, — рассмеялся Ричард, отпивая еще вина. — Вы прекрасная пара, никто не имеет права заставлять вас сомневаться друг в друге. Но если подобные мысли уже посещали кого-то из вас, вам стоит их обсудить, пока взаимные разочарования и обиды не перестанут компенсироваться жарким примирительным сексом…
Звякнули приборы. Вжикнули ножки стула по полу. Чарли взвился вверх и, смерив всех присутствующих испепеляющим взглядом, отправился на выход. Эва выдержала насмешливые и даже жалостливые взгляды Лиззи и Ричарда, выждала несколько секунд, а затем встала из-за стола. Ей хотелось, чтобы эта улыбчивая парочка в ту же секунду провалилась под землю, но на долю секунды ей показалось, будто бы Ричард прав. Планы Чарли не заходили дальше дома на побережье и семьи. А Эва не решалась сказать ему, что ей хочется чего-то другого.
Она нагнала Чарли только на выходе из отеля. Молодой человек гневно чиркал спичкой, пытаясь прикурить, но капризный ветер задувал пламя, как бы Чарли ни пытался защитить огонек.
— Эй, — Эва осторожно коснулась его плеча. Чарли оторвался от своего занятия, впился в нее пылающим взглядом, а потом выдавил свою фирменную улыбку.
— Прости, я слишком резко среагировал.
— Все в порядке, — покачала головой Эва. Тело охватила нервная дрожь. — Ему не стоило так говорить.
— Это да, — хмыкнул Чарли. Спичка, наконец, с шипением зажглась. Чарли прикурил и блаженно затянулся. — Но вот, что я хотел всегда узнать. Ты со мной, потому что лучше вариантов в городе не подвернулось?
Эва открыла рот.
Закрыла так резко, что больно клацнули зубы.
В ушах застучала кровь.
— Что?
— Просто хочу быть уверенным, — сказал Чарли, и на дне его глаз Эве показалось, что она увидела уже знакомое выражение: жалость и разочарование.
Первым желанием было послать его далеко и на всю оставшуюся жизнь. Но в памяти всплыли долгие часы работы с психологом. И Эва, давясь этой модной «экологичностью», проговорила:
— Мне больно слышать такие предположения. Я бы никогда так с тобой не поступила.
— Ну, ты же так пошла со мной танцевать на выпускной, когда Микки тебя не пригласил.
— Это было давно! — возмутилась она и, переведя дыхание, спросила. — Ты тогда обиделся?
— Спрашиваешь еще, — хмыкнул Чарли и приподнял руку, приглашая Эву в полуобъятие. — Прости. Ричард меня разозлил, я наговорил глупостей.
— Не то слово.
На секунду повисло зыбкое молчание. Начал накрапывать дождь. В свете уличных фонарей лоснилась от влаги машина Чарли. И тут завибрировал телефон. Эва перевела взгляд на экран и замерла.
— Мы не едем домой.
«Не то, чтобы я не верила в удачу… Иногда жизнь действительно демонстрирует нам свое извращенное чувство юмора именно таким образом. Но в мире несколько миллиардов людей, дорогая. Судьбе не до тебя. А удача или неудача — это стечение обстоятельств, которые раньше ты имела способность игнорировать»
Заметки из дневника Хелены
Больница. Одна на всю округу, маленькая, как деревенское отделение почты. Тут работали уставшие до мозга костей врачи и один дышавший на ладан рентгеновский аппарат. Была пара палат, но пациентов почти не было. Областная администрация говорила, что в их графстве люди отличаются отменным здоровьем, но местные знали — в таких условиях болеть было себе дороже. Поэтому, оказавшись в окружении давящий стен и презрительных взглядов врачей, пациенты сами направляли все свои внутренние ресурсы на выздоровление. А потом, в следующий раз, если что-то случалось, шли к кому угодно — частным врачам и целителям, лишь бы не возвращаться в этот филиал ада на Земле.
На крыльце под моросящим дождем стояла Иви. Пока Чарли выруливал со скользкой дорожки, тетка несколько раз прилипла к окну в приемном покое, силясь рассмотреть подъезжающих, а потом все-таки выскочила на улицу. Розовая шаль тут же намокла. Волнение и плохое освещение стерли с лица тетки весь эффект йоги и самомассажей, она больше напоминала женщину после двенадцатичасового рабочего дня в бухгалтерии, которая по дороге домой еще и умудрилась попасть под трамвай.
Стоило Эве и Чарли выбраться из машины, Иви бросилась им навстречу и порывисто обняла каждого, крепко целуя в обе щеки.
— Как же хорошо, что вы приехали. Я думала, что с ума сойду, если уже не сошла.
— Все в порядке, мы рядом, — проговорил Чарли, поглаживая ее по спине. Он на секунду отступил, чтобы достать из машины запотевший пластиковый пакет. — Поешь?
— О, мой ангелочек, — пропела женщина, вцепляясь в шуршащие ручки. — Эва, как тебе повезло.
— Что с мамой? — слова скребли по горлу песком. А то она сама не знала ответа на этот вопрос. С мамой рак. Тут правильнее было спрашивать, жива ли она еще, но язык не поворачивался при виде разбитой и уставшей Иви.
— Ей резко поплохело. Нагрузки, сама понимаешь. Она возилась с этими свечами, усиляла их ставами и оговорами. Дар со временем начинает требовать все больше сил, — вздохнула женщина и тут же махнула рукой, отбрасывая налипшие на лоб волосы. — Пойдемте внутрь, иначе еще и вы заболеете.
Больничная тишина давила на мозг. Вошедших окружило молчание, состоявшее наполовину из сочувствия, наполовину — из безразличия. Врачи и медсестры проходили мимо, бросали на них сканирующие взгляды и, убедившись, что перед ними не пациенты, проходили дальше. Иногда разобраться им помогала полноватая медсестра в регистратуре. Если кто-то из врачей слишком уж сильно замедлял шаг перед взволнованной троицей, женщина поджимала свои ярко-красные губы и очерчивала ими полукруг. Врач тут же ускорял шаг.
— Твоя мать — просто невозможная женщина. Еле языком ворочала, а все продолжала сопротивляться, — причитала Иви, нервно посмеиваясь. Привезенные Чарли булочки
