Девушка по имени Ла Тхи Там четыре года занималась наблюдением за бомбами. Ее обязанности были несложны: заметив падающую бомбу, она должна была тут же обозначить место ее падения флажками. Представьте себе эту работу: сотни, тысячи раз бежать к бомбе, которая может взорваться в любой момент: и тут же, и через две минуты, и через час. И так четыре года подряд, без передышки, без выходных.
Четыре года подряд каждый день дорогу приводили в порядок. Работа не утихала ни на день, дорога жила. Но для этого каждую ночь приходилось начинать сначала.
Глядя на чудовищное нагромождение камней и глины, начиненное осколками, никак не можешь уйти от вопроса: зачем все это нужно? Что за упрямство заставляет вьетнамцев бороться за этот ад? Разве не ясно, что через перевал можно пропустить не больше чем полтора десятка грузовиков в неделю? Всего полтора десятка, да и то не каждую неделю.
Кому в Европе не доводилось слышать о фанатизме азиатов, об их фатализме, презрении к жизни? И вот Донглок. Здесь, на перевале, начинаешь понимать пустоту и бессмысленность этих теорий, ибо тупое, отчаянное упрямство проявляли здесь именно американцы. Вьетнамцы же противопоставили ему расчет, проницательность, изобретательность.
Вьетнамцы, которые ездили с нами, подчеркивали, что поток грузов ни на день не прекращался. Это, несомненно, предмет их гордости. Но на перевале Донглок речь шла не только об этом; дело не в тех нескольких десятках грузовиков, которым в течение месяца удавалось пробраться через перевал. Для вьетнамского командования Донглок имел совсем другой смысл. Основной поток грузов давно не идет через перевал. Ибо мешанина камней, глины и бомб, именуемая Донглоком, превратилась в действительности в огромную ловушку, расставленную вьетнамцами для американской авиации. Усердие, с которым вьетнамцы восстанавливали дорогу, утверждало американское командование в том, что Донглок — объект первостепенного значения — должен быть надежно заблокирован на недели, месяцы, годы. Шло время, американцы неустанно крушили бомбами перевал, не замечая, что все прочнее и прочнее приковывают себя к Донглоку. Донглок требовал все больше и больше машин, боеприпасов, пилотов.
На этом и строился расчет вьетнамцев. Пусть враг сильнее, надо уметь так направить его удары, чтобы они пришлись на пустое место, чтобы враг бесплодно растрачивал свою силу. Пусть он затратит сорок три тысячи бомб на то, чтобы уменьшить высоту горного хребта вдвое. Пусть фарширует своими шариками, стрелами и любым другим содержимым бомб склоны гор. Пусть сверхзвуковые самолеты — последнее слово современной техники — долбят придорожные камни.
Несколько ремонтных бригад «изъяли» из боевых действий самолеты, по крайней мере, с трех американских авианосцев. И не только самолеты, но и штабистов, инженеров, радары, компьютеры... Они не могли выполнять никаких других заданий, потому что («top priority»!) прикованы были к перевалу Донглок. Две-три сотни людей — десяток мужчин, остальные женщины — сражались с воздушной армадой...
Оборона Донглока требовала упорства и героизма, постоянного, растянувшегося на годы героизма. Плюс лопаты, тачки да корзины на бамбуковых коромыслах — вот и все оборудование, вступившее на перевале Донглок в единоборство с электроникой и победившее ее...
У вьетнамцев разное оружие — от ракет до заостренных бамбуковых колышков. Они одинаково умеют пользоваться и тем и другим. Для них не существует застывших правил, которые нельзя нарушать; их военная наука лишена догм.
Были построены двенадцать объездов, чтобы не пользоваться дорогой номер один — дорогой через Донглок. Двенадцать объездов — и притом в кратчайший срок... А ведь во Вьетнаме все пока делают вручную. Даже камни для дорог дробят молотками. Но поток грузов не должен был останавливаться ни на день. Чтобы ввести воздушную разведку в заблуждение, прорубили в джунглях хорошо заметные с воздуха, но не ведущие никуда дороги. Где можно, грузы перевозили по рекам. А больше тащили на себе. Приходилось переносить грузы на спине по пятьдесят-шестьдесят километров. Тысячи носильщиков шли по всем путям, которые только ведут через джунгли, по обходным дорогам, тропам, тропинкам. А с неба обрушивались каждый день на дорогу номер один огненные ливни, бесплодные и бессмысленные.
Бывало, что вместо бомб летели с неба листовки, транзисторные приемники, авторучки и шоколад. Это значило, что в дело вступили специалисты по психологической войне. Следом за «подарками» падали вновь шариковые бомбы, зажигательные бомбы, бомбы, начиненные стрелами...
Меньше всего мне хотелось бы, чтобы в моем рассказе слишком громко звучали нотки триумфа, хотя, возможно, они и были бы оправданны. Мне кажется, что эти ноты были бы по меньшей мере неуместны, ибо трудно ликовать, когда перед глазами стоит страна, опустошенная войной, а война эта продолжается, и конца ей не видно.
Смысл и значение каждой войны раскрываются полностью лишь во время мира, который наступает после нее. Мы не можем пока сказать точно, когда наступит мир. во Вьетнаме. Зато мы точно знаем, что Вьетнам не проиграет этой войны, как не проиграл ни одной войны за всю свою историю.
Меня в этом убедили люди, которые каждую ночь приводили в порядок разрушенную тысячами бомб дорогу через перевал Донглок.
Казимеж Дзевановский, польский журналист
Перевел с польского Л. Ольгин
Роберт Тронсон. Будни контрразведчика
Окончание. Начало в №№ 1—4
Часть третья
Помощник комиссара полиции города Лондона, ведающий кадрами, выключил у себя в кабинете радио и зевнул. Он всегда по вторникам работал допоздна, но не потому, что так повелевал служебный долг, просто в этот вечер его жена не ходила на курсы.
— Что у нас осталось еще? — спросил он молодого инспектора с мрачным лицом. Тому вовсе не улыбалось сидеть в Скотланд-Ярде весь вечер.
— Опять этот чертов сержант Уорт из Твикенема никому не дает покоя. — Он протянул начальнику длинное заявление.
— Уорт? Фамилия знакомая. Это не он ли постоянно впутывается в какие-то истории с ребятами из ведомства «плаща и кинжала»?
— Он самый. Но сейчас он жалуется, что они его преследуют. И грозит написать министру внутренних дел, если мы не примем меры.
— Гм... Трудное дело. — Помощник комиссара в раздумье запыхтел трубкой. Он гордился тем, что всегда умело решал вопросы, связанные с «трудными» полицейскими, вроде Уорта. И сейчас он вдруг довольно усмехнулся.
— Есть! В Особом управлении скоро откроется вакансия. Прекрасно! Если Уорт не может с ними управиться, пусть переходит к ним работать. И он наложил на заявление соответствующую резолюцию.
1. Полет к Олимпу
Рональд Бейтс не привык странствовать по свету. Он с завистью поглядывал на своих спутников — тем, видно, путешествия были не в диковинку. Рональд же минуты не мог посидеть спокойно. Он беспрерывно щелкал выключателем лампы над своим креслом, обследовал содержимое кармана на обивке (там оказались гигиенические пакеты и маршрут полета) и даже заполнил вопросник авиакомпании, похвалив надменных стюардесс, перед которыми отчаянно робел. Но после трех часов полета Рональд стал томиться, и ему в голову снова полезли назойливые мысли.
«Q» оказался совсем молодым, высокого роста, тощим, как скелет. Говорил он тоном, не допускающим возражений, с изысканным акцентом выпускника привилегированного университета. — Мне разве не полагается... ну хотя бы револьвер? — отважился попросить Рональд, когда беседа подходила к концу.
— Это еще зачем? Вы что, на дядю Сэма работаете? Я вообще не понимаю, зачем вас ко мне направили, вы не по моей части. Но эта гадюка Лавлейс считает, что вам в Афинах понадобится помощь. И я дал задание одному нашему агенту связаться с вами. Его фамилия — Димитриос. Его крыша — сеть оздоровительных спортклубов, он там управляющий. А вы — коммивояжер компании по производству спортивного инвентаря.
Затем Рональд получил: 1) легенду — ее нужно было выучить наизусть и уничтожить; 2) паспорт и билет первого класса до Афин и обратно, и то и другое на имя Ричарда Барсетта; 3) кодовый знак — Х08; 4) портфель, набитый рекламными каталогами; 5) квитанцию на номер, заказанный для него в афинском отеле «Тумбергер»...
Револьвер он все-таки себе раздобыл. Уязвленный саркастическими замечаниями «Q», Рональд отправился в Сохо, в грязную пивную, где Мак-Ниш однажды потчевал его крепким виски.
— Тебе нужна пушка, Рон? — Джок даже не спросил зачем. — Выкладывай пятьдесят монет, и я погляжу, что можно сделать.
Джок скоро вернулся с пистолетом, завернутым в газетный лист.
Дома, к своему великому негодованию, Рональд узнал в «пушке» револьвер 32-го калибра из арсенала Отдела наблюдения за иностранцами.
