остальных — родителей, их друзей. Своих друзей у Андрея не было. Даже в школе он сидел на парте один. В институт не поступил. Дело в том, что Болсунов-отец писал скабрезные картины на каждого вузовского ректора в городе и рассылал им почтой. Так что в институт Андрею путь был заказан.
— Ничего, — сказали родители, — Ищи своё призвание!
И он искал. Приходит в библиотеку, говорит — поручите любое дело, например восстановление древних книг. Парень он усердный, а зарплату — сколько положите. Отказали. Тогда он в другую библиотеку, имени Салтыкова-Щедрина, ту, что над Кловом нависает. И там не приняли. Наконец отправился в Центральную научно-техническую, там где в здание встрял актовый зал, как летающая тарелка.
И он сразу смекнул. Тарелка — настоящая. Только выковырять её нельзя — может произойти взрыв и на месте города образуется воронка глубиной полтора десятка километров. Поэтому тарелку обмазали цементом и прилепили стекла, как будто окна. И когда он это сообразил, то испугался — пришельцы могут быть среди нас! А потом Андрея испугали.
Было это так. Андрей остался один дома. Чомин — в подвале, он не в счет. А должен был прийти сантехник, менять унитаз на втором этаже. Мать приказала Андрюше глаз с сантехника не спускать. Мало ли кто. Вышел из тюрьмы — записался в сантехники.
Явился дядя, усатый, с пузиком, в кепочке, в кожаной курточке — а осень была, в самую пору. Похож на фотокора, только с чемоданчиком. Унитаз-то уже стоял, был куплен заранее.
— Валера, — представился дядя.
— Жомовик, — невесть чего сказал Андрей и пожал протянутую руку. Валера хмыкнул. Огляделся в коридоре:
— Ну-с, где пациент?
— На втором этаже. Только вы потише. Бабушку разбудите.
Не было никакой бабушки. Андрей повел сантехника наверх, к туалету. Валера поставил свой чемоданчик и сказал:
— Так, давайте мы сначала всё перекроем. Где у вас тут подвал?
Андрей сообразил, что вопрос глупый и задан для отвода глаз. Нет, не проведешь на мякине. Поэтому отвечал так:
— Там же, где у других — внизу.
— Ну я понимаю, что внизу. А может вы спуститесь и перекроете?
Андрей растянул губы улыбкой так, что чуть пальцами уголки рта не взял да не отвёл в стороны. И произнес тщательно и издевательски:
— Хе, хе, хе. Может, вам еще ключ от квартиры?
Валера посмотрел по сторонам выразительно, потом наверх, и на Андрея глазами зыркнул:
— Вот что, парень, как говорится, не гони говно по трубам.
— О! — Андрей вскинул палец, — Тюремная лексика! Что же, уважаемый, думаете, мы все тут сидим и лапу сосем? Думаешь на лоха попал? Вот у меня твои соображения где!
И сжал пальцы в щепоть, как для крёстного знамения. Потом сам же вызвал для сантехника карету скорой помощи. Дело замяли откупными.
Болсуновы всем составом ходили в гости к Злобиным. Дружили семьями. Злобины пребывали в родственниках у каких-то академиков и неизвестно с чего кормились. Глава семейства, бородатый Игорь Злобин, находился в вечных переговорах с мастерами по дереву — заказывал у них деревянную мебель в народном стиле. Жена его, молодящаяся Софья Злобина, сидела дома, перемещаясь по комнатам в просторном сарафане, и ткала за настоящим ткацким станком. Дочка Зина шестнадцати лет, обладательница косы ниже пояса, приглашала в гости студентов-толстовцев, невесть где ею найденных. Казалось, что Зина не учится, не работает, а бродит по городу и в каждом закоулке выискивает толстовца.
Злобины привечали Болсуновых столом, выставляя глиняные миски с большими деревянными ложками. Игорь сам выстругал эти ложки и гордился.
— Ну-с, отведаем щец? — весело спрашивал он.
— Щи! — восторгался Андрей, брал ложку и шутливо стукал её держаком об стол. К веселью присоединялся и старший Болсунов:
— Щи давай! Давай щи!
И все смеялись. Вплывала утицей Софья, неся парящуюся кастрюлю. Один раз оттуда высунулась розовая человеческая рука, и Болсуновы всё же похлебали ради приличия, но потом, дома, художник Болсунов сказал:
— Это у них определенно перебор, да.
Однако на другие выходные снова ужинали у Злобиных. Не чуждались ужинов, но уже по будням, у других знакомых, которых между собой называли Чумазыми.
Порфирьевы, отец и сын, Борис и Степан, держали неподалеку, на узенькой Пролетарской улице — скорее даже переулке, нежели улице — сапожную коптильню. Копченые сапоги были в ходу осенью, зимою да ранней весной, а в остальное время Порфирьевы сидели без дела, иногда выдумывая потехи, на которые созывались все местные жители.
То возьмут и в самую жару устроят пробежку на лыжах по асфальту. То заходят в магазин на руках. Магазин местный располагался наверху крутого холма, так что представьте, сколько Порфирьевым пришлось отмахать с самого низу, где коромыслилась у подножия Пролетарская.
Больше мыслей об асфальт. Перед тем, как всё заострилось — вот верное слово — в сентябре, папа дал Сяве деньги и сказал — пойди купи кеды. В новую школу — в новой обуви. Может дело иначе повернется, как знать? Сява положил деньги под пятку в носок и поехал в китайский торговый центр. Увидел там черные кеды с желтыми шипами. Наверное, все чемпионы мира по футболу в таких если не голы на ответственных матчах забивают, то хотя бы тренируются. Купил, поехал домой на трамвае, довольный. А китайцев так и не увидел.
Пока этот железный козел — трамвай — вёз Сяву мимо депо, Сява вспоминал, как продавщица говорила с улыбкой — носить не сносить! Наверное, это те самые знаменитые китайские кеды, которые могли прожить с 1960 года по 1990 и остаться при этом чуть потрепанными, хотя исходили в них не одну туристическую тропу. Не те туристы, что сейчас блядовать по заграницам ездят, а наши обыкновенные туристы. Спортивный костюм, палатка, завтрак у костра, умывание в холодном ручье и всё такое. Еще транзисторный приемник. Включат и шагают след в след. Так было.
Сяве казалось, что стоит ему обуть эти кеды, и можно идти записываться в сборную. На массиве есть стадион, там вечно какие-то тренируются. Вот он туда, к главному тренеру. Дескать, хочу играть, записывайте. Команда уже собрана? А вы посмотрите на мою игру. Тренер ставит против него самого слабого игрока. На ворота. Говорит — забей. Сява — забивает. Потом тренер ставит сильнее. Потом самый сильный уже бьет, а Сява на воротах. Отбивает головой! Тренер такого не видел. Мяч от удара просто лопается. Бох! Звук такой — бох! Очень резкий, взрывной.
— Ну что, — говорит Сява, — Берете? Я могу так,
