— А теперь пойдемте в рыбацкий порт,— предлагает Артур.
И мы снова тащимся через весь город. Улицы по-прежнему пустынны. До рыбацкого порта добираемся минут сорок. Идти быстро тяжело.
«Порт» оказался просто скопищем небольших лодок-моторок. Часть из них вытащена на берег мелководной речушки, часть стоит на якоре. Самые большие лодки привязаны к столбам, вбитым в илистый берег, подперты бревнами, чтобы не валились на борт. Сейчас время отлива. В канале порта, огороженном столбиками, появляются две лодки. Они медленно разворачиваются, причаливают к берегу; на каждой по два рыбака-мулата. Я фотографирую порт, стараясь снять большую лодку так, чтобы была видна корма и надпись на ней: «Порт приписки Кайенна». Потом перевожу объектив на рыбаков, фотографирую берег, сараи-развалюхи из полусгнивших досок, белье на веревках.
Шлеп! Рядом со мной падает камень. Я увлекся фотографированием и не заметил, что рыбаки без удовольствия восприняли мои действия. Я смотрю на них, улыбаюсь. Но они не отвечают на улыбку. Машут руками. Лица злые. Я оглядываюсь на Артура.
— Пойдем отсюда,— говорит он.— Теперь им ничего не втолкуешь. Нужно было раньше договориться. А теперь они распалились...
Мы уходим. Артур объясняет:
— Эти рыбаки — самые бедные люди в Кайенне. У них нет даже паспортов. Они, как правило, перебираются сюда из Бразилии. И живут вот так — незаконно. Каждый человек с фотоаппаратом для них — просто шпион из префектуры. Поэтому и гонят всех: и друзей и врагов. Ведь иногда фотографии их поселка появляются в газетах. Журналисты, социологи критикуют власти за то, что этим людям не уделяют никакого внимания. В ответ на критику префектура тут же проводит проверку документов и выселяет беспаспортных. Здесь неимущие подвергаются гонениям, бесправные лишены надежды получить какие-либо права. Здесь, как во Франции,— говорит Артур с сарказмом,— даже карнизы крыш должны быть шириной двадцать сантиметров, не больше. Так предписывают правила Парижа. Но ты же видел, везде в Латинской Америке строят дома с большими карнизами, чтобы во время ливня ходить по тротуару и не намокнуть. В Гвиане подобная роскошь не дозволяется — против правил! Это буквоедство вызывает у местных жителей только раздражение. В Кайенне даже появилась партия, которая требует для страны хотя бы некоторой автономии. Впрочем, статус «заморской территории» оборачивается иногда, я бы сказал, и комической стороной. Ты обратил внимание, что у многих довольно бедных домов стоят легковые автомобили?
Я кивнул. Автомашины у бедных домов меня весьма удивили.
— Это собственность больших семей,— говорит Артур.— Как правило, мулатов. Из своего заработка — средняя зарплата у нас соответствует уровню минимальной в метрополии — они откладывают на машину. Покупают, стремясь похвастаться перед соседями своим благополучием, а ехать, по существу, некуда. Дорог-то нет. Вот они и выезжают по большим праздникам в центр города, останавливаются там, вылезает вся семья, идет в кинотеатр или к мадам Ивон, которая держит единственный ресторан с кондиционированным воздухом. Едят там мороженое, затем семья чинно уезжает домой. Как-нибудь зайдем в этот ресторан, и ты сам все увидишь...
На следующий день рано утром мы выехали в Куру. За рулем «фольксвагена» сидел сын хозяйки гостиницы — худой, нескладный парень с экзотическим французско-креольско-бирманским именем Ив Леруа Ке Моунг Чжо. По дороге он рассказал о своем маленьком бизнесе. Моунг Чжо — или просто Ив — был контрабандистом, скромным агентом по перевозке драгоценных камней. Он доставлял их с бразильской границы в Кайенну, а уж оттуда во Францию их везли другие...
— Контрабанда помогает нам сводить концы с концами,— сказал Ив.— Крохотная гостиница не может обеспечить даже сносного существования...
Мы въехали в Куру. «Фольксваген» покрутился возле новых кварталов современных четырехэтажных домов. Вдоль отличной асфальтированной дороги высились редкие уличные фонари с ртутными светильниками. Ничего примечательного. Его величество стандарт во всей красе. Но стандарт все же европейского образца, а значит, для «заморской территории» — крик моды. И беглого осмотра было достаточно, чтобы убедиться, что во Французской Гвиане наконец появился хотя бы один современный поселок. Ирония истории: зерна благоустройства дали всходы на том самом месте, где когда-то тысячами гибли бедняки-колонисты, обманутые министром Тюрмо...
Вечером мы с Артуром зашли в ресторанчик мадам Ивон. Там было полно народу. Но мадам Ивон сразу же заметила нас, крикнула из-за стойки бара:
— Ком сава, месье русс?! (Как жизнь?!) — И, не дожидаясь ответа, воскликнула: — Бьен! (Хорошо!)
Вышла к нам в зал, усадила, весело хлопнула меня с недюжинной силой по плечу и, расхохотавшись, вернулась на место. В этот день ее дела шли отлично. Отмечали очередную годовщину основания французского экспедиционного корпуса, и в ресторанчике гуляли военные — все в форме, при регалиях. Господа офицеры веселились, как могли.
Мы с Артуром ели привезенные из Франции за десятки тысяч километров сыры, пили кофе, и я думал о том, что заезженное словечко «контрасты» обретает во Французской Гвиане оттенок какой-то особенной безнадежности: веселье военных, охраняющих «заморскую территорию»,— и озлобленность беспаспортных рыбаков, бездорожье — и экспорт золота и убогость городков и деревень...
Владимир Весенский Кайенна — Куру — Москва
В Таджикистане, недалеко от Душанбе, живут узбеки племен локай и калмак. До Октябрьской революции они вели полукочевой образ жизни. Теперь, конечно, живут оседло, в добротных домах. В каждом доме у них есть специальные печи — тандыры для выпечки хлеба. Но наряду с тандырами во многих домах имеются и плоские круглые камни, так называемые «тава таш». Эти камни тоже предназначены для выпечки хлеба.
Обычно хлеб, выпеченный в тандырах или в пекарнях, имеет поджаристую корку, довольно быстро затвердевает, черствеет — и тогда не каждому он по зубам.
А хлеб, выпеченный на тава таше, не имеет корки ни с одной стороны. Он очень пышный, пористый и мягкий, как вата. Его с наслаждением едят старики и получают удовольствие от того, что они, как и прежде, едят обыкновенный хлеб, чувствуя его вкус и запах.
Такой хлеб не так быстро черствеет. К тому же его достаточно чуть подогреть, и он снова становится мягким и вкусным.
Что собой представляет этот камень — тава таш, на котором пекут вкусные хлеба? На вид он красноватый, как бы спрессованный из мелких песчинок. Это заметно даже на глаз. Геологи относят такие камни к разновидностям песчаника.
Камень состоит из многих слоев — пластов. Они между собой как бы склеены. Если осторожно вбить тонкие железные клинья между пластами, то верхний слой легко откалывается. Толщина каждого слоя — три-четыре сантиметра и более.
Для выпечки хлеба нужен пласт толщиной два с половиной сантиметра — поэтому камень разъединяют и пласты закругляют, шлифуют, доводя до нужной толщины. Этот камень, мягкий от природы, легко поддается обработке. Тава таш делают в основном круглой формы, но бывают треугольные и четырехугольные. Радиус тава таша сантиметров 35—40, вес его около трех килограммов.
Тава таш на любом огне быстро прогревается и так же быстро отдает свое тепло тесту — хлеб быстро выпекается. Вся поверхность камня прогревается равномерно, и температура не бывает чересчур высокой, потому хлеб не подгорает, как случается в тандыре. Да и дров тава таш требует гораздо меньше, чем тандыр. И ремонтировать его не надо.
«Тава таш» на тюркских языках означает — «сковородный камень». В горах эти камни встречаются не везде. Но мастера каменных сковородок с древних времен знают, где можно их добыть.
Выпечка хлеба на тава таше, безусловно, существовала издавна. Однако этот примитивный и экзотичный способ дошел до наших дней. Ибо действительно хорош хлеб, испеченный на тава таше.
Тайтуре Батыркулов г. Душанбе
Пожалуйста, напишите об индейцах Северной Америки. Это интересует не только меня, а всех ребят нашего двора.
А. Осипов, г. Арзамас
Христофор Колумб не только открыл Новый Свет и наградил его обитателей именем «индейцы», но и дал первое в истории их описание. Не научный, конечно, отчет, из тех, что делают исследующие народ ученые,— этнографией Колумб не занимался, и цели его были другие. Приобретя для своего повелителя — Фердинанда, короля Кастилии и Леона,— новых подданных, он должен был дать им характеристику, ибо управляться с ними можно, лишь хорошо зная положительные их и отрицательные качества.
