вяло размышляя о том, идти ли королевствовать, или уже можно считать себя с полным правом убитым ночным покушением, но приёмную дочь волновали свои вопросы, а не моё состояние. Бухнувшись прямо на кровать, она уставилась на меня максимально серьезной мордой лица, а потом спросила:
— Почему меня тут не презирают?
— Тебя нигде не презирают, — подал я голос, всё-таки решив побыть еще немного в этом не лучшем из миров.
— Не крути, Конрад, — хмыкнула-свистнула рэтчед, — В Омниполисе всё понятно, да и с мужиками всё понятно. Вы видите сиськи и грудь, а то, что на них немного шерсти, вас не смущает. Для города это нормально, но, тем не менее, там все видят, что я рэтчед. Даже Джарред видит, уж поверь мне. А здесь меня воспринимают как… нормальное существо. Меня, крысу. Почем…? Стоп. Ты… Ты! Ты также на меня всегда смотрел! Как местные! На всех смотрел, на стаю тоже!
Ну вот, нахалка сидит на моём сильно попользованном теле и чуть не сует носище мне в рот, стараясь сохранить визуальный контакт. За жопу, что ли, ущипнуть? Или это будет уже как в порнофильме?
— Это — Сомния, — отчаянно зевнув, поведал я, — Тут все сильно сегрегированы, да, проживают расами, но, тем не менее, эти расы взаимодействуют. И их — много, Ассоль. Не просто много, а дофига. В лесах эльфы, фейри, карлы, зверолюды, древолюды. Под землей гномы, кротолюды, ящеролюды, подземные эльфы и даже какая-то каменно-минеральная гадость, которая вполне отчетливо скрежещет на всеобщем. Реки, океаны, пустыни — здесь везде есть разумная жизнь, которая, что удивительно, любит торговать. Караванов по миру двигается просто невообразимое количество. А еще есть цирки, передвижные театры, барды. Причем барды отнюдь не только люди. В общем, несмотря на то что все всегда проживают крайне сплоченными расовыми… ну, кучками, о других расах везде прекрасно известно.
— А почему… — спустя минуты три восседания на мне озадаченно пробубнила Мыш, — А почему не как у нас, в Омниполисе?
— На этот вопрос я тебе ответить не могу, — серьезно ответил я, похлопав девушку по ляжке, — Нельзя. А теперь брысь, мне в туалет надо.
Сомния — очень особенный мир.
И он об этом не знает.
Интерлюдия
Острый конец камня с тихим чавканьем пробил затылок гоблина. Сутулая скорченная тварь вздрогнула, и, закатывая глаза, свалилась на подстилку из влажных гниющих трав местного болота. Перемазанная подсохшей грязью фигурка, бывшая немногим лишь больше своей жертвы, молча отступила назад в тень, бросая по сторонам быстрые взгляды. Её, эту фигурку, вовсе не интересовал то, что прямо перед ней некто вырывал ездовому ящеру убитого гоблина нижнюю челюсть. Она, выполнив свою работу, следила за окружающим миром.
Гоблин мог быть не один.
Он даже сам по себе, в патруле, не мог не подозревать, что за ним по кустам крадётся товарищ, а то и парочка, чтобы слямзить ящера, копье или просто трахнуть отвлеченного ответственным делом дозорного. Здесь, в джунглях З’Врааса, такое в порядке вещей. Поворачиваться задом нельзя ни к кому.
Но этому гоблину повезло, за ним никто не шёл. Относительно, конечно, учитывая измазанный его мозговой жидкостью камень в руках у Анники, но не может же везти во всем? Хорошего понемножку…
Бросив взгляд на брата, угваздавшегося кровью тяжело помирающей зубастой скотины, продолжающей дрыгаться даже несмотря на то, что Шегги почти порвал тварь вдоль, Анника выскользнула из тени, а затем, легко пробежав с десяток шагов, с разбегу прыгнула на пальму, начав по ней взбираться вверх. Импровизированный нож девушка зажала в зубах, ничуть не обращая внимания на странноватый привкус на языке. Он был уже неплохо знаком. Мозг очень даже нажористая штука для здешних мест.
З’враас совершенно, абсолютно беспощаден. Он не прощает ничего. Ни малейшей слабости, ни мельчайшей потери контроля и бдительности, ни крупинки роскоши или расслабленности. Влажность, ядовитые рептилии, огромные насекомые, коварные паразиты, а то и безобидные как овечки твари, защищающие свои логова таким образом, что ты согласен нырнуть в пасть крокодилу, где будет куда безопаснее, чем у них дома… И гоблины. Тысячи их. Вездесущие, прожорливые, жадные и похотливые, невесть каким образом понимающие, как нужно существовать в этом мире несмотря на то, что редко какой из этих зеленокожих доживает до десяти лет.
Сидя на пальме и задумчиво высасывая пойманного здесь же крупного жука, Анника мельком подумала, что попади они втроем в этот ад подготовленными, а не буквально почти голыми и ранеными… то они бы не прожили и двух дней. Точнее, они бы с братом не прожили, а Эмма бы как-нибудь долетела до гор, где должно быть полегче, а потом осталась бы там лет на тысячу. Так что да, повезло. Приспособились, поняв, что для выживания нужно будет делать абсолютно всё.
Может, и сейчас повезет?
Должно…
Сколько они уже тут? Она не помнит. Выживают, питаются разной дрянью, убегают. От кого? От гоблинов. Почему? Потому что эта зеленая орда вместе со своими шаманами наглухо заблокировала портал, а им, Скорчвудам и Старри, хочется домой, в Омниполис. Поэтому с тех пор, как они зализали раны, не имеют ни минуты покоя. Они подбираются — их отгоняют, преследуют, загоняют. Убежав, идут с новой стороны, пытаясь пробраться поближе, разведать, запланировать прорыв. День за днем, ночь за ночью. Всё время. Не теряя ни минуты, ни калории зря.
Внизу Шегги уже доедал ящера, почти не обратив внимания на скользнувшую ему на плечо сестру, хоть и вымазанную в грязи с головы до ног, но голую как в день своего рождения. Они все ходили голыми.
