меня? Я всякого наговорил, оттолкнуть хотел. Не знаю чего хотел. И удержать, и отпустить. С ума сходил. Срок адский дали. На адвокатов ни черта бабла нет. И у нее нет я знаю. Да я б и не попросил. Последнее дело у женщины деньги взять.
Ночь тянется долго. Мысли о семье не дают спокойствия. Хочется орать от бессилия, от того, что не могу быть рядом, защитить их, поддержать. Я за решёткой, а они в мире, где я не могу до них достучаться.
— Какой я отец? Какой мужчина? Женился бы на ней прямо здесь…но я права не имею просить ее жизнь на меня положить. Как, блядь, быть? — спрашиваю себя. Мои дети растут, а я даже не вижу, как. И этот Иван… кто он такой? Что может дать моей Лене? Могу ли я с этим смириться?
Но ведь что мне остаётся? Как выбраться отсюда? Может, план с побегом — это мой шанс? Вернуться, всё исправить, начать сначала и больше не терять ни дня. Мне нужно делать что-то. Не могу просто сидеть и ждать, пока жизнь пройдёт мимо. Нет, Дикий так не сдаётся. Найду выход. Должен. За Лену, за детей. За нашу с ней любовь, которая, я верю, ещё не умерла. Потому что знаю, что это любовь. Никогда так никого… и она. По глазам читал, когда обнимал, когда брал ее как оголтелый, когда стонала в моих руках.
Такие ночи — самые тяжёлые. Перед глазами всё то, что могло быть… и что ещё может быть, если соберусь с силами. Надо ломиться, надо руками рыть себе выход, ломая ногти, вгрызаясь зубами. И делать всё возможное, чтобы вернуться.
* * *
И меня таки триггернуло. Был обычный пасмурный день в зоне. Я толкал тележку с книгами по библиотеке, когда Слепой, один из старожилов, подкатил ко мне. Его всегда кормили сплетнями, потому что слепота добавляла ему слуха. На этот раз у него была новость, от которой мне захотелось разорвать на себе проклятую робу.
— Слышал, Дикий, про твою Лену? Парни говорят, она не одна… Завела кавалера, Лешего, вроде как его звать.
Сердце моё остановилось, уши заложило, как под водой.
«Лешего? Нет, не может быть! Какого хера? Но Слепой продолжал:
— Да, вот так вот, брат. Говорят, он из тех, на кого лучше не нарываться. Да ты слышал о нем. Ванька Леший. Поднялся так что теперь только через охрану подойти можно. К нему переехала с детьми. Дом сгорел, и она теперь с ним живет. Что, брат, не в курсе был?
Как кувалда по голове. Как будто кто в печку запихнул и закрыл дверцу. Жарко, душно, не хватает воздуха. Лена, моя Лена? Нет, это хренова брехня. Не могла переехать. Только не к какому-то бандюгану. На хрен…Врет Слепой!
Но чем больше я думал, тем яснее становилось: она двигалась дальше. Оставила меня здесь гнить, а сама… Что, думала, я вечно буду сидеть?
Я на хер послал Слепого, а сам присел на стул. Голову домит, кости трещат, кажется сердце сейчас разорвет на хер. Предательство… это слово эхом в моих ушах. Лена с другим. И не просто с другим, а с Лешим. Боль в груди, как от ножа, будто крутят и крутят.
Сколько всего мы пережили… Как могла она? Это не могло быть правдой. Но если было… Это всё меняет. Сижу и чувствую, как что-то во мне ломается, меняется. Женя, который любил, который ждал — его больше нет. Остался только Женя, который должен выживать. Вырваться отсюда и посмотреть ей в глаза…Так вот с кем она теперь трахается. Я его вспомнил. Лешего этого. Вспомнил сучару. Когда меня из кабака выкинули, где я Светку шалаву покойного мужа Лены видел….С ним и видел. С Лешим, блядь!
Надо выбираться. Если она смогла пойти дальше, смогу и я. План побега, который крутился у меня в голове, теперь казался единственным выходом. Последней ниточкой, что я могу ухватить, чтобы не утонуть в этом море отчаяния и предательства.
* * *
Ночь была бессонной. Я прокручивал каждый шаг, каждое действие будущего побега. Теперь я думал только том, чтобы выбраться отсюда. Найти ее и его….найти чтоб понять какого хера именно он?!
Всё внутри меня как будто взорвалось. Я метался как животное в клетке, я чувствовал, как кипит кровь, как сердце готово вырваться из груди. Не могу больше сидеть спокойно, не могу дышать этим загаженным воздухом тюрьмы.
— Дикий, брат, успокойся! — кричал мне Васян, парень с койки напротив. Но я его не слышал, меня разрывало от эмоций.
— Отвали! — рычал я в ответ, отталкивая его руку. Мои кулаки сами собой молотили о стену, кости стучали по холодному бетону. Боль? Да какая разница. Сейчас во мне бурлил только один огромный крик отчаяния. Я продолжал биться, как зверь, пойманный в ловушку. Каждый удар по стене — это крик к Лене, за то, что посмела меня так предать.
— Жека, не надо, ты себе руки разобьешь! Щас эти припруться всыпят тебе! — Васян снова пытался меня схватить, но я оттолкнул его так сильно, что он едва не упал.
— Не трогай меня! — Орал я. — Все херня! Все, блядь, долбаная херня! Она меня предала! Понимаешь? Предала!
— Не ты первый не ты последний. Курвы бабы не ждут никогда. Уймись. Самую лучшую шалаву с воли приведем.
— Отвали!
Стена под моими ударами начала крошиться, осколки бетона впивались в кожу, кровь смешивалась с пылью. Я чувствовал, как от ударов тело начинало дрожать, но я не мог остановиться. Я бился и кричал, пока голос не сорвался, а кулаки не покрылись кровью.
— Дикий, блядь, успокойся, ты что, хочешь суициднуться из-за бабы? — Пашка, еще один из наших, подошел ко мне с осторожностью, как к раненому зверю.
— Не знаю…сука сдохнуть хочется! — кричал я в ответ. — На хер мне теперь жить? За что? Всё кончено, Пашка. Всё. Нет смысла. Она с другим…Ушла к нему…ебет он ее. Подумаю о этом и меня раздирает на куски!
Мои слова прервались сдавленным стоном. Я опустился на колени, обхватив руки вокруг головы. Мир
