что-нибудь сделать, Нину Васильевну, как профессионала высокого класса, уважали и разговаривали почтительно вежливо, Сережа был еще и охранником, и доверенным лицом, и поэтому держался с достоинством. Я же была на особом положении. Я была безусловно образованнее и воспитаннее Татьяны Андреевны, поэтому чувствовала иногда некоторое недоумение с ее стороны: и надо бы ткнуть меня носом, но вроде нельзя. Мне конечно давалось понять, что я всего лишь гувернантка и мне платят деньги, но чаще это делал Алик. Иногда это доставляло ему почти садистское удовольствие. Я бы сильнее переживала его выпады, если бы не знала, что он сам постоянно получает такие же щелчки по носу от матери. Если бы Татьяна Андреевна осталась обычной заведующей парикмахерской, как была раньше, ее дети были бы намного счастливее. Но она была прирожденной «бизнесвумен», энергия била из нее ключом и руководство крупным предприятием доставляло массу удовольствия. Дети в расчет не принимались. И разве они не получали все самое лучшее? А потом их ждало блестящее образование на Западе и вот они будут уже новым поколением, которое имеет все.
Алик учился в восьмом классе с переменным успехом. В школе, среди таких же «крутых» ребят, подъезжающих на занятия в «Мерседесах» и «БМВ», курящих дорогие сигареты и имеющих больше карманных денег, чем я за месяц работы, Алику можно было выделиться разве что отсутствием всего этого, при том, что его родители были одними из самых «крутых». Иногда ему очень хотелось не выделяться так явно, но Татьяна Андреевна оставалась при своем мнении. В семье был взят курс на аристократизм, это так явно противоречило всему, окружающему мальчика вне дома, что выглядело просто анекдотично. Если бы Алик чем-нибудь увлекался, например компьютерами, и просиживал часами перед монитором, блуждая по «Интернету», то ему было бы значительно проще, такие ребята не обращают внимание на окружающее, им наплевать, считают ли их крутыми, они заняты делом. Алику же похвастаться было нечем и он тянулся за остальными, удачно пытаясь найти выход в браваде отсутствием родительской щедрости. Все в школе знали, что шнурки у Алика оборзели и жалеют на сына лишнюю полушку. Это вызывало презрительное сочувствие, но и все. Поэтому особо близких друзей у Алика в школе не было и он преимущественно болтался дома. Вот тут мы с Соней и попадались ему на глаза, являясь лучшим объектом для утверждения чувства превосходства. Соня брата боялась и любила, она тяжело переживала его презрительные выходки и дразнилки, которыми он ее изводил. Я могла только безрезультатно увещевать его и утешать Соню. Татьяне Андреевне я жаловаться не хотела.
— Катерина, — спрашивала меня иногда Соня, — может Алик заколдован? На самом деле он добрый, но его заколдовали и он теперь вредный? Может его надо поцеловать?
Да, думала я, материнских поцелуев последние годы ему явно не хватало. Американская система воспитания определенно запоздала в этом случае, ни открытым, ни уравновешенным, ни тем более уверенным в себе Алик так и не стал. Когда я заикнулась о его знакомых девочках, он огрызнулся и наябедничал родителям, что я спрашивала, спит ли он уже с девчонками.
— И что же ты ответил? — спокойно спросил Михаил Петрович (он мне все больше и больше нравился, он был хорошим отцом и если бы у него было больше времени…)
— Что у меня нет денег, чтобы платить за это! — буркнул Алик.
— Значит мы правильно поступаем, ограничивая тебя в карманных деньгах, тебе нужно еще поумнеть. Хотя я на твоем месте, — неожиданно добавляет Михаил Петрович, — нашел бы способ заработать нужную сумму. За удовольствия надо платить самому!
На наше счастье это не слышит Татьяна Андреевна. Алик отходит смущенный и алый, как мак. Я не могу удержаться:
— Я восхищаюсь вами, Михаил Петрович!
— Но я все-таки надеюсь, что вы задали Алику несколько другой вопрос, чем он сказал мне.
— Разумеется! Я спросила, почему к нему редко заходят друзья и никогда — знакомые девочки. Мне кажется, Алик довольно одинок. Я попыталась наладить с ним доверительные отношения, но он тут же выпустил все иголки. Надеюсь, на этом основании мне не поставят в вину совращение несовершеннолетних?
— Как знать! — засмеялся Михаил Петрович.
И тут я впервые осознала, что я могу попасть в любую рискованную ситуацию, меня могут обвинить в любом грехе и я ничего не смогу сказать в свое оправдание. Я поняла, что я бесправна и могу сделать только одно: уйти, когда возникнет такая ситуация. С тех пор я стала бояться Алика, хотя и не показывала вида. Этот мальчик мог для развлечения устроить мне большие неприятности.
Вечерами у себя я старалась отвлечься от дневных забот, но как я могла развлекаться в незнакомом городе поздно вечером? Немного телевизора, книга, магнитофон… Можно было вымыть голову и уложить волосы, покрыть ногти лаком, написать письмо домой и лечь спать, чтобы утром опять ехать на работу. Получить выходной удавалось не каждую неделю. За это хорошо доплачивали, но хотелось и отдохнуть. В свободный день я занималась стиркой, отправлялась по магазинам поглазеть на красивые вещи, прикидывала, что можно будет купить себе в скором времени, деньги у меня уже появились. После обеда в каком нибудь скромном кафе я ходила в музей или на художественную выставку, меня это всегда интересовало.
Однажды Сергей, подвозя меня вечером к остановке, пригласил съездить с ним за город, ему нужно было выполнить задание Михаила Петровича в Архангельском. Я согласилась с радостью, даже в городе весна была чудесна, а на природе, должно быть, было великолепно. Утром, позавтракав, я положила в сумку бутерброды с деликатесами, которые совала мне по субботам Нина Васильевна, освобождая холодильник перед покупкой новой порции свежих продуктов: остатками осетрины, ветчиной и вчерашними котлетами, которые никто не захотел съесть, хотя были они необыкновенно вкусны и напоминали наши «метропольки» с печенкой. Я подъехала к остановке и села в ожидавшую меня машину. Сергей удивленно покосился на мои свитер, джинсы и кроссовки.
— А знаешь, Катерина, ты хорошенькая, когда так одета. А там ты такая училка в блузке и юбке, что не подступиться. Я буду звать тебя Катей, ладно?
— Зови все-таки Катериной, так меня никто раньше не называл.
— А по-другому кто называл?
— Муж. И вспоминать об этом я не хочу.
— Что, не понравилось замужем?
— Не понравилось.
— Ну и бог с ним. Сейчас быстро завезем документы завизировать и потом прокатимся в лес, уже верба распустилась, говорят.
Мы заехали в Архангельское, оккупированное теперь военными, и пока
