Где-то около десяти в дверь постучали. Вошел улыбающийся мистер Боуэн.
— Доброе утро, друзья! Все еще спите? Должно быть, вчера припозднились? Хорошо провели время?
— Доброе утро. Да, мы поздно пришли. Извините...
— Ну что вы, что вы, перестаньте! Это же вполне естественно после того, что вам довелось пережить. Вы простообязаны были взять все от первой ночи на свободе... Я приехал отвезти вас в полицейский участок. Вам следует сделать официальное заявление о нелегальном проникновении на территорию страны. Покончив с формальностями, поедем навестить вашего друга. Как раз сегодня утром ему должны были сделать рентген.
Мы быстренько привели себя в порядок и спустились вниз, где нас ждал мистер Боуэн вместе с капитаном.
— Доброе утро, мои друзья! — сказал капитан на плохом французском.
— Доброе утро всем!
Женщина-офицер спросила:
— Ну, как вам понравился Порт-оф-Спейн?
— Очень, мадам. Все было чудесно!
До участка мы добрались пешком — он находился всего в двухстах метрах. Полицейские разглядывали нас, впрочем, без особого любопытства. Миновав двух стражей с лицами цвета черного дерева и в хаки, мы вошли в просторный кабинет. Навстречу нам поднялся офицер лет пятидесяти, в шортах, рубашке хаки и галстуке, причем вся грудь его была увешана орденскими планками и медалями. Он обратился к нам по-французски:
— Доброе утро. Садитесь. Хотел побеседовать с вами не
много, прежде чем вы сделаете официальное заявление.
Сколько вам лет?
— Двадцать шесть и девятнадцать.
— За что приговорены?
— Убийство.
— Сколько дали?
— Пожизненную каторгу.
— Так, значит, умышленное убийство?
— Нет, мсье, непреднамеренное.
— Преднамеренное — это у меня, — вставил Матуретт. — Мне было семнадцать.
— В семнадцать уже пора отвечать за свои поступки, — сказал капитан. — В Англии бы тебя точно повесили... Ладно, британские власти сидят здесь не для того, чтобы критиковать французскую систему правосудия. Единственное, с чем мы категорически не согласны, так это с тем, что преступников у вас высылают в Гвиану. Это совершенно бесчеловечно и недостойно цивилизованной нации. К сожалению, на Тринидаде вам оставаться нельзя. Равно как и на любом другом из британских островов. Это запрещено. Поэтому я прошу вас: играйте честно, не прибегая ни к каким уловкам — выдуманным болезням и прочее, чтобы отсрочить отъезд. Здесь, в Порт-оф-Спейне, вы можете находиться пятнадцать, от силы восемнадцать дней. Лодка у вас вполне приличная, ее уже завели в гавань. Если нужен ремонт, наши моряки помогут. Вас снабдят всеми необходимыми припасами, хорошим компасом и картой. Будем надеяться, латиноамериканские страны примут вас. Но только не Венесуэла. Там вас арестуют, заставят работать на строительстве дорог, а потом передадут французским властям. Лично мне кажется, совершенно не обязательно считать человека совсем пропащим, если он раз в жизни оступился. Вы молоды, здоровы и, похоже, вполне приличные ребята. Раз вынесли такое, значит, вас не так просто сломать. Я был бы рад сыграть положительную роль в вашей судьбе и помочь стать здравомыслящими и ответственными за свои поступки людьми. Желаю удачи! Возникнут трудности — звоните нам вот по этому номеру. Вам ответят по-французски,— он позвонил, и вошел человек в штатском.
Заявление мы писали в большой комнате в присутствии нескольких полицейских и сотрудников в штатском, стучавших на пишущих машинках.
— Причина прибытия в Тринидад?
— Восстановить силы.
— Откуда прибыли?
— Из Французской Гвианы.
— Совершили ли во время побега какое-либо преступление? Убили кого-нибудь, нанесли телесные повреждения?
— Серьезных — нет.
— Откуда вам это известно?
— Так нам сказали уже после побега.
— Ваш возраст, положение, по какой статье судимы во Франции? И так далее.
Через некоторое время мистер Боуэн отвез нас в клинику. Клозио страшно обрадовался. Мы не стали рассказывать ему, как провели ночь. Просто сказали, что нам разрешили свободно ходить куда вздумается. Он очень удивился.
— И что, без всякого сопровождения?
— Да, без.
— Ну и чудилы же они, эти ростбифы! (Ростбифы — презрительное прозвище англичан.)
Боуэн сходил к врачу и вскоре вернулся.
— А кто вправлял вам кость, прежде чем наложить шины? — спросил он.
— Я и еще один парень. Его с нами нет.
— Вы так здорово проделали эту операцию, что нет нужды снова ломать кость. Они просто забинтуют ногу и дадут палочку, чтобы можно было передвигаться. Хотите остаться здесь или быть с вашими друзьями?
— Нет, уж лучше с ними.
— Что ж, прекрасно. Завтра снова будете вместе.
Мы рассыпались в благодарностях. Мистер Боуэн ушел, и часть дня мы провели с Клозио. На следующий день мы все трое оказались в гостиничном номере с распахнутым настежь окном и включенным на полную мощность вентилятором.
— Чем быстрее мы забудем о прошлом, тем лучше, — сказал я. — Давайте-ка теперь подумаем о дне завтрашнем. Куда отправимся? В Колумбию, Панаму, Коста-Рику? Тут надо бы посоветоваться с Боуэном.
Я позвонил Боуэну в офис, но его там не оказалось. Позвонил домой, в Сан-Фернандо. Ответила дочь. После обмена любезностями она сказала:
— Господин Анри, возле рыбного рынка, что неподалеку от гостиницы, есть автобусная остановка. Может, вы приедете провести день с нами? Прошу вас, приезжайте, мы так вас ждем!
Мы отправились в Сан-Фернандо втроем. Клозио выглядел особенно импозантно в красно-коричневом полувоенном костюме.
Прием нам оказали самый любезный.
На столе расстелили карту, и «военный совет» начался. Огромные расстояния: от Санта-Марты до ближайшего колумбийского порта — тысяча двести километров, до Панамы — две тысячи сто, до Коста-Рики — две с половиной тысячи километров. Тут как раз вернулся и мистер Боуэн.
— Сегодня я проконсультировался кое с кем, и у меня есть для вас хорошие новости. Вы можете на несколько дней остановиться в Кюрасао. В Колумбии нет строго определенных законов относительно беглых. Правда, консул не знает ни одного случая, когда кто-нибудь из беглых достиг бы Колумбии морем. Панамы — тоже.
— Я знаю одно безопасное место,— вставила Маргарет, дочь мистера Боуэна.— Но это очень далеко. Около трех тысяч километров.
— О чем ты? — спросил отец.
— Британский Гондурас. Там губернатором мой крестный.
— Ну что ж, поднять паруса, и вперед, в Британский Гондурас! — воскликнул я.
С помощью Маргарет и ее матери мы весь день разрабатывали маршрут. Первый этап: Тринидад — Кюрасао, тысяча километров, второй — от Кюрасао до любого острова на нашем пути, и третий — до Британского Гондураса.
За два дня до отъезда мистер Боуэн пришел к нам с запиской от префекта полиции, в которой тот просил нас взять с собой еще троих беглых, арестованных неделю назад. Они высадились на остров и утверждали, что остальные их товарищи отправились дальше, в Венесуэлу. Я был далеко не в восторге от этой идеи. Но нам оказали столь любезный прием, что отказать в просьбе было просто невозможно. Я выразил желание повидаться с этими людьми и сказал, что только после этого смогу дать окончательный ответ.
За мной заехала полицейская машина.
Во время разговора с префектом выяснилось следующее:
— Эти трое,— сказал префект,— сидят у нас в тюрьме. Беглые французы. Как выяснилось, находились на острове нелегально несколько дней. Утверждают, что друзья высадили их здесь, а сами уплыли. Мы думаем, все это вранье, хитрость. Они, видимо, затопили лодку, а сами выдумывают, что вообще не умеют ею управлять. Мы заинтересованы, чтобы они убрались отсюда как можно скорей, иначе я буду вынужден передать их властям на первое попавшееся французское судно, а мне бы этого не хотелось.
— Что ж, постараюсь вам помочь. Но сперва мне бы хотелось потолковать с ними. Надеюсь, вы понимаете, насколько это рискованно — брать на борт трех совершенно незнакомых людей.
— Понимаю. — И он распорядился привести арестованных французов. А затем оставил меня с ними наедине.
— Вы депортированные?
— Нет, каторжные.
— Тогда почему утверждали, что депортированные?
— Да просто думали, что они скорее примут человека, совершившего какое-то мелкое преступление, а не крупное. Выходит, ошиблись. Ну а ты кто?
— Каторжный.
— Что-то я тебя не знаю.
— Прибыл последним конвоем. А вы когда?
— Конвой двадцать девятого.
— А я в двадцать седьмом,— сказал третий человек.
— Ну вот что. Префект попросил меня взять вас на борт. Нас в лодке и без того уже трое. Он сказал, что, если я откажу, ему придется посадить вас на первый же французский корабль, поскольку никто из вас не умеет управлять лодкой. Ну, что вы на это скажете?
