Теплые воды Баринго способствуют развитию планктона, и рыбы в озере, как сказали бы подмосковные рыболовы, навалом. Когда, купаясь в озере — а удержаться от этого трудно, хотя купание и небезопасно из-за возможности схватить шистоматоз, — становишься на дно в зарослях прибрежной растительности, телапия так и бьет по ногам Нджемпс и туген считают, что у рыболовецкого кооператива хорошие перспективы и рыбы на их век хватит. А если еще начать разводить окуней — нильского, достигающего веса ста и более килограммов, и черного канадского, который хорошо прижился в озере Найваша, то маленькое Баринго может стать одним из самых добычливых и посещаемых туристами озер Кении Уж не потому ли так гордо носят свои шикарные львиные шапки старейшины нджемпс, встречаясь с прибывающими из Найроби деловыми людьми и туристами?
Одна из достопримечательностей Баринго — расположенная на уединенном полуострове ферма по разведению змей, которую основал старший сын знаменитого антрополога Л. Лики — Джонстон Десятки обученных африканцев отлавливают и свозят сюда тысячи ядовитых змей — кобр, гадюк, мамб, у которых регулярно берут яд для медицинских целей Ферма Лики экспортирует в зоопарки и террариумы многих стран скорпионов, черепах, тарантулов, ящериц и другой «товар», глядя на который нервным людям становится не по себе. Подобное скопище пресмыкающихся я видел второй раз в жизни после знаменитого террариума в Сан-Паулу. Ферма Дж. Лики, собственно, не научное учреждение, а коммерческое предприятие. Внешне она мало походит на бразильский террариум, не имеет капитальных построек и скорее напоминает... пасеку, где ульи заменены просторными клетками, в которых среди камней и песка живут свивающиеся в зловещие клубки обитатели пустынь Восточной и Центральной Африки. В отличие от настоящей пасеки ферма обнесена плотными рядами проволоки и охраняется африканскими стражами, вооруженными копьями. Любопытный парадокс: Дж. Лики, посвятивший себя изучению змей, аллергичен к противоядиям и рискует жизнью, если будет укушен. «Доят» змей и собирают смертоносный «урожай» хладнокровные африканцы из племени туркана.
Новички, приезжающие из Европы на работу в Кению, бывают весьма напуганы рассказами о «змеином рае» в кенийских саванне и пустынях. Я знал многих моих коллег, которые в любое сафари — будь то поездка на охоту, рыбалку или просто вылазка на прогулку в Национальный парк — обязательно брали с собой шприцы и сыворотку против змеиных укусов, а прежде чем расположиться на пикник, долго совещались, как бы не попасть в компанию змей, и даже тянули жребии, на чью долю выпадет опасная миссия с пристрастием осмотреть каждое подозрительное дерево или камень.
Я прожил в Кении семь лет, много путешествовал по ней, как рыболов пробирался в поисках новых заветных мест нехожеными дебрями, спускался по кручам, цепляясь за первую попавшуюся лиану, лишь бы удержаться на ногах и не свалиться в пропасть, но признаюсь (хотите верьте, хотите нет!), что живую змею, кроме фермы Джонстона Лики, видел всего один раз в... ванне собственной квартиры. Змея была небольшая, черненькая, каких-либо агрессивных намерений не проявляла. Но змея же! Не будешь же, черт возьми, вместе с ней купаться в ванне. Короче говоря, змею пришлось убить. Ну а дальше? Может быть, в доме завелся целый клубок каких-нибудь смертоносных «пятиминуток». Менять квартиру? Догадались отправить змею на экспертизу в террариум при Национальном музее Найроби. Через несколько дней на официальном бланке пришел ответ такого содержания: «Дорогие сэры! Обнаруженная в доме № 2 по Ленана-роуд и присланная на исследование змея абсолютно безвредная. Она принадлежит к семейству так называемых «домашних змей» и, по преданию, приносит в дом мир и благоденствие. Пожалуйста, впредь не убивайте этих змей. Если Вам все же неприятно их присутствие в доме, просим отлавливать и присылать к нам в живом виде. Примите уверения и т. п.» Я на всякий случай поинтересовался у Джонстона Лики, как отловить змею, забравшуюся в ванну, но воспользоваться советом не пришлось. Зато появилась прекрасная возможность все семейные неурядицы, даже самые пустячные (у кого их не бывает!), считать возмездием за принятый на душу грех — убиение доброй домашней змейки.
Жители Баринго, с которыми мы советовались о дороге на озеро Рудольфа, в один голос говорили, что они не помнят, когда в последний раз в том направлении проходила машина, и советовали ехать на Томсон-Фоле, затем на Маралал, Барагои и Саут-Хорр. Получался порядочный крюк, а судя по карте и уверениям Географа, к Маралалу можно было выехать, обогнув озеро Баринго с севера. Так мы и поступили.
Ехать пришлось пыльной дорогой. От нестерпимой жары немного спасал сквозняк, устроенный с помощью открытых с обеих сторон окон. Зато в машины набилось столько пыли, что дышать можно было только через марлевые повязки. Пейзаж удручающий: серая почва без единой зеленой травинки; серые, как умершие, кусты «погоди немного» — медоносной акации, загнутые назад шипы которой так впиваются в одежду и кожу, что волей-неволей остановишься; ни единого живого существа; ни единого звука, издаваемого птицей ли, зверем ли. Кругом все уныло, мертво. Про себя мы окрестили это безрадостное место «Долиной уныния». К вечеру дорога привела к руслу высохшей речки с довольно крутыми берегами. Здесь и решили заночевать, еле успев до наступления темноты натянуть палатки. Близко к полуночи пошел дождь. Капли робко, неторопливо забарабанили по брезенту, замолчали, потом застучали снова подольше и понастойчивее. Ночью стук капель повторялся еще несколько раз, но, так и не набрав силы, дождь прекратился столь же незаметно, как и начался.
Утром, с трудом преодолев песчаное русло, на котором ночной дождь оставил лишь влажный след, и проехав не больше десятка миль, уперлись в каменную гряду. Дорога круто поднималась, петляя между валунами. «Газик», натужно ревя, кое-как продвигался вперед, но «рафик» взять подъем не смог. Пробовали буксировать его за «газиком», но металлический трос лопался. Заменили его толстыми сизалевыми веревками, они выдерживали нагрузку, но теперь уже не тянул «газик». Разведка вдоль гряды показала, что объехать ее ни слева, ни справа невозможно, а других проходов нет, кругом валуны.
Естественно, что вся наша экспедиция напустилась на Географа: как же здесь прошел его «волво»? Нимало не смущаясь, наш Географ философски изрек, что в наш век меняются не только дороги, но и лик Земли, не говоря уже о людях. Здесь он торжественно процитировал из дневника А. К. Булатовича слова командующего абиссинским отрядом: «Я предвидел, что это так случится. Мои солдаты храбры, любят войну, но не терпят пустыни. Теперь... куда бы я их ни стал посылать, они будут возвращаться с одним ответом: идти дальше никак невозможно. Только за мной еще они пойдут вперед. Но куда?» В конце концов было принято запоздалое решение: последовать совету жителей озера Баринго и ехать в Томсон-Фолс.
Обратно по знакомой дороге ехали ходко. По всем расчетам, мы въезжали в «Долину уныния». Но боже, как все здесь переменилось! «Погоди немного» покрылось нежным фисташкового цвета пушком; на других кустах появилась бело-розовая кипень; из земли пробивалась зеленая поросль трав; в лужах, удержавшихся на глинистой почве, копошились всякие козявки, жуки, то и дело шмыгали ящерицы; крохотными вертолетами бестолково носились в воздухе термиты, а бойкие пичуги на лету схватывали жирных насекомых, оглашая все окрест восторженным щебетом. «Долина уныния» за ночь преобразилась в долину торжествующей жизни. Подумать только, один ночной дождь, даже не дождь, а дождичек, вроде нашего грибного, сотворил это чудо преображения. Невольно подумалось: какие же неистребимые силы таит в себе даже эта скудная природа, что она так бурно отозвалась на мимолетную ласку небес!
И здесь в памяти возникла иная картина... В самом центре большой и богатой страны был городок, где вся жизнь, казалось, протекала в полной гармонии с окружающей природой. Городок был окружен хлебными полями и раскинувшимися на холмах садами. Каждую весну белые облака цветения поднимались от этих садов и плыли над зелеными полями. Осенью дубы, клены и березы пламенели дивной гаммой ярких красок на зеленом фоне сосен. С холмов доносился лай лисиц, по полям в гуще утренних туманов бесшумно проносились олени.
Даже зимой придорожные поля манили своей красотой. Громадные стаи птиц слетались сюда полакомиться ягодами и семенами засохших трав, пробивающихся из-под снега. А когда весной и осенью мимо тянулись вереницы перелетных птиц, люди стекались сюда издалека полюбоваться прекрасным зрелищем. Иные приезжали удить рыбу в чистых и холодных ручьях, сбегающих с холмов и образующих тенистые заводи, полные форели.
Но вот как бы черная туча опустилась на окрестности, и все начало меняться. Какая-то порча напала на все живое: неведомая болезнь косила кур, хирели и гибли коровы и овцы. Болезнь стала частой гостьей в семьях фермеров. На всю округу легла печать смерти.
