Мрамор для лестницы присмотрели в Шакка. Еще пятьдесят тысяч лир. Ручки, полки, вся фурнитура были первейшего сорта — дом строился не для стариков, а для детей, которым не придется гонять по горам скот, — они должны учиться и получить диплом.
К чему все это сейчас вспоминать? Ведь он уже сказал: крутите свою пленку, зарабатывайте себе на хлеб; в конце концов, и журналистам надо жить... Пожалуйста, он может даже снять кепку, но, ради бога, не говорите с ним о доме. Дом-то умер...
Сальваторе подбирает с земли камень и кидает его в овец, пристроившихся к виноградным лозам, успокаивает лающих собак, опирается подбородком на руки, зажавшие палку, и устремляет неподвижный взгляд в нечто, находящееся то ли в сегодняшнем дне, то ли во вчерашнем...
Нельзя сказать, что руководство страны — и, разумеется, правящая демохристианская партия — не сделали ничего для жертв землетрясения. Под одобрительные крики и аплодисменты депутатов парламента правительство провело — уже в феврале 1968 года! — предложение о выделении необходимых сумм для полного и немедленного восстановления и обновления долины Беличе. По прошествии восьми лет стало известно, что действительно было выделено 350 миллиардов лир, из которых 290 пошло будто бы на создание «инфраструктуры района», а 50 (где, впрочем, остальные 10 миллиардов?) — на возведение домов.
И еще хорошо известно: в 1976 году, по прошествии восьми лет, после всех прекрасных решений и ассигнований, 75 тысяч человек, или 18 тысяч семей, долины Беличе продолжают жить в бараках.
Бараки в долине встречаются четырех типов. Самый распространенный — американского производства для нужд армии — представляет собой туннель из гофрированного железа. Площадь, выделяемая для одной средней (четыре человека) семьи, — одна комната в 24 квадратных метра. Бараки были посланы из США в качестве срочной — и временной — помощи и обошлись по доллару, или 700 лир, за барак. Смонтированные на земле Сицилии, они подскочили в цене до 5 миллионов лир.
Баракам всех типов присущи одни и те же качества: это печки летом и холодильники. зимой. Нерадостны и другие обстоятельства жизни в долине — вода, к примеру, подается в Санта-Нинфе раз в три дня. (Правда, сразу после землетрясения было и того хуже — раз в десять дней.)
Но жизнь идет — в своих ли домах, или, как теперь, в бараках, — ив долине Беличе составили список женихов и невест, которым стать молодоженами мешает лишь отсутствие барачной площади. Насчитали две тысячи пар. Выходит, что ждать им — исходя из опыта долгих восьми лет — от восьми месяцев до двух лет.
А жизнь между тем действительно идет, и в Италии скандал из-за подкупа государственных и политических деятелей буржуазных партий сменяется скандалом по поводу растраты денег, ассигнованных на помощь жертвам сицилийского землетрясения.
В нашей печати сообщалось о подкупе влиятельных деятелей итальянской политики и экономики английскими отделениями многонациональных нефтяных фирм и американской авиационной компанией «Локхид». Но «Локхид» для «подмазки» заказа на свои самолеты положил в карман соответствующих политиков и военных «каких-то» два миллиарда. Здесь же кануло в неизвестность, будто в землю ушло, триста пятьдесят!
...Сальваторе помнит каждую минуту утра. Помнит, как после нового толчка его правая нога провалилась в развалины, как пришлось ему развязать шнурок и уж потом вытаскивать ногу, а за ней ботинок. Вот отчего он вышел на снимке с ботинком в руке. Помнит, как поранил запястье...
Что говорить, землетрясение было ужасным. Правда, был «предупредительный» слабый толчок накануне, и Сальваторе увел семью подальше от зданий, к своему шалашу; там тоже здорово ночью трясло, и, чтобы устоять на ногах, приходилось держаться за руки. Едва дождавшись рассвета, Сальваторе кинулся в город. Прибежав, он увидел, что половины города нет. Вторая половина рухнула позже, 25 января.
Две монахини бродили по развалинам монастыря, пытаясь определить место, где могло завалить их подруг; на дороге лежал мертвый — про него Сальваторе сказали, что человек этот уцелел во время толчков и решил сходить посмотреть, как чувствует себя его скот; вот тут на него и обрушились обломки церкви. Еще можно было различить улицы — после 25-го они исчезнут совсем; но дома почти все были или повреждены, или разрушены. Сначала Сальваторе кинулся в овчарню, она была ближе. Погибла половина овец (потом он посчитал — шестьдесят), их завалило стеной: эти дуры-овцы не могут спать, пока не приткнутся к какой-нибудь стене.
Но что животные! Были и будут. Лишь бы дом остался. Он обогнул. улицы Гарибальди, Виктора-Эммануила, вот и Сан-Джузеппе, где спасатели искали людей в развалинах бара. И наконец — Сан-Доменико.
Первое, что Сальваторе увидел, — лошадь соседа, взгромоздившуюся на обломки какого-то дома. Дом Фацио, а вот дом Дзито — они были по обе стороны его дома. Сальваторе рванулся, перескочил через завалы туфа — не было прекрасного фасада его прекрасного дома. Подумал, что ошибся. Дом Фацио, дом Дзито и... пустота. Пустота на месте его дома. На месте комнат, мраморных ступеней за пятьдесят тысяч лир — по тогдашним ценам. Только обломкх бетона, который должен был превратить дом пастуха в крепость...
Тогда — Сальваторе и сейчас не знает почему — он взобрался на эти развалины. Земля еще раз дрогнула, и нога провалилась. В темном небе летел вертолет, и корреспондент, сидевший в нем, расстреливал свою пленку...
Не одну неделю приходил он к развалинам, но теперь не пойдет ни за что, потому что выплакал все слезы и глаза его высохли навсегда.
До мая он спал в шалаше, то есть жил под солнцем, луной и дождем. Бетонные глыбы так плотно завалили развалины, что Сальваторе ничего — ни единой простыни, ни полотенца, ни квашни, ни матраца, ни прекрасной газовой плиты, которую он недавно купил, — не удалось спасти. Когда в мае семье дали комнату в бараке, ему пришлось натаскать туда сена и смастерить табуретки.
Но он ведь уже сказал: ни к чему эти разговоры. Если надо снимать, снимайте, а он задаст сейчас трепку этим настырным козам, подбирающимся к виноградным лозам.
Сальваторе Джойя не хочет говорить с корреспондентами — фотография на обложке принесла ему кучу неприятностей. Сначала, едва только кончилось землетрясение, все принялись обниматься — так рады были, что уцелели. Но потом наступил ночной холод, потом жизнь в бараках, да мало ли у кого какие неприятности! И вот все разделились. Про одного стали поговаривать, что он нажился на строительстве бараков, про другого — что он прикарманил кое-что из присланных продуктов. А о нем, Сальваторе Джойя, стали говорить, что за свои фотографии он получил черт знает сколько денег, что он торговал их общим горем.
Дело осложнялось еще тем, что в журнале ошиблись и подписали под фотографиями — Сальваторе Джордано, а у того действительно погибло двое детей. Вот и получалось, что Джойя как бы сыграл на чужом горе.
Занятно: когда в ходе расследования деятельности ЦРУ в Италии выяснилось, что эта организация субсидировала многих лидеров виднейших буржуазных партий, было установлено, что чаще всего «пожертвования» использовались этими политиками для возведения роскошнейших вилл на красивых морских побережьях, которыми так славится Италия. Виллы росли чуть ли не как грибы.
В мае 1976 года в провинции Фриули, что расположена на северо-востоке страны, произошло сильное землетрясение. Десятки городов и селений, в которых жило около пятидесяти тысяч человек, были на 50—90 процентов разрушены. Сотни погибших и раненых, детей, оставшихся без родителей, и родителей, потерявших детей...
Фриули — район древнейшей цивилизации, но, как и большинство горных районов Италии, его относят к бедным. Его экономика держалась на упорном крестьянском труде, деньгах, которые пересылали родным многочисленные эмигранты — «экономические рабы Европы», так их здесь называют, — на мелких, в значительной степени полукустарных, но дающих весьма ценную продукцию, текстильных фабриках.
Майское землетрясение этого года обратило в руины фабрики и жилые дома, средневековые соборы и церкви, вызвало обратный приток эмигрантов: сотни их вернулись домой и присоединились к выжившим, чтобы разобрать обломки и похоронить родных...
Нет, Фриули не остался без помощи, она поступала не только из других районов страны, но и из-за рубежа. Тем более что и дороги в этих местах не сравнишь с сицилийскими... И все же во Фриули в первые же дни заговорили о призраке Беличе. Заговорили, когда обнаружился недостаток медикаментов и палаток, когда неразбериха и паника заблокировали дороги, когда в район бедствия со всякими нелепыми предложениями и товарами, никак здесь в данный момент не нужными, кинулись фирмы — постоянные участники рекламной войны. О Беличе заговорили, когда опять полился поток обещаний, — ведь снова приближались выборы.
