Все же силы были неравны. К концу XV века завоевание Канарских островов было завершено. Но покорение каждого острова заканчивалось только после того, как большинство его жителей было истреблено или погибло в боях. Многие предпочитали самоубийство плену. Тех, кто уцелел в боях, унесли эпидемии и голод. Те несколько сотен островитян, что остались в живых, были насильно крещены и вскорости слились с завоевателями.
Народ, имевший несчастье быть открытым, исчез, не успев сказать ни одного слова о своей истории.
Через сто лет после завоевания Канарских островов на острове Тенерифе поселился доминиканский монах Алонсо де Эспиноза, в котором истовая религиозность сочеталась с научными интересами. Эспиноза оставил описание гуанчей — лучшее из дошедших до наших дней. Его книга да две-три другие, написанные еще позднее, — вот почти все, чем располагают ученые, занимающиеся гуанчами. Это не помешало, а скорее даже способствовало рождению множества гипотез и домыслов, правдоподобных, неправдоподобных и попросту фантастических.
Так в этнографии родилась новая проблема: «загадка происхождения гуанчей».
Гуанчи не знали абсолютно никаких средств передвижения по морю: ни кораблей, ни лодок, ни плотов, и даже плавать умели далеко не на всех островах архипелага. Как же они появились на этих островах? И когда?
Сторонники существования Атлантиды не могли, конечно, пройти мимо этой загадки. Для них Канарские острова — это остатки затонувшего континента, а гуанчи — потомки пастухов-атлантов, пасших скот на горных пастбищах и поэтому уцелевших во время катастрофы. Пастухи же совсем не обязаны были знать искусство навигации. Но мифические атланты были не единственными претендентами, которых выдвигали на роль предков гуанчей. Первопоселенцами Канарских островов объявляли строителей Вавилонской башни, американских индейцев, африканских негров, берберов, арабов, финикийцев, нумидийцев, ливийцев, римлян, готов, вандалов или представителей других германских племен. Гипотез было много — не было доказательств.
Но какие доказательства может представить исчезнувший народ? Язык?
От языка гуанчей сохранилось только девять предложений да несколько десятков слов, и то большей частью географические наименования. Остатки письменности? Но у гуанчей не было письменности. А надписи, что были обнаружены в прошлом веке на многих островах архипелага, оставлены не гуанчами. Большинство исследователей считают, что эти надписи были сделаны финикийцами или нумидийцами. Правда, есть надежда, что они могут рассказать об истории гуанчей... Но пока таинственные знаки на скалах прочесть никто не может...
Конечно, могла бы помочь антропология... Но «воинство христово» расправилось и с мертвыми гуанчами. Гуанчи мумифицировали умерших. (Кстати, это тоже одна из загадок: откуда пришло к гуанчам искусство мумификации?) Мумии прятали в отдаленных, почти недоступных пещерах, секрет входа в которые знали только особо посвященные старики. Некоторые пещеры были все же открыты — в них находилось но 300, 400 и даже 1000 мумий. И когда весть о мумиях Канарских островов достигла Европы, светила схоластической средневековой науки постановили: мумии гуанчей являются монстрами, плодом брака между дьяволом и людьми, и посему подлежат уничтожению. Кроме того, куски мумий алхимики считали важным ингредиентом в лекарствах и магических снадобьях, и то, что не было уничтожено «святой» церковью на месте, погибло в кельях алхимиков.
Впрочем, есть еще надежда. Гуанчи говорили, что на одном только Тенерифе было около двадцати больших пещер с мумиями. Найдено же и расхищено не более десятка. Остальные, может быть, уцелели и ждут своих исследователей. А пока что происхождение гуанчей остается тайной.
Более или менее установлено только одно. Некогда острова заселили выходцы из Северной Африки, вероятно берберского происхождения. Селился ли кто на Канарах до них или после них, неизвестно.
И еще. Кем бы ни были предки гуанчей, они могли добраться до островов только морем. Почему же тогда гуанчи не знали искусства мореходства? А может быть, они знали его когда-то, но потом забыли, как забывают бесполезное знание? Ведь изобилующее скалами побережье не благоприятствовало судоходству, а благодатная природа островов удовлетворяла все потребности тех, для кого эти острова стали новой родиной.
А. Хазанов, кандидат исторических наук
Я занимаюсь змеями, изучаю их, снимаю и пишу о них. Двенадцать лет назад я поселился в тамильской деревне Тирумуллайвайял, на юге Индии, в местах, весьма богатых змеями, особенно кобрами. Змей мне приносят охотники из полукочевого племени ирла. Крестьяне-тамилы относятся к моим занятиям с большим уважением, хотя в свое время встретили меня настороженно. Но когда они узнали, что я не убиваю кобр, мы стали друзьями.
Я занимаюсь змеями, изучаю их, снимаю и пишу о них. Двенадцать лет назад я поселился в тамильской деревне Тирумуллайвайял, на юге Индии, в местах, весьма богатых змеями, особенно кобрами. Змей мне приносят охотники из полукочевого племени ирла. Крестьяне-тамилы относятся к моим занятиям с большим уважением, хотя в свое время встретили меня настороженно. Но когда они узнали, что я не убиваю кобр, мы стали друзьями.
Кобру нельзя лишать жизни, считают тамилы. Они называют ее «Нулла Памбу», что значит «Кроткая Змея». Название это звучит для нас, европейцев, странновато, но индуисты вкладывают в эти слова особый смысл. «Кроткую Змею» почитают по всей Индии. Изваянные из камня многоглавые кобры охраняют обычно священный лингам — каменный символ бога Шивы.
Несколько лет назад я с удивлением отметил, что термитник на обочине дороги недалеко от моего дома украшен гирляндами цветов. Оказалось, что люди видели, как в этот термитник вползала кобра (кобры действительно часто находят себе приют в глубоких норах, которые роют термиты). Теперь этот термитник стал священным. А так как форма термитника отдаленно напоминает лингам Шивы, кобра, поселившаяся в термитнике, указывает на особое благоволение бога.
Вскоре женщины-тамилки обнесли термитник глиняной стеной и стали приносить туда цветы, жечь камфору и другие благовония. Через месяц в деревне появился брамин и стал собирать пожертвования. Спустя некоторое время на этом месте уже стоял маленький храм.
Мне давно хотелось посмотреть, как реагируют кобры на поклонение тамилов. И вот однажды, оповестив заранее эсех жительниц деревни, я выпустил к термитнику возле моего дома самую большую свою кобру.
Женщины пришли, захватив все нужные для церемонии атрибуты.
Всякая кобра, окруженная шумной толпой, повинуясь инстинкту, постарается исчезнуть. Но наша кобра повела себя иначе: она величественно «уселась» перед женщинами, распустив свой капюшон и демонстрируя раздвоенный язык.
Она не пыталась ни удирать, ни нападать. Женщины раскачивались из стороны в сторону. Глаза их блестели. Прошел час. Мы уже вдоволь наснимали, а змея все продолжала торжественно восседать в нескольких дюймах от женщин, наслаждаясь их поклонением. Мне кажется, неподвижность кобры объяснялась тем, что у кобры одно желание накладывалось на другое: одно заставляло ее немедленно скрыться, другое призывало немедленно напасть на Докучавших ей людей. Сами тамилы, впрочем, считают, что дело здесь прежде всего в уважении: «Мы уважаем Нулла Памбу, вот она и не кусает нас», — говорили они мне.
Раз в году индуисты устраивают большой праздник змей — «Нага-Панчами». Я видел его в деревне Ширале, в штате Махараштра. Согласно легенде, когда-то Шива вызвался исполнить просьбу одного мудреца, жившего в Ширале. Мудрец пожелал, чтобы его народу во веки вечные не страшны были кобры, столь многочисленные в тех местах. Шива согласился. С тех пор жители Ширалы твердо убеждены, что им нечего бояться кобры.
Задолго до Нага-Панчами люди из Ширалы наловили в полях кобр. Пойманных змей они держали дома в глиняных сосудах, закрытых плетеными крышками.
В день праздника, совершив перед восходом солнца церемониальное омовение, крестьяне, захватив горшки с кобрами, шумной толпой направились на рассвете к маленькому храму в миле от деревни. Толпа весело галдела. Пестро одетые музыканты вразнобой оглашали тишину утренних полей звуками своих труб. За оркестрантами следовали мальчики. На длинных деревянных шестах они несли живых варанов, щедро вымазанных красным порошком.
Варан — у индийцев символ силы и верности. В церемониях Нага-Панчами вараны «участвуют» с XVII века, когда магараджа Шиваджи, безуспешно осаждавший вражескую крепость, догадался привязать к концу веревки живого варана и велел перекинуть его на стену вражеской крепости. Варан крепко вцепился в стену, и войско Шиваджи забралось на стены по той веревке и захватило крепость.
