лица. Ты более открытый и живой. У того на лице ничего не прочесть. Будто не человек, а столетний дуб! Ты мне нравишься больше, чем он.
Немудрено. Видимо, она полагает Лангрена более легкой добычей. Все-таки кто она? Лиса? Не похожа, они обычно более манерны и хищно-обольстительны. Волчица? Они более агрессивны. Змея? Нет, они слишком флегматичны и не особенно разговорчивы. Сова? Нет, они склонны к мудрствованию и занудству. К тому же сейчас ночь, совы принимают человеческий облик днём. Здесь какая-то простота, причем не наигранная.
Пещера наполнялась серостью. Утро. Пина снова напоила Лангрена, потом дала другой сосуд для опорожнения. Когда Лангрен наполнял его, Пина оставалась спокойна. Ни капли смущения или брезгливости. Потом она встала.
— Мне пора! — сказала она. — Приятно было поболтать. Я приду вечером. А ты поспи. Сон и чистая вода, для тебя сейчас лучшие лекарства!
Что ж, сомнений больше не осталось. Многие оборотни не проходят полной метаморфозы, они всегда привязаны к своей исходной форме. Потому, половину суток они выглядят людьми, вторую в своем истинном облике. У Лангрена есть время, можно и правда немного поспать. А потом как следует подготовиться к следующей встрече.
Джунгли. Душные, шевелящиеся, извивающиеся, наполненные тысячей звуков и запахов. Целый мир, переплетенный в клубок. Мир такой живой и такой чужой. Где моя мама? Почему она больше не ходит, не издает звуков? Почему из неё торчит что-то чуждое и твердое, украшенное на конце перьями, такими же, как у неё? Почему она пахнет не так, как раньше? Это не моя мама! Она ушла, бросила меня! Мама, где ты? Мама! Я найду тебя, где бы ты ни была. И тогда будет все хорошо. Будет так же уютно и безопасно, как тогда. Когда я был в яйце. Мама! Я тебя слышу! Ты зовешь меня. Очень плохо слышно, ты очень далеко. Но я найду тебя! Обязательно найду…
***
— Учитель, Охотник может выбрать любое оружие?
Учитель Ян оторвался от заточки секиры и поднял глаза на Лангрена. Глаза одного цвета со сталью, которую он затачивал. И такие же острые и безжалостные. Он всегда любил смотреть на Лангрена в упор, пока тот не отводил взгляда.
— Да, — ответил он неприятно звенящим голосом, — какое угодно. Более того, каждый Охотник обязан владеть всеми видами оружия. А его только для ближнего боя больше сотни видов.
— И ты владеешь ими всеми? — спросил Лангрен со смесью страха и восхищения.
— Достаточно владеть базовыми. Всякая школа владения оружием основана на базовом виде. Мечи, кинжалы, топоры, булавы, кнуты, древковые.
— Но почему тогда ты выбрал секиру?
Ян снова смерил Лангрена тяжелым взглядом. Лангрен напряг всю свою силу воли, чтобы только не отвести глаз. Не удалось. Он силен, очень силен.
— Оружие должно быть простым и надежным. И доступным. А меч или кинжал не каждый кузнец выкует.
— Но копья и булавы тоже просты.
— Верно. Но есть ещё кое-что важное. Топор — оружие палача.
— Но мы же Охотники!
— Нет! Мы — палачи. Небо вынесло свой приговор этим тварям, которые идут против Его воли. И мы те, кто приводит его в исполнение. Мы с тобой даже не люди. Мы орудия. Оружие Неба, чья воля священна. Нами взмахивают и срубают сучок на дереве. Или чью-то голову. И наше оружие должно соответствовать нашей сути. Потому нет ничего лучше секиры.
Ян взял наточенный топор и четким движением срубил криво торчащую ветку с небольшого деревца неподалеку.
— Мы палачи. Но благодаря нам мир становится все лучше и совершеннее. Мы срубаем все лишнее. Мы из необструганного бревна делаем что-то полезное. Все понятно?
Лангрен молча кивнул. Вечерело. Ян точными ударами высекал искры из кремня, чтобы разжечь огонь. Лангрен еще долго смотрел на молодое деревце, которое казалось теперь ему искалеченным.
***
Снова тепло, темно и пахнет хвоей. Лангрен с большим трудом разлепил веки. Что? Неужели он проспал весь день? Такого никогда не было. Он всегда умел просыпаться тогда, когда ему нужно. Опять чары? Он попробовал приподняться. Нет, словно прирос к земле. Ладно, сейчас хотя бы нужно себя обезопасить. Он снова закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Потом стал нараспев читать молитву. Его голос, дрожащий, слабый отражался от стен пещеры, дробился множеством отголосков.
— Уммм! — сказал он завершающее слово.
— Уммм! Умм! Ум! — повторила пещера.
Вроде все правильно прочел, нигде не сбился. Где же защитный купол? Он невидим, но ощутим. От него чешется в носу, слышится тихое гудение, ощущаются легкие покалывания, словно воздух вокруг наполнен маленькими невидимыми иголочками. Сейчас нет такого. Наверно слишком слаб. Как учил Ян, при чтении молитвы, нужно отдавать Небу частичку себя. Это что-то вроде сигнала, вспышки, чтобы Оно увидело и ответило тебе.
Нужно попробовать ещё раз. Поздно! Она уже здесь. Тихие шаги, высокий силуэт. Она симпатична, даже красива, но в её движениях нет изящества, нет грации. Она ходит тихо, мягко, но так, как будто ходьба её тяготит, будто это что-то излишнее.
— Ты уже проснулся? — улыбнулась она. Вот улыбка хороша. На душе сразу становится тепло. Тоже чары. Она наверно сильная колдунья. Снова принесла попить. Опять села перед ним, подогнув ноги.
— Ты помнишь своих родителей? — неожиданно спросила она.
— Нет, — ответил Лангрен, — я сирота. Сколько себя помню, со мной были монахи и учитель из Ордена.
— Он заменил тебе отца?
— Нет! Он учитель, это совсем другое.
Интересно, зачем он ей это всё рассказывает? И главное, зачем она расспрашивает. Надеется, что он расслабится, станет ей доверять, смирится со своей участью?
— В чем разница?
— Отцы… они другие. Они как-то иначе смотрят, даже говорят вроде тоже самое, но как-то по-другому. Не знаю, как передать.
— Ты любишь своего учителя? — сказала Пина, смотря куда-то поверх Лангрена.
— Я его уважаю. Он научил меня всему. Он сделал меня таким, каков я сейчас.
— И ты счастлив?
— Я на своем месте. Это важнее всего. Я убью 5000 оборотней и стану небожителем.
— И тогда будешь счастлив?
— Опять ты за своё! Я ж говорю, что на своем месте. И там буду на своем. Это важнее счастья. Что это вообще такое? Просто выдумки для тех, кто не хочет сделать себя лучше. Для тех, кто не хочет служить Небу
