— Сейчас начнем производить двойную нивелировку, — объясняет Петр, — а затем данные отметок рельефа сличим и, если окажутся большие расхождения, придется нивелировать в третий раз.
Петр и Таня взяли нивелиры, остальные — рейки и пошли: рейка — через сто метров нивелир, затем на следующем пикете еще рейка... Так отметки поверхности земли все время передаются, как по цепочке, и получается связка. Вперед ушел Петр со своими реечниками — двумя тихими эвенками, за ними Таня с Сергеем и Леной.
— Начали! — кричит Таня.
И Сергей пошел на отметку. Татьяна двигалась от колышка к колышку спокойно, без единой жалобы на жару, без единого вздоха от комаров. Только изредка просила у Сергея «Дэту» и слегка натирала жидкостью руки. Когда я видел, что с нивелиром трудно перейти заболоченное место — один шаг — и угодишь в топь, я пытался взять у Тани нивелир и помочь, но она отказывалась и, подхватив треногу на худенькие плечи, перепрыгивала с кочки на кочку без видимых усилий. И по-прежнему она была прекрасна. Я задумывался: почему она отказывается от помощи? И выходило, что она права. Она выбрала себе профессию, возможно нелегкую, но доставляющую ей радость, и не хотела при трудностях делать для себя никаких поблажек. Вспоминаю, как Побожий говорил, что «в изыскательской партии, будь ты ее начальник, инженер, не должен пугаться самой черной работы, которой, конечно, на изысканиях хоть отбавляй. Все должны хорошо владеть топором, уметь найти пропитание и разжечь в любую погоду костер, быстро «читать» местность, знать приметы, ориентироваться без компаса».
Наконец вошли в более плотный и высокий лес. Просеки нет, на деревьях — засечки, чтобы пройти и не сбиться с дороги. Издали засечки белеют, как ориентиры. Здесь всего две недели назад прошли трассировщики с замерами, проложили нитку трассы, забили пикеты и сторожки. В стороне видно стоянку: каркас от палатки, остатки дров, след костра.
От колышка к колышку, снимая отметки рельефа земли, трассировщики двигаются по направлению к лагерю. Где-то справа остался Гилгой. Мы идем по равнинной части будущей трассы. Однако трасса пройдет и по берегу реки, где Гилюй не имеет пойменной части. Это участок самый сложный. В тех местах, где горы обрываются прямо к реке, но обрывы не очень высоки, хотя и круты (изыскатели называют их прижимами) «полки» для дороги будут вырубаться прямо в породе. На протяжении девяти километров пять таких прижимов. В одной из наших вечерних бесед Побожий рассказывал, что строительство железной дороги через безжизненное пространство стоит дорого и надо изыскивать возможности удешевить его... Для того, чтобы доказать целесообразность данного, например, варианта с прижимами, надо пройти по тому варианту трассы, который отрицаешь. Необходимо, чтобы свою часть работы выполнили трассировщики, чтобы геологи произвели исследования грунта дна, гидрологи изучили режим реки, скорость течения, возможность размыва насыпи, чтобы специалисты решили, каким материалом отсыпать эту насыпь, какие потребуются защитные сооружения — дамбы, траверсы... «Если уйдем в реку, — говорил Побожий, — должны будем рядом искать материал или добираться до породы и из нее делать отсыпку. Хотя в предварительных прикидках мы уверены, что пойдем на прижим, но в конечном счете все сведется к стоимости двух вариантов. Изберем более дешевый. А надежность обеспечим в любом случае». Когда я спросил, почему не вести дорогу в глубине тайги, уйдя подальше от прижимов, от реки, Побожий ответил, что, если подняться выше прижимов, на пересечении местности встретится множество логов, которые по весне затопит вода, и через которые придется строить большие мосты. «Это самая трудная трасса в моей жизни, — говорил Александр Алексеевич. — Здесь, почти на всем ее протяжении, вечная мерзлота. В долинах под мшистыми марями — линзы льдов. Нет ни троп, ни дорог; реки, хребты и огромнейшие таежные пространства. Будущая железная дорога складывается по частям, как книга по главам».
Многое приходится учитывать изыскателям при выборе трассы. Наряду с тысячами мелочей надо предусмотреть близость месторождений полезных ископаемых, перспективы развития промышленности и сельского хозяйства. Например, при выборе направления магистрали на восточном плече на пути встало препятствие — водохранилище Зейской ГЭС, которое скоро разольется за плотиной в верховьях реки Зеи на двести километров. У изыскателей было два варианта: пойти ниже плотины, но тогда придется перед Зеей пробивать через хребет трехкилометровый тоннель; или обойти водохранилище с «хвостовой» части — и для этого выстроить мосты на притоках Зеи, у которых высокие горизонты. Остановились на втором варианте. Почему? Во-первых, не нужно будет пересекать хребет и пробивать тоннель, а во-вторых, и это главный момент, уйдя на север, трасса охватит большие лесные массивы, что в перспективе означает освоение нетронутых, новых районов края...
Кажется, нашим рабочим километрам не будет конца. Татьяна по-прежнему бодро вышагивает от пикета к пикету. Установит в вязкую топь нивелир, возьмет отметку по рейке Сергея, запишет, затем повернется на сто восемьдесят градусов, крикнет Лене: «Покачивай», запишет показания по ее рейке, спрячет в карманы брюк карандаш с полевой книжечкой, возьмет на плечо треногу и дальше, к следующему пикету.
Петр с ребятами ушел далеко вперед и больше не появился. Из леса мы вновь вышли на ровные мари. Жара несносная, и комары вконец одолели. Все время хочется пить. Иногда попадается прошлогодняя брусника, но стоит остановиться и начать собирать ее — ноги утопают в жиже. Когда мы снова вошли в лес, нас поджидал Володя, посланный Петром. Петр просил поторапливаться.
В седьмом часу, закончив работу, мы подошли к условленному сто сороковому пикету, но вездехода не было.
— Может, заблудился, — вслух размышлял Петр, — человек он новый в этих местах... Хорошо, ты выйди на след, — сказал он Володе, — посмотри, может, он не понял, где ждать, и вернись к нам. А мы пока пронивелируем сто двадцать шестой и сто двадцать седьмой пикеты, — и Петр указал в сторону марей.
Прошли по открытой местности, закончили работу у пикетов и вышли к протоке. Володя уже ждал нас. Вездехода не было.
— Что будем делать? — спросила Таня.
— Сначала для порядка напьемся воды, — ответил Петр. У него был такой вид, словно он только что плотно поужинал, а не бродил по топям. — Теперь перемотаем портянки и вместе выйдем на след. Если не повезет, придется вернуться туда, где оставили. Может, он не сумел ничего сделать и ждет? Тогда мы пойдем вдвоем с Володей, а вы отправитесь в лагерь...
День клонится к вечеру. Оранжевый закат вырисовывает очертания холмов. Комары поутихни. Ребята отвинчивают нивелиры и складывают треноги вместе с рейками у дерева, возле 126-го пикета.
Пошли. Хочется только одного: твердой почвы под ногами. Впереди два перевала, и до них далеко. Справа открылось озеро. Подсвеченное закатом, оно было похоже на светящуюся чашу.
И вдруг вдали мы заметили машину. Лена и Сережа, шедшие впереди, побежали. Но оказалось, что это буровой станок. И, только пройдя озеро, мы наконец увидели вездеход. Прибавили шаг, но чем ближе подходим, тем становится тревожнее. Шофера нет. Видимо, машина сломалась вторично, и он отправился в лагерь за помощью.
— Но почему не подождал? — вслух рассуждает Петр. — Может, решил, что вернее будет послать за нами вездеход из лагеря? Странно...
Петр с Володей пробуют завести машину. Во рту пересохло. Вместе с жаждой мучит голод. И, как сказал Сережа, есть хочется сейчас же, здесь, на месте. Но надо идти и идти, а каждый шаг становится все тяжелее.
— Упаковать нивелиры в ящики, — доносится голос Петра, и по его интонации все понимают, что придется шагать пешком.
Идем по низине. Впереди и слева темнеют хребты, и тени их стелются внизу, отчего кажется еще темнее. Стараемся идти между следами от гусениц вездехода, но под ногами не становится тверже. Резиновые сапоги скользят, и не видно, куда ступаешь. С трудом вытягиваешь сапоги из жижи, и с каждым шагом ноги разбухают от мокрых портянок. Небольшая остановка — и тело покрывается холодным потом. С каждым новым броском тяжесть в коленях усиливается. А ребята, притихшие, поглядывают на луну, на спелые, вызревшие звезды. Чувство голода прошло, но жажда усилилась.
Часам к одиннадцати подошли к перевалу. Но странная вещь — вместо тяжести от подъема неожиданно почувствовали облегчение. Пошли быстрее — ступили наконец на твердую землю.
Пот обливает лицо, шею, но шагается легко, словно отвязали от ног пудовые гири.
На вершине, перед спуском, решили отдохнуть. Сергей лег прямо на землю, вытянул ноги и положил под голову руки. Лег и я. Тело отходит быстро, но холодная влага сковывает до озноба. Особенно мерзнут ноги. Вдруг Сергей вскочил:
