Ну и ладно. Если язвит, значит, все не так плохо, правда? Я-то себе уже чего только не надумал. И в каких грехах только не обвинил. А ведь на самом деле моей вины в происходящем нет. Она должна была мне сказать! Предупредить, черт его дери! Потому что так было бы честнее. Потому что тогда я бы к ней даже не сунулся. На хрена мне такие сложности? Поездки по врачам, потуги проговорить случившееся, чтобы, не дай бог, не нанести девчонке какой-нибудь моральной травмы, чувство вины из-за того, что не смогу ей дать то, на что обычно рассчитывают целки, отдаваясь мужчине…
А теперь вот, кушайте, Роберт Константинович. Не обляпайтесь. Мало же вам проблем. Вот в догрузку вам мордобой и малолетка-обиженка. Разруливайте теперь, как хотите.
Стиснув челюсти, отворачиваюсь к окну. И все же, несмотря ни на что, зарядить сосунку по морде было довольно приятно. Меня и сейчас немного потряхивает от прилива адреналина. В этом смысле люди мало чем отличаются от животных. Взял над соперником верх – и рад.
Соперником, блядь… Дожился.
Но было по кайфу, да. Как будто двадцать лет с себя скинул.
Ну и то, что эта молоденькая самка предпочла меня молодому самцу, тоже льстит. Значит, я еще о-го-го. Кризис среднего возраста? Да, наверное.
Или в ее выборе все же мои бабки сыграли роль?
А даже если и так? После прочтения досье на Эмилию у меня язык не повернется ее в этом упрекнуть. Потому что дети не должны расти так, как она… В настолько чудовищных условиях. Ведь чудо, что она не сломалась. Чудо, что к чему-то стремится. И если я – еще одна ступенька к тому, чтобы выбраться из этого болота – пусть. Меня не обломает. Единственное, чего бы мне не хотелось – чтобы она думала, будто обязана со мной трахаться.
И вроде бы я ей объяснил, что буду помогать в любом случае, и вроде бы мне предъявить нечего. Но когда я узнал, что она девочка, я… Да охерел я, если без ложной скромности. Почувствовал себя каким-то похотливым извращугой. Едва ли не насильником. Это сейчас я отошел, когда обдумал все, а в моменте меня просто размазало. Потому что дерьмовое это ощущение…
– Ничего страшного в подобном осмотре нет, – выдаю через силу.
– А вам откуда знать? Вы часто своих любовниц по врачам возите? Слушайте, а я могу называться вашей любовницей, учитывая тот факт, что вы даже не кончили?
– Это все вопросы? – зло сощуриваюсь. – Или будут еще?
– Конечно, будут. Интересно же! Что вас во мне смутило?
Бля-я. Я ведь вообще не подумал о том, как девчонка может это воспринять. А оно вон как. Она в себе ищет причину. Приехали.
– Меня смутило лишь то, что ты не рассказала мне о своей невинности.
– Вы придаете этому вопросу слишком большое значение. – Ведет плечиком рыжая.
– А ты нет?
– Нет. Я давно свыклась с мыслью, что это вообще может случиться помимо моей воли, – отрешенно замечает Эмилия. – Мне хорошо уже от того, что я сама выбрала, когда, как и с кем это случится. О большем я и не мечтала.
От ее равнодушных слов мне становится тесно в собственном теле. Она думает, что облегчает вот так мою участь, а на самом деле лишь усугубляет чувство вины.
– Пиздец, – коротко и емко комментирую я услышанное.
– Послушайте, Роберт Константинович, все хорошо, правда. На самом деле все могло произойти хуже в сто раз. Например, в обоссанном туалете детского дома. По принуждению. Сразу с тремя… Как зачастую и происходит там. Так что если вы себя вините – бросьте. Все было на моих условиях. С приятным мне мужчиной. Да, у стены. Но у стены в вашей роскошной квартире и после того, как вы пообещали мне свою поддержку. Наверное, в вашей реальности этого недостаточно. А в моей – более чем. Это и есть мое место на данном этапе. Я прекрасно это осознаю. И на большее не претендую. Кажется, мы приехали?
И я, можете в это поверить – утратив дар речи, киваю. Никакого моего жизненного опыта не хватает, чтобы ответить Эмилии на эту тираду что-то хоть отдаленно стоящее. Я тупо обтекаю, глядя, как она выбирается из машины, и просто не могу вместить в себя все то, что она сказала. И вроде знаю я, какой несправедливой, какой жестокой бывает жизнь, но… Я, блядь, не понимаю, как это возможно. В моей седеющей голове не укладывается, что девятнадцатилетняя девочка может рассуждать так цинично, будто она за эти свои девятнадцать лет успела бесконечно устать от такой жизни.
Дергаю пуговички на воротничке и выскакиваю следом за Эмилией.
– Постой!
– Роберт Константинович, я справлюсь. Правда. Вам, наверное, не по статусу здесь рядом со мной светиться. Я все понимаю.
– Понятливая какая! – рявкаю, злясь скорее на себя.
– Вы же не за ручку меня туда поведете! – жует губу. – Я на свое имя записана?
– Ну, не на мое же!
– Вот. Все проще простого. Я обращусь в регистратуру, а вы езжайте. У вас наверняка есть дела поважнее.
Я нехотя уступаю. Потому что глупо отрицать очевидное. Возвращаюсь в машину.
– Куда теперь, Роберт Константинович?
– Ждем.
Пытаюсь работать, но выходит из рук вон плохо. Мысли совсем не о том. Нервно постукиваю пальцами по дивану. Я вспомнить не могу, когда в последний раз кто-то был со мной так обезоруживающе честен. Понятия не имею, как получается так, что Эмилия, вроде и не скрывая своей материальной заинтересованности, тем не менее, совершенно не выглядит меркантильной. Да, в ней есть прагматичный расчет. Но как будто совсем нет алчности. Это, как ни странно, только больше подстегивает желание ее уберечь. Вот тебе и не «надо лишних проблем». Ох, Роберт-Роберт…
Недолго думая, набираю секретаршу.
– Тань, там я тебе скинул контакты риэлтора, который сдает двушку в соседнем доме. Можешь узнать, как быстро туда можно заселиться?
– Да, конечно.
– Обозначь, что мы заинтересованы в скорейшем переезде.
– Я вас поняла.
Отбиваю вызов и растекаюсь по спинке дивана. Я ведь понятия не имею, что делаю. Не было у меня подобного опыта. Ну и хер с ним. Разберусь по ходу. Мне не
